Мороз неторопливо переступил с ноги на ногу, закурил и, когда Людмила Кузьминична зашла во двор, уверенно направился к ишаку.
- Ты замерз, наверно, дружище, - погладил Жан его морду. - Сейчас я тебя погрею. Знаю, тебя обидела мадам Неверова. Она многих обижает. Хочешь, я тебе расскажу, как она меня обидела? Слушай…
…Как-то, не то прошлой осенью, не то зимой выпил Мороз два раза по сто пятьдесят и мирно шел по улице, читая сатирическую книгу «Куда, куда вы удалились». Книга, откровенно говоря, ему не нравилась, но он никогда не бросал недочитанное. Поэтому терпеливо следил за удивительными похождениями главного героя счетовода Свеклина.
- Тебе что, пес косматый, тротуара мало? - раздался чей-то грубоватый старческий голос в то самое время, когда Свеклин старший порол ремнем Свеклина младшего.
Мороз поднял голову: перед ним стояла разгневанная Людмила Кузьминична.
- Вы, кажется, что-то хотели мне сказать? - деликатно поинтересовался он.
Она, очевидно, не сочла нужным ответить ему - схватила за руку и силой увлекла с проезжей части дороги. Только у тротуара, где уже собрались янгишахарские зеваки, ее словно прорвало - она наговорила ему столько неприятных слов, что он на какое-то время даже потерял дар речи. Унижало еще то, что кругом стояли какие-то пижоны в зеленых брюках и посмеивались в тонкие, как ниточка, усики.
После, конечно, он взял верх над всеми, особенно над - пижонами с усиками.
Были у него и в этом году стычки с Людмилой Кузьминичной. Мог ли он, Жан Мороз, оставаться равнодушным?
- Нет, дружище, не мотай головой, ты чертовски замерз, - продолжал Мороз доказывать ишаку. - Посмотри, у тебя поднялась шерсть… Не хочешь смотреть? Ну что ж, не смотри. Кому это нужно? Тебе, я вижу, трудно угодить. Пойдем погуляем. Я тебе еще кое-что расскажу про мадам Неверову… Не хочешь? В таком случае, разреши показать тебе твою новую квартиру. Это совсем близко.
Ишак заупрямился. Он поднял морду и так заорал, что у Мороза зазвенело в ушах.
- Скотина! - выругался Жан. - Сейчас же ночь. Разбудишь людей. Ты знаешь, что бывает тем, кто нарушает общественный порядок.
Ишак затряс головой.
- Не знаешь? - уже более миролюбиво проговорил Мороз. - Все не знают, пока не попадут в милицию… Понял? Лучше не кричи. Наш участковый не любит этого. Да и дружинники не слишком-то церемонятся с нарушителями. Степан Хабаров покричал как-то и схлопотал пятнадцать суток. Завтра, может быть, опять схлопочет. Эргаш сегодня накачал его… Кстати, если хочешь, я тебя тоже угощу.
Он извлек из кармана пиджака поллитровую бутылку, раскупорил ее и, задрав ишаку морду, воткнул горлышко в раскрытую пасть. Ишак взбрыкнул, отчаянно боднул головой и снова заорал. Мороз приставил палец к своим губам и тихо предупредил: «Тсс».
Водка, очевидно, быстро подействовала на ишака - он тотчас успокоился и задумчиво посмотрел на Мороза. Это подбодрило его.
- Вот видишь, все идет хорошо, дружище. Давай выпьем еще по одной и пойдем на свидание. Водка всегда была главной сводницей. Гляди, как я буду пить, и не брыкайся, когда угощаю. Хабаров бы не брыкался. - Жан сделал несколько глотков и, улыбаясь, вытер губы рукавом пиджака. - Здорово, правда? Сейчас дам и тебе, не волнуйся! Только будь человеком: не каждому выпадает такое счастье - пить задарма.
Ишак выпил и доверчиво потянулся к Морозу. Тот, показывая ему бутылку, пошел по тротуару к дому Неверовой. Прислушавшись, заглянул во двор и запер ишака в кладовую, где хранились дрова и уголь.
- Порядочек, - пьяно пробормотал Жан, выходя на улицу.
Людмиле Кузьминичне не спалось. Она несколько раз поднималась с постели, зажигала свет и бродила по пустым комнатам, не зная, как скоротать затянувшуюся ночь. Причиной беспокойства была вчерашняя встреча с подполковником Абдурахмановым. Она была у него по просьбе соседки, к которой с Дальнего Востока приехал сын с женой и двумя детьми. Он решил остаться в Янгишахаре.
Соседка ходила с сыном в отдел милиции. Начальник паспортного отделения, просмотрев документы, сказал, что не может прописать всех в одну квартиру, так как не позволяла жилплощадь - не хватало шести квадратных метров.
- Что же нам делать? - растерялась женщина.
- Не знаю. Больше трех человек не могу прописать. У меня инструкция, - сухо ответил начальник паспортного отделения.
Пошли к Абдурахманову. Подполковник тоже сказал, что не может прописать больше трех человек. Никакие доводы и уговоры не помогли.
Возвратившись домой, соседка обратилась за советом к Людмиле Кузьминичне.
Через час Неверова была в милиции.
- Ты что же, товарищ Абдурахманов, так обращаешься с людьми? - с ходу налетела она на подполковника. - Думаешь, для тебя нету никаких законов. Ты у нас тут Советскую власть представляешь. Значит, делай все по-человечески, не с бухты-барахты!
- Зайдите завтра, у меня сейчас нет времени, - не глядя на Людмилу Кузьминичну, бросил небрежно Абдурахманов.
- Я уйду отсюда, когда ты сделаешь, о чем прошу. Это где же видано такое, чтобы сына к родной матери не прописывали. Тебе народ дал власть, и ты честно служи ему.
- Людмила Кузьминична, я же сказал: у меня нет свободного времени.
- Заелся ты на своей должности, вот что, - возмутилась Неверова, - бюрократом стал.
Это взорвало Абдурахманова. Он отстранил от себя Людмилу Кузьминичну и быстро вышел из кабинета.
- Почему пускаете в отдел посторонних? - налетел он на дежурного. - Зачем вас посадили сюда? Ворон ловить? Немедленно уберите эту гражданку
Она ушла совсем расстроенная и долго бесцельно бродила по городу.
…Теперь ее мучила бессонница. Обида на Абдурахманова вспыхнула в ней с новой силой. Она лежала в темной комнате с открытыми глазами и думала о несправедливости, о том, что люди иногда сами портят себе настроение.
«Ничего, ничего, милый… Ниче-е-е-его, - ворочаясь с боку на бок, ворчала старуха. - Я найду на тебя управу. Пойду завтра к Ядгарову. Уж вместе мы наведем порядок. Мыслимое ли дело: разлучать мать с сыном?»
Со двора послышался слабый стон. Она прислушалась. Стон повторился.
«Кто бы это мог быть. Может, с Гришей что-нибудь случилось?»
Ее приемный сын, Григорий Неверов, работал в совхозе. Он приезжал к матери два-три раза в месяц. К лету, когда ему дадут квартиру, она переедет к нему. Подальше от городской суеты. В деревне, говорила она часто, и воздух чище, и плохих людей нету. Никто не будет ее обижать,
«Господи, неужели Гриша?» - соскочила с постели Людмила Кузьминична. Она накинула на плечи старенькое пальто, одела домашние стоптанные туфли и, загремев попавшим на пути тазом, выскочила во двор.
Было тихо. Воздух, пропитанный дождем, будто загустел. Все стояло неподвижно, молчаливо, словно прислушивалось к мерным, едва уловимым звукам спящего города. Звезды, растолкав тучи, весело перемигивались.
Людмила Кузьминична обошла вокруг дома и, ни-кого не найдя, остановилась у крыльца, не в силах оторвать взгляда от неба.
«Почудилось, - решила сна, следя за полетом звезды. - Надо скорей ехать к Грише. Не то ночами стану бродить, как полуночница».
Она поднялась на крыльцо, передохнула немного и только было взялась за дверную ручку, как позади нее снова кто-то громко застонал. «Никак в кладовую кого-то занесло? Поди, пьянчуга какой-нибудь забрался. Мороз или Хабаров? Нажрутся, окаянные, потом колобродят. Дома своего не найдут!»
Кладовая была заперта. Не мог же в нее зайти человек и сам себя запереть снаружи.
Несколько минут она стояла, прислушиваясь к стуку собственного сердца, затем решительно открыла кладовую и замерла, едва не лишившись рассудка. Из кладовой появилась большеглазая черная морда и уставилась на нее, словно хотела спросить: «Не ты ли затащила меня сюда?»
Пятясь назад, Людмила Кузьминична машинально закрестилась, повторяя слова полузабытой молитвы, которая, по утверждению верующих, ограждала человека от нечистого.
Между тем морда еще больше высунулась из кладовой и начала бесцеремонно обнюхивать перепуганную хозяйку.
- Да расточатся врази его, да приидет царство его… Господи, - шептала Людмила Кузьминична.
Неожиданно ее оглушил надрывный рев. Она закрыла уши и, не помня себя от страха, прильнула к стене кладовой. Мимо нее, взбрыкнув задними ногами, пробежал ишак.
Людмила Кузьминична упала без чувств.
ВОПРОСЫ ПОВИСЛИ В ВОЗДУХЕ
1.
Абдурахманов ходил перед строем за спиной Автюховича, который проводил инструктаж. На подполковнике был новый милицейский костюм, сшитый накануне праздника. По обеим сторонам тужурки переливались на солнце медали и ордена. Они тихонько позванивали, вызывая зависть у стоявшего впереди участкового уполномоченного Сабирова. Лейтенант прослужил в органах больше пятнадцати лет, однако никаких наград еще не имел. Правда, начальник отдела недавно пообещал представить его к медали. Было бы здорово, если бы это случилось поскорей. Тогда бы он, Сабиров, утер кое-кому нос…
- Все эти происшествия произошли за сутки, - закончил инструктаж Якуб Панасович. - Я еще раз повторяю: службу надо нести бдительнее.
- Разрешите, - неожиданно перебил Автюховича чей-то нетерпеливый голос.
Начальник ОУР поднял голову:
- Да.
- Повторите, пожалуйста, приметы преступника, которого разыскивают ташкентские товарищи. Я прослушал.
Кто-то засмеялся. Тотчас засмеялся и Сабиров. Он ссутулился и стал совсем маленьким, словно врос в землю. Якуб Панасович сурово взглянул на него, повторил приметы преступника, затем напомнил:
- «Милиция - зеркало Советской власти, - писал Михаил Иванович Калинин, - по которому население судит о самой Советской власти». Об этом не надо забывать нигде и никогда.
- Мы не забываем, Якуб Панасович, - искренне сказал Сергей.
- Подхалим, - тихо проговорил Сабиров. Его услышали немногие: два-три человека, стоявшие рядом. Они знали, что Сергей никогда не был подхалимом, однако промолчали, чтобы не мешать инструктажу.