— Держитесь за лодку, за борт хватайтесь, меньше вертитесь! — наставлял я их до хрипоты.
Легко было давать советы, находясь в безопасном месте. А каково ребятам, когда вертун поминутно втягивал в свою утробу?
Удилище согнулось в дугу, миллиметровый сатурн звенел, как струна, но вертун не отпускал парнишек. Еще усилие, и лодка чуть подалась вперед. Ребята цепко держатся за борта.
Наконец встречным потоком лодку выбросило на отмель. Я облегченно вздохнул. «Мои крестники», дрожащие от страха и холода, поглядывали на меня исподлобья. На одном из них был повязан патронташ.
Лодка, изуродованная, с развороченной кормой и расщепленным днищем, валялась у ног.
— Как же подорвались-то хлопцы? Мин здесь нету…
Только вечером, когда ребята отогрелись и пришли в себя, я узнал подробности.
Два брата Николай и Петр Комлевы — сыновья одного районного работника много раз слышали от старших о ловле рыбы взрывчаткой. Вот и решили попробовать сами. Взяли у папаши несколько банок дымного пороху, ружье и убежали на реку. Решили подорвать Кошевую яму.
Заполнили порохом половину противогазной банки, подожгли шнур и бросили в воду с лодки. Банка не утонула, а сразу же течением прибилась к лодке. Петя изо всех сил налегал на весло, но лодка его не слушалась. Она неслась, как бешеная лошадь, сужая с каждым витком спираль и приближаясь к центру вертуна. За ней неотступно следовала самодельная мина. Бикфордов шнур сердито шипел, выпуская стремительную синеватую струйку. Коля выхватил у Пети весло, он расшвыривал им воду с правого и левого борта, чтоб отогнать банку, но лодка накрыла днищем воронку вертуна и крутилась волчком на одном месте. Банка нырнула под корму, слегка царапнув дерево.
— Ложись! — крикнул Коля и плашмя плюхнулся в ноги брату.
Почти одновременно раздался оглушительный взрыв. Лодка вздыбилась и накрыла ребят.
…Сейчас Коля и Петя наперебой рассказывали о своих злоключениях, стараясь показать себя героями во всей этой истории. Слушая их, не мог не злиться, и я едва сдерживался, чтобы не отхлестать этих стрекулистов.
— Чем же вы хвастаетесь? — спросил я парней. — Уничтожаете рыбу взрывчаткой, губите молодь? Ладно еще благополучно кончилось, могло покорежить не лодку, а вас.
— Отец все время так делает, и ничего, — ответил Коля. — Каждое воскресенье по мешку рыбы вывозит.
Кровь ударила мне в голову.
— Плохой человек ваш отец, вот что я вам скажу, — повысил я голос.
— А вам что, рыбы жалко? Сколько ее в речке-то? — попробовал за отца заступиться Петя.
— Сопляки вы этакие! — рассвирепел я. — Выпороть вас хорошенько надо, чтоб впредь не повадно было и близко к речке подходить. А отца вашего — под суд за вредительство. Такие, как он, Кошевую яму запакостили, ее рыба теперь стороной обходить будет.
Я вышел из избушки, не стал больше говорить ничего.
Солнце бросало тени и краем уже зацепилось за горизонт. Кошевая яма по-прежнему бурлила, но казалась вымершей. Не слышно рыбьих всплесков. А ведь обычно мелкой рыбешки здесь полно, особенно в устье Кошевой речки и у берега.
За час до темноты я избороздил блесной Кошевую яму вдоль и поперек, сменил десяток блесен, пускал их поверху, в полводы и вел по самому дну. Но ни одной поклевки.
«Рыба ушла. Ах, черти, испортили мне весь отпуск», — вздохнул я.
Забросил блесну в последний раз, и вдруг она зацепилась за что-то, будто рванула крупная рыба. Вытянул… вижу, охотничье ружье. Это было прекрасное двуствольное штучное ружье отечественного производства.
Утром, увидев мою находку, ребята от радости запрыгали, зашумели.
— Дядя, мы ваши двойные должники, — сказал мне возбужденный Коля. — За то, что спасли ружье, мы заплатим из своих сбережений.
— Ружье отдам только вашему отцу, — ответил я. — А теперь марш домой.
Мне оставаться у Кошевой ямы не было смысла. Собрав вещи, на попутной машине мы с ребятами выехали в Семигорск.
А. ДЕМЕНТЬЕВ
СЕМЬ КИЛОМЕТРОВ
В лесу гулко прокатился выстрел.
«Ага. Вот он», — Василий Горохов свернул с дороги и чуть не бегом направился в сторону выстрела. Ветки деревьев хлестали по лицу, цеплялись за одежду, но он не обращал внимания на это. В редком осиннике Василий заметил спину колхозного конюха Лаптева.
— Стой! — крикнул Горохов. — Сто-о-ой!
Лаптев испуганно метнулся в сторону и побежал в глубь осинника.
— Сто-ой! Не уйдешь! Василий кинулся вдогонку. Споткнулся о поваленное дерево, упал, но живо поднялся и едва не вскрикнул от боли в колене. Острый сучок разорвал штанину, по ноге стекала кровь. Треск веток впереди быстро затих. Ушел… Теперь его, конечно, не найти. Лес огромный.
Морщась от боли, Горохов сделал несколько шагов и остановился. В десяти метрах от него что-то судорожно забилось: темное, большое. Василий, прихрамывая, направился к этому месту. В траве лежала забрызганная кровью дикая коза. Она попыталась подняться и не смогла.
«Так вот в кого стрелял мерзавец!» Ну, сегодня уж он ему не простит, припрет к стенке…
Василий ненавидел этого человека. Есть в нем что-то такое, что сразу вызывает неприязнь. На людей никогда не смотрит, глаза вечно бегают по сторонам, говорит отрывисто, хрипло и обязательно с издевкой.
Как-то Горохов спросил:
— Ты что, Герасим, все с ружьем ходишь?
Лаптев метнул на него острый взгляд и тут же отвел свои маленькие колючие глаза в сторону.
— А тебе что за дело? Ты пока не инспектор.
— Ошибаешься. Меня утвердили общественным инспектором. Охота еще не разрешена, вот я и интересуюсь, для чего ты ружье таскаешь. Смотри — оштрафую тебя.
— Сначала застань, а потом говори. Начальник…
— Застану, — пообещал Василий.
Он был твердо уверен, что Лаптев браконьер, но доказать этого пока не мог. Не будешь же ходить за ним по пятам и подсматривать. Да и Герасим не такой простак. Во-первых, он не станет оповещать, что я-де пошел на охоту, которая сейчас еще не разрешена, а во-вторых, если заметит, что за ним кто-то следит, конечно, стрелять не будет.
И все-таки Герасим попался.
— Вот я и застал тебя, — сказал ему Горохов.
Лаптев, узнав голос Василия, вздрогнул, но тут же выпрямился и едко усмехнулся:
— Ой ли? Какой скорый. Кто-то ловит зайчишек, верно. А я при чем? Я зайца из петли вынимаю, отпустить хочу. Видишь, он еще живой. А может, петлю-то поставил ты?
Он нагнулся к зайцу, бившемуся в петле, и освободил его. Зверек заковылял в кусты.
— Вот так, Васька, — съехидничал Лаптев. — Докажи теперь. Свидетелей у тебя нет, в лесу мы одни.
Он насмешливо посмотрел на растерявшегося парня, вынул кисет и не торопясь принялся свертывать козью ножку. Лицо его помрачнело.
— Ты, Васька, брось за мной шпионить, добром говорю. Я твоих шуток не потерплю.
— Не пугай, не из пугливых. А безобразничать в лесу не дам, так и знай.
Горохов сердито сплюнул и пошел прочь. Ему было досадно: ловко обошелся с ним Лаптев. Да еще и высмеял. Но попадется, все равно попадется.
И Герасим попался во второй раз. Было это на озере. Василий, сам страстный охотник, просидел утреннюю зарю в тростниках, добыл пять уток, и так как птица почти перестала летать, решил выходить на берег. Все другие охотники, сколько их было на озере, тоже не стреляли. Заря кончилась. И только от небольшого островка, почти на середине озера, время от времени доносились выстрелы. Там кто-то устроился очень удачно: утки то и дело кружили над островком и садились на воду вблизи.
«Посмотрю, кто такой удачливый», — решил Василий. Островок лежал на пути. Подъезжая, Горохов увидел среди деревянных чучел десятка два битых уток. Они плавали вверх брюшками. Было тихо, и потому охотник не боялся, что птиц отнесет ветром.
— Эй, кто здесь охотится? — закричал Василий.
Из тростников выглянула ухмыляющаяся физиономия Лаптева.
— Я, паря, я. Аль не признал?
Горохов чуть притормозил лодку.
— Как не признать? Кто же, кроме браконьера, столько дичи истребит? Норму знаешь?
— Знаю, Васька, знаю: десяточек.
— А у тебя сколько? Десятка два, не меньше.
— Да ну? — искренне удивился Лаптев. — А я думал и десятка-то не наберется. Не грамотен, вот, значит, ошибочка и вышла. Больно уж птица хорошо идет. Так и валится к чучелам.
— Ошибочка? Вот на эту ошибочку мы протокольчик и составим. И свидетели найдутся. Придется тебе, Герасим, научиться считать до десяти, а тогда уж на охоту ходить.
Лаптев изобразил на лице сначала тревогу, а потом раскаяние.
— Васенька, голубчик, — запричитал он. — Не губи ты мою душу. Бес попутал. Прости меня грешного. Век буду за тебя бога молить… Пожалей, Васенька.
Горохов сначала удивился, но потом сообразил, что тот просто издевается над ним.
— Ну, довольно. Мы не в цирке. Не разыгрывай из себя шута.
Герасим хихикнул и вдруг заорал:
— Ты чего ко мне привязался, лешак? Сунься только, голову раздроблю. На озере охотничают многие. Кто этих уток настрелял — неизвестно. Да подавись ты ими, окаянный.
Он яростно ударил веслом по воде и выгнал из тростника свой легкий челнок. Не обращая внимания на окрики Василия, Герасим поплыл к берегу. Парень попробовал догнать его, но где там.
Тяжелая лодка сразу же отстала от легкого челнока Лаптева. Так и ушел браконьер во второй раз от ответственности.
И вот третья встреча, опять в лесу. Подстрелил дикую козу. На этот раз он бы не ушел от Василия, не случись дурацкого падения.
Раненая коза билась в траве, пытаясь подняться. Горохов смотрел на нее и думал о том, как поступить. Оставить животное в лесу, наверняка погибнет: прикончат волки или вернется и добьет ее тот же Лаптев. Впрочем, вряд ли: он, кажется, порядком напуган.
Василий склонился над козой. Эх, была не была, надо попробовать. Он поднял ее, прижал к себе и понес. Нести было неудобно да еще мешало разбитое колено. Коза дергалась, хотела осв