Я кинулся за стаканом. Вся дрожа, Эйприл сделала крошечный глоток.
– Спасибо, – пробормотала она. – Мне уже лучше. Простите мне мою глупость.
– Что вы, никакой глупости!
– Нет, это глупо, очень глупо.
– Вовсе нет. Все произошедшее лишь делает честь вашей женственности.
Я хотел было добавить, что в жизни не видывал ничего, что потрясло бы меня глубже, чем то, как она бухнулась в обморок, но тут негроидный тип просунул нос в дверь и сообщил, что обед подан.
– Вы идите, – сказала она. – Наверное, вы умираете с голоду.
– А как же вы?
– Думаю, мне лучше остаться и немного отдохнуть. Я все еще… Нет-нет, идите.
– Какой же я болван!
– Почему?
– Остолоп! Нести при вас такое!
– Не надо, прошу вас! Идите обедать.
– А вам не нужна помощь?
– Нет.
– Вы уверены?
– Вполне. Полежу, подумаю о цветах… Я так часто делаю – просто лежу и думаю о цветах. Чаще всего о розах. Тогда мир снова кажется прекрасным и благоуханным…
Наконец я отчалил и, прожевывая свой бифштекс с жареной картошкой, предался весьма усердным размышлениям.
У меня не было сомнений в том, что произошло. Подобные вулканические симптомы ни с чем не спутаешь. Мужское сердце не станет так колотиться ни с того ни с сего. На этот раз все по-настоящему, а то, что мы с Энн Банистер два года назад приняли за страсть, просто ерунда, второсортный товар. Стало быть, деваться некуда. Любви, наконец, удалось опутать своей шелковой сетью Реджинальда Хавершота.
Я подозревал это с самого начала. В тот момент, как перед моими глазами появилась эта девушка, у меня возникло отчетливое ощущение, что она просто создана для меня, и все, что происходило потом, лишь укрепляло его. Ее милая, нежная кротость и мечтательность – вот что разбило меня наголову. Наверное, так всегда бывает со здоровяками вроде меня, нас инстинктивно тянет к таким вот хрупким цветочкам.
В глубокой задумчивости я покончил с бифштексом и придвинул к себе блюдо с яблочным пирогом и сыр.
3
Почему я пребывал в глубокой задумчивости? Потому что вполне отдавал себе отчет в том, что все это, как говорится, только присказка, а сказка будет впереди. Любовь с первого взгляда – это замечательно, но вот что дальше? Как быть теперь? Иными словами, что мне следует предпринять, какие шаги, дабы рассчитывать на счастливое будущее? Прежде чем наши имена огласят в церкви и священник спросит, согласен ли ты, Реджинальд, и так далее, придется еще немало попыхтеть. Легкая победа мне ни в коей мере не светит.
До сих пор я на эти темы не распространялся, но в моей внешности присутствуют определенные недостатки, которые никак не позволяют мне идти нарасхват, в смысле отношений с противоположным полом. Ну не красавчик я, что тут поделаешь. Наружностью пошел в папашу, а если бы вам доводилось видеть моего папашу, то вы поняли бы меня без слов. Он был храбрый солдат и отличный игрок в поло, но лицом скорее смахивал на гориллу – даже больше, чем многие гориллы, – и в кругу сослуживцев получил ласковое прозвище Примат. Я – его живой портрет.
Для девушек такие вещи имеют серьезное значение. Они не склонны связывать свою судьбу с индивидом, внешний облик которого внушает опасение, что он может в любой момент вскарабкаться на дерево и начать швыряться кокосами.
Во всяком случае, исправлять что-либо было уже поздно, оставалось лишь надеяться, что Эйприл обладает одной из тех редких натур, которые способны, так сказать, пронзить взглядом грубую оболочку и разглядеть под ней душу. Потому что, если уж говорить о душах, душа у меня вовсе не так уж плоха. Само собой, не настолько, чтобы писать о ней в газетах, но вполне приличная душа, на уровне.
Однако день проходил за днем, и постепенно я немного приободрился. Мои акции явно росли. Трудно вообразить более приятельские отношения, чем наши с Эйприл в мою первую голливудскую неделю. Мы катались в автомобиле, ездили на пляж, вели долгие беседы в теплых цветущих сумерках. Она делилась со мной заветными мечтами, а я распространялся о Бидлфордской усадьбе, о том, как графинь представляют ко двору и пускают на королевскую трибуну на скачках в Аскоте, и обо всем остальном, что ей было интересно. Ничто в поведении Эйприл не давало повода предположить, что моя внешность обитателя зоопарка ей сколько-нибудь неприятна. Короче говоря, к концу недели я настолько воспрянул духом, что решился рискнуть и предпринять решительные действия.
Нажать главную кнопку и запустить машину я решил на вечеринке, которую Эйприл устраивала в своем доме на Линден-драйв. Вообще-то, призналась она, такие сборища ей, скорее, неприятны своей пустотой и бессмысленностью, но в ее кругу было принято их устраивать, особенно после долгого отсутствия. Планировался веселый ужин в саду на природе, обычный для Беверли-Хиллз, когда ты сам себя обслуживаешь у буфетной стойки, сам ищешь место, где пристроиться с тарелкой, и завершаешь трапезу нырянием в бассейн. Собираться предлагалось с девяти до десяти. Я явился без четверти десять и, как оказалось, поспешил. Под цветными фонарями уже прогуливались редкие пары гостей, но Эйприл все еще одевалась и оркестр не начал играть. Было очевидно, что затишье не скоро сменится всеобщим весельем.
Раз так, решил я, то лучше всего скоротать время у стола с напитками, подкрепившись стаканчиком-другим. Ввиду предстоящей кампании я хотел быть в наилучшей форме, в которой пока себя не чувствовал, ибо полночи не мог заснуть из-за зубной боли.
Подойдя к столу, я вынужден был отметить, что моя идея подкрепиться, хоть и весьма удачная, не отличалась оригинальностью, ибо она также пришла в голову какому-то долговязому типу с желтоватыми волосами. Он, похоже, прочно окопался у стола, никому не собираясь уступать место, и явно имел большой опыт пребывания в барах. Что-то в его облике и манере поднимать и опускать бокал показалось мне странно знакомым. И эти волосы… Где я их раньше видел? Неужели?
– Эгремонт! – воскликнул я.
К счастью, он уже успел осушить свой бокал, потому что в ответ на мое приветствие подпрыгнул дюймов на шесть. Приземлившись, доверительно наклонился к бармену за стойкой. Грудь его тяжко вздымалась.
– Скажите, – спросил он глухим дрожащим голосом, – вы не слышали только что голос?
Бармен сказал, что слышал что-то про ремонт.
– О, вот как?
– Эгги, старый осел! – снова позвал я.
На этот раз он обернулся и уставился на меня. Лицо его осунулось, глаза лихорадочно блестели.
– Реджи? – неуверенно произнес он. Потом, поморгав, осторожно протянул руку и ткнул меня в грудь. И лишь ощутив твердую поверхность, расплылся в счастливой улыбке. – Уфф!
Получив от бармена очередную порцию виски, Эгги сделал хороший глоток и только потом вновь заговорил. Голосом, полным укоризны.
– Реджи, старина, никогда в жизни больше так не делай, – сказал он, смахивая со лба капельки пота, – даже если мы с тобой проживем миллион лет! Я думал, ты за тысячи миль отсюда, и вдруг твой голос зовет меня по имени… такой жуткий и глухой… словно дух, предвещающий смерть. Если я чего и боюсь, так это голосов. Пока ты их не слышишь, все в порядке, но когда начинаются голоса, это начало конца.
Эгги передернул плечами и одним глотком прикончил виски, что его, похоже, окончательно успокоило.
– Ну-ну, – хмыкнул он, – стало быть, и ты здесь, Реджи. Давненько я тебя не видел, с полгода, наверно. Кой черт принес тебя в Голливуд?
– Да вот, хотел тебя повидать.
– Да ну?
– Ну да.
– Вот это по-родственному! Давай, глотни чего-нибудь. Шотландское виски здесь отменное. Эй, бармен, будьте добры, виски с содовой для моего кузена, и мне то же самое!
Я предостерегающе поднял руку.
– Нет-нет, пожалуй, больше не стоит.
– Да ты же еще не начал! – удивился Эгги.
– Я имел в виду тебя. Ты уже хороший.
– Только наполовину, – поправил он, будучи привержен к точности в этом вопросе.
– Ладно, пускай наполовину, но сейчас еще только десять.
– Если человек к десяти часам пьян только наполовину, значит, он плохо старался. Не беспокойся обо мне, Реджи, старина. Ты еще не знаешь всех чудес калифорнийского климата. Он такой бодрящий, что хоть изо дня в день пей все, что не лень, а старушка печень даже не пискнет! Вот почему Калифорнию называют земным раем, а люди целыми поездами прут сюда со всего Среднего Запада с высунутым языком. Да ты, небось, сам за этим приехал, так ведь?
– Я приехал, чтобы увидеться с тобой.
– Ах, да… Ты, кажется, уже говорил.
– Вот-вот.
– Ну так разве я не сказал, что это по-родственному?
– Сказал.
– Так оно и есть. Более чем. Ты где остановился?
– Снял коттедж в Саду Гесперид.
– Как же, отлично знаю это место. А винный погреб у тебя на уровне?
– У меня есть бутылка виски, если ты о нем.
– Именно о нем, о чем же еще! Непременно тебя навещу. Лишний родник никогда не помешает. А пока пей до дна и наливай еще!
С самого начала нашего разговора что-то не давало мне покоя, и только теперь я понял что. В поезде мы говорили с Эйприл про Эгги, и она совершенно определенно заявила, что не знает его. Однако вот же он, здесь, у нее, командует как у себя дома…
– А здесь ты что делаешь? – спросил я, решив немедленно прояснить ситуацию.
– Чертовски хорошо провожу время, – расплылся он в улыбке, – особенно теперь, когда гляжу в твое честное лицо. Как приятно повидать тебя снова, Реджи! Не забудь мне потом рассказать, каким ветром тебя занесло в Калифорнию…
– Ты знаком с Эйприл Джун?
– Эйприл как?
– Джун.
– А что с ней?
– Я спрашиваю, ты с ней знаком?
– Нет, но с радостью познакомлюсь, и со всеми остальными. Вы с ней друзья?
– Это ее вечеринка.
– Рад за нее.
– Значит, ты не приглашен?
Его лицо прояснилось.
– Ах, вон оно что! Теперь понимаю, к чему ты клонишь. Это же Голливуд, дружок, здесь не нужно никаких приглашений! Просто смотришь, где цветные фонарики, и заходишь. Самые счастливые вечера я провел среди людей, которые понятия не имели, кто я такой. Однако сегодня, как ни странно, я присутствую здесь по праву. Меня привели! Как, ты сказал, ее зовут? Эйприл…