Мадумар молча пожал плечами.
— Вы, пожалуй, правы, Рауф-хальфа, — согласился Хаджиусман. — Конечно, так будет лучше.
Теперь они вели разговор о дороге, о кишлаках, которые должны встретиться им, о шейхе Тимуре. И когда все было оговорено. Рауф-хальфа умылся, сотворил молитву и ушел, оставив своих спутников у родника.
ПОЕДИНОК
Иргаш вышел на улицу, оглядел ее и, опустив голову, побрел к саду. Не спится Иргашу. И не спится от того, что не нравились ему последние события. Учитель все еще не вернулся из командировки — живые уголки в других школах изучает. И Звонок тоже. Эх, Звонок, Звонок, хотя бы открытку написал! Ромка бы сообщил, но он, кажется, совсем разболелся. Доктор обмазал Ромкину ногу гипсом и строго-настрого приказал — дать ей полный покой! «Не послушаешься — на всю жизнь с одной ногой останешься». Теперь Ромка лежит в постели и разглядывает потолок. А Иргаш один. Но ничего, придет время, соберутся они все, и тогда Иргаш скажет свое слово.
Он уже подходил к саду, как вдруг услышал крик. За ним бежала Рано, сестренка Саидки.
— Вот, еще тебя не хватало, — проворчал Иргаш, хмурясь.
Рано, завернувшись в старую, с длинными кистями, шаль, казалась тоненькой и черной, как обгоревшая камышинка. Снизу, из-под кистей, торчали босые ноги, сверху — нос да испуганные глаза.
— Чего кричишь на весь кишлак?
— Дома у нас плохо. Беда пришла к нам, Иргаш! — Она надрывно всхлипнула и зарыдала, опустившись на землю.
— Говори толком! Что случилось? Не плачь только! — крикнул Иргаш, меняясь в лице.
— Отец… Ночью… Саидку утащил…
Иргаш схватил девчонку за руку.
— Как утащил?! Куда? Да говори же, говори скорей!
— Не знаю… Мама тоже не знает… Только они ушли по дороге в тугаи…
— Эх, вы!.. Беги в сад, там есть дядя — Душанба его зовут… Все расскажешь ему. Понятно?
— А ты сам? — проговорила Рано, не переставая всхлипывать.
— Делай, что тебе говорят! Быстро!..
Иргаш метнулся по улице, пока еще твердо не зная, что делать. На площади, возле хозяйственного магазина, он увидел коня. Иргаш не запомнил, что говорил он завмагу, выпрашивая коня «на несколько минут! Очень нужно!» Но разрешение было тут же получено!
Он подбежал к коновязи, отвязал коня и ловко, как настоящий джигит, прыгнул в седло. Припав головой к гриве, он скакал по обочине дороги. «Скорей! Скорей!» — стучит в голове Иргаша. Из-под копыт коня вырывается пыль и желтым облаком повисает над дорогой. «Скорей! Скорей!»
У дороги стояли двое молодых чабанов, разве что чуть постарше Иргаша.
— Эй, друг, ищешь что ли кого? — окликнул один из них Иргаша, прижимая к ноге залаявшую собаку.
Иргаш осадил коня.
— Тут двое случайно не проезжали? — тяжело дыша, спросил он.
— На ишаке проехал один старик, вроде, недавно. Мальчишка с ним…
— Мальчишка?!
— Да, сзади сидел. Туда поехали, — палкой показал пастух.
…Муслим-дивона сидел под урючиной и что-то жевал. Саидки не было. Услышав стук копыт, Дивона вскочил на ноги и захохотал — он узнал всадника.
— A-а, земляк! За мной приехал? Садись! Гостем будешь!
— Где Саидка? Куда его девали? Где Саидка? — Иргаш спрыгнул с коня.
— Э-э-э, щенок, тебе Саидка нужен, — гнусаво протянул Муслим-дивона, — а мне нужен ты. — И враскачку пошел на Иргаша. Иргаш подпрыгнул, ухватился за толстую ветку и, отчаянно работая ногами и руками, взобрался на урючину. Саидкин отец стоял внизу, злыми глазами смотрел на мальчика и что-то шептал, покачивая головой.
Иргаш взобрался повыше, оглядывая местность, и увидел сначала привязанного к кусту ишака, а потом Саидку. Закутанный в халат, он лежал тут же, у ног ишака. Муслим-дивона вез своего сына Мадарип-ишану.
— Саи-и-идка-а! — закричал Иргаш что было силы.
— Зачем орешь, как ишак! — крикнул Муслим, поглядев наверх. — Нет Саидки. Я здесь!
— Са-а-аи-и-идка!..
Муслим-дивона, сбросив с себя лохмотья, сел на землю, прислонившись спиной к дереву.
— Негодник, сам слезешь. Мне торопиться некуда. Эх-хе, аллах накажет тебя! Спаситель!.. Саидку ему подавай… Всех, кто идет против всевышнего, он наказывает смертью. Да, да, смертью и мукой! Мукой!
Иргаш невольно передернул плечами, ему становилось страшно от угроз и причитаний Муслима-дивоны.
— Погибнете все! — кричал Муслим. — Погибнете, нечестивцы!.. Сперва ты издохнешь. Саидка околеет, как вонючий пес. Потом предатель Али…
Но он не успел закончить: перед ним будто из-под земли вырос сам Алихан. Муслим отчаянно закричал и схватился за нож.
— Оставьте нож, — спокойно и твердо сказал Алихан. — Я пришел не за тем, чтобы драться с вами. Где ребята?
Дивона завертелся, запрыгал и заплакал от бессильной злобы.
— Пусть будет проклята та мать, которая дала жизнь изменнику святой веры! Будь проклята!.. Да! Да!.. Тьфу! Тьфу!.. — плевался он и рвал на себе остатки грязных лохмотьев.
А Иргаш уже змеей скользил по стволу дерева.
…Руки и ноги Саидки были связаны веревкой из колючей овечьей шерсти. Во рту — тряпка. Иргаш кинулся к нему и зубами стал развязывать узлы.
— Жив? Ну, окажи, жив? — он похлопал то Саидкиным щекам и, схватив за плечи, посадил перед собой. — Жив? Скажи, что жив!..
Саидка молчал, на бледном испуганном лице его появилась слабая, неуверенная улыбка. Ему надо было говорить, а не улыбаться. Но кроме улыбки у него пока ничего не получалось…
ТАЙНА «СВЯТОЙ» МОГИЛЫ
С утра путники поднимаются на высокую гору, а конца пути не видать. Петляет узкая турья тропа шириною в куриный шаг среди горячих камней и редких кустов почти черной арчи. Трудная дорога, даже ишаки надсадно фыркают и встают на колени, точно просят у неба милости. И хотя Хаджиусман почти не слезает с ишака, халат его взмок от пота, а ичиги стали тесны — ноги отекают. Давно хочется пить. Из-под ног ишаков то и дело срываются, как осатанелые, большие сизоватые птицы — кеклики. Хаджиусман каждый раз вздрагивает — и раздраженно ворчит: «Нечистая сила! Тьфу!..» А еще его пугают змеи — они тоже часто встречаются.
«И чего поехали не по той дороге, которая ведет вдоль Шахимардансая? — недоумевает Хаджиусман. — Надо же тащиться по таким козьим кручам!»
— Эй, Мадумар-ака, может быть, эта гора в конце концов приведет нас на седьмое небо? — кричит Хаджиусман. — Вы скажите! С грехами туда не пускают, помолиться надо.
Мадумар поворачивает голову и, недовольно морщась от неуместной шутки, отвечает:
— Не гневите аллаха, Хаджиусман-ака, здесь труднее, но безопасней… А гора скоро кончится. Разве вы никогда здесь не были?
— Все горы, на которых довелось мне побывать, невозможно запомнить, уважаемый.
И опять едут они друг за другом и молчат. Опять вздрагивают при каждом взлете кеклика. Вскрикивают при появлении змеи и бормочут заклинания.
И вдруг голубой простор, сверкающий и необъятный, как море, открылся странникам. «Наконец-то!»
Молча, точно по уговору, они расстелили лоскутья кошмы и стали молиться.
Помолившись, путники сели отдохнуть. Мадумар, свертывая кошму, покосился на Хаджиусмана и мотнул головой в сторону.
— Там его и забросали камнями, — сказал он, поправляя сбившуюся набок чалму. — Памятник… Кто знал, что он будет такой великий? Хамза, Хамза — везде сейчас есть Хамза. А тогда один был Хамза — безбожник!
— Не надо, уважаемый, — проговорил Хаджиусман с глухим раздражением в голосе. — Зачем?.. Вы лучше скажите, где мы будем искать Тимура? Или, может, пойдем прямо к нему, на мазар?
— О, сейчас он сидит там, — указал Мадумар вниз. — Чай пьет, плов кушает, сказки рассказывает. Этот старик умеет жить. А на мазаре чего высидишь? — И добавил: — Мадарип-ишана ждать разве не хотите?
— А вы уверены, что хальфа приведет его?
Мадумар, не ответив, поднялся и, порывшись в хурджуне, вернулся на свое место.
— Черствая, но все-таки лепешка. Покушайте, — сказал он и положил перед Хаджиусманом узелок с едой.
…Вечером хромого шейха нашли в чайхане. Старый Тимур внимательно приглядывался к гостю, точно хотел узнать в нем другого человека. А между тем гость был тот самый, с кем Тимур встречался когда-то у Курасадхана и в Чимионе, и в Вуадыле, и в тайном стане дервишей и духовников, замысливших расправу над Хамзой. Он не помнит, как тогда его называли, Хаджиусманом или как-нибудь иначе, но это он…
Странники опять ехали по запутанной козьей тропе, которая вела их в гору. В густых фиолетовых сумерках Тимур казался совсем маленьким. Теперь он молчал. Хаджиусман принес ему такую весть, что жизнь как-то сразу потускнела и потеряла для него смысл. Почему-то страшно было жаль себя. Чего ради он до сих пор сидел на мазаре святого Абубакира? Никогда еще он не подымался к мазару с чувством такой тяжелой тоски и горечи. Когда ишак остановился, он неуклюже слез с него и сказал:
— Слава аллаху, приехали…
Хаджиусман внимательно поглядел по сторонам.
— С вами никто не живет?
— Нет, уважаемый. Никого сюда не затащишь.
Старик долго возился с замком и тихо ворчал:
— Испортился, что ли…
— Не часто бываете. Ржавеет.
— Не от этого — замку столько же лет, сколько и мне, а может, и больше.
Наконец железная дверь заскрежетала на ржавых навесах и отворилась. Из черной утробы мазара подуло затхлым запахом прелого тряпья и сырости. Хаджиусман почувствовал, как тревожно застучало сердце. Дрожащими руками он вцепился в Тимура, прислушиваясь к странному шуму под куполом мазара.
— Что такое?
— Э-э, так всегда здесь гудит.
Над головами у них проносились летучие мыши. Где-то вверху, под каменным сводом, крикнула сова. Кто-то жалобно пискнул и в темноте вдруг засветились два зеленых огня. Хаджиусман еще крепче ухватился за Тимура.
— Не бойтесь, это кот… Ух ты, тварь несчастная! Пакостник, — заругался Тимур. — Сейчас я зажгу светильник. Сейчас…
Подрагивающий огонек керосиновой лампы медленно растворил темноту мазара.