– И неудивительно. Вот уж кто умеет заставить семью поволноваться! Иов легко отделался, что не был с ним в родстве.
Сад наполнялся гостями, и жаждущие души потянулись к нашему столу, как львы к водопою. Мы отошли в сторону.
– А ты чем занимаешься? – поинтересовался я. – Небось трудишься как пчелка?
– Ага, – кивнула она. – Какая ни есть, а работа.
– Что значит, какая ни есть? Ты как будто не слишком довольна?
– Не очень.
– А мне казалось, что тебе очень подходит заниматься рекламой.
– Чем? – подняла брови Энн.
– Эгги сказал, что ты – пресс-секретарь Эйприл Джун, – пояснил я.
– Он слегка поспешил. Я только надеюсь им стать, но пока еще ничего не решено. Вот если выгорит одно дельце…
– Какое?
– Да так, один мой план. Если получится, как задумано, она даст «добро», так и сказала. Дня через два будет ясно, а пока я то ли гувернантка, то ли нянька.
– Как? – не понял я.
– Не знаю даже, как толком объяснить, – поморщилась Энн. – Ты слышал что-нибудь о малыше Джо Кули?
– А, ребенок-кинозвезда, – кивнул я. – Эйприл Джун, кажется, говорила, что он снимался в ее последнем фильме.
– Он самый. Вот за ним я и присматриваю. Хожу следом, охраняю и все такое.
– А как же газета? Я думал, ты журналистка.
– Была до последнего времени, но наступил кризис, и из газеты меня уволили. Я было сунулась в другие, но куда там – в наше время даже внештатной работы не найдешь. Вот и пришлось браться за что попало, не помирать же с голоду. Так и оказалась нянькой при Джо.
У меня сжалось сердце. Я знал, как она любила свою работу.
– Вот ведь как… Сочувствую.
– Спасибо, Реджи, я знаю, какое у тебя доброе сердце.
– Ну, не знаю, – смутился я.
– Да-да, прямо золотое, – улыбнулась она. – Если бы не ноги…
– Черт побери! – вскинулся я. – Может, хватит твердить об этом?
– Разве я твержу?
– Еще бы! Уже второй раз выкапываешь на свет божий мои несчастные ноги! Если бы ты знала, как они меня достали в тот вечер… Я думал, они вот-вот разлетятся вдребезги. Ладно, что уж теперь… Я правда переживаю за тебя. Работенка, конечно, не сахар.
– Ну, на самом деле она не так уж плоха. Не буду строить из себя мученицу. Малыш Джо просто прелесть, он такой забавный.
– Так или иначе, это не для тебя. Я же знаю, ты любишь бывать здесь и там, высматривать, вынюхивать, искать горяченькое, или как там оно у вас называется…
– Спасибо за сочувствие, Реджи, но ты не слишком переживай, думаю, все скоро наладится. Я почти уверена, что то, о чем я говорила, получится – иначе просто быть не может, – и тогда я восстану из праха и воспарю к новым высотам.
– Хорошо бы.
– Хотя и тут есть свои минусы: работать на Эйприл Джун совсем не сладко.
– Как? Почему?
– Она стерва.
Я содрогнулся от носа до кормы, словно корабль под натиском волн.
– Она кто!
– Стерва, – отчеканила Энн. – Правда, другое слово было бы точнее, но «стерва» приличнее.
Мне стоило нечеловеческих усилий сдержать свои чувства.
– Эйприл Джун, – произнес я с расстановкой, – самая прекрасная и благородная девушка на свете! Прелестное, божественное создание, равного которому не найдешь, проживи хоть тысячу жизней, и столь же доброе. Она чудесна, великолепна, она лучше всех. Она само совершенство!
Энн прищурилась.
– Эй, что все это значит?
Мне нечего было скрывать.
– Я люблю ее!
– Да ты что?
– Именно так.
– Невероятно!
– Это правда. Я готов целовать землю, по которой она ступает.
– Елки зеленые!
– Не знаю, что означает сие изысканное выражение, но повторяю и настаиваю: я готов целовать землю, по которой она ступает!
Помолчав, Энн произнесла с видимым облегчением:
– Ладно… Слава богу, у тебя нет ни единого шанса. Эйприл в твою сторону даже не взглянет.
– Почему это вдруг?
– По всему Голливуду идут разговоры, что она уже подцепила какого-то английского придурка по имени лорд Хавершот. Замуж за него собирается.
Мощный электрический разряд пронизал меня с головы до пяток.
– Что?
– Вот так, – усмехнулась Энн.
– На самом деле?
– Нисколько не сомневаюсь.
У меня перехватило дыхание. Цветные фонарики вокруг заплясали, выделывая кренделя.
– Ура! Это же я!
– Что?
– Я самый и есть! С тех пор, как мы с тобой… э-э… виделись в последний раз, в нашей семье несколько повысилась смертность, и титул достался мне.
Она вытаращила глаза.
– Черт побери!
– Почему вдруг «черт побери»?
– Какой ужас!
– Никакого ужаса. Я счастлив.
Энн вцепилась в мой пиджак.
– Реджи, не надо! Не выставляй себя на посмешище!
– Почему?
– Поверь мне, она принесет тебе лишь несчастье! Пускай от нее зависит мой кусок хлеба, но я обязана открыть тебе глаза. Ты просто милый дурачок, который не замечает очевидного. Эта женщина – ядовитая гадина, она на всех наводит страх. Тщеславная, лживая, корыстная, у нее каменное сердце!
Я невольно рассмеялся.
– Каменное, говоришь?
– Стальное!
Ну и чушь. Просто обхохочешься.
– Ты так считаешь? – фыркнул я. – Странно, в высшей степени странно. Потому что как раз в первую очередь она нежна, чувствительна, легко ранима и все такое прочее. Позволь привести лишь один пример. Когда мы ехали в поезде, я стал описывать ей пятый раунд из последнего боя на чемпионате по боксу, и что бы ты думала? Едва услышав про кровь, она закатила глаза и грохнулась в обморок!
– Она? В обморок? – скривилась Энн.
– По полной программе! Я в жизни не видывал такой женственности.
– А тебе не пришло в голову, что это была игра?
– Игра?
– Спектакль. И похоже, весьма успешный, поскольку теперь, как я слышала, ты всюду бегаешь за ней с блеянием, как овечка.
– С каким таким блеянием?
– Именно с блеянием, об этом говорят во всех клубах. В ясный день тебя слышно на милю в округе. Бедняжка Реджи, как же она тебя одурачила! Да эта женщина не пропускает ни одного боя в Лос-Анджелесе, она просто упивается ими.
– Не верю.
– Уверяю тебя, так и есть, – не унималась Энн. – Неужели ты не видишь, что она разыгрывает роль, и только потому, что ты лорд Хавершот? Ей нужен титул, и больше ничего. Ради бога, Реджи, беги, пока еще есть время!
Я холодно взглянул на нее и высвободил пиджак.
– Давай переменим тему.
– Не могу говорить ни о чем другом.
– Тогда вообще прекратим. Не знаю, осознаешь ли ты это, но мы опасно приблизились к тому, что называется порочить доброе имя женщины. За такое можно и из клуба вылететь.
– Реджи, послушай меня…
– И не подумаю.
– Реджи!
– Нет. Разговор окончен.
Энн печально вздохнула.
– Ну, как знаешь. Да и глупо было надеяться вразумить такого идиота… Эйприл Джун! Подумать только!
– Не говори «Эйприл Джун» таким тоном!
– А каким же еще?
– Хочу довести до твоего сведения, что он мне не нравится, – холодно заметил я. – Ты произнесла ее имя, словно название неприличной болезни.
– Именно так я и собираюсь его дальше произносить! – бросила она. – Эйприл Джун!
Я сухо поклонился.
– Что ж, как угодно. В конце концов, твои методы звуковоспроизведения касаются только тебя. Я должен идти, чтобы засвидетельствовать свое почтение хозяйке, вон она идет. А ты можешь отойти куда-нибудь подальше и повторять «Эйприл Джун» в свое удовольствие до конца приема, пока дом не запрут и кошку не выгонят.
– Ее не выгонят, она тут главная.
Не унижаясь до ответа на столь вульгарную реплику, я отвернулся и пошел прочь. Глаза Энн впились мне в спину, я чувствовал их, как Эгги – своих пауков, но оборачиваться не стал. Направился прямиком туда, где Эйприл приветствовала гостей, и протиснулся вперед, чтобы поскорей увести ее из толпы и поговорить наедине на тонкую и чувствительную тему.
Это оказалось нелегко, но в конце концов, покончив с обязанностями хозяйки и убедившись, что все идет как надо, Эйприл оставила народ развлекаться самостоятельно, и мне удалось усадить ее за столик на двоих на краю лужайки. Бифштекс, пирог с почками, салаты… Наконец мы углубились в ванильное мороженое. Все это время моя решимость швырнуть к ее ногам свое сердце только росла. Оскорбительные замечания Энн нисколько меня не смутили. Полный вздор, нечего и думать. Наблюдая, с каким аппетитом моя возлюбленная наворачивает пирог, я просто не мог поверить, что она хоть в чем-то отступает от совершенства. Решительный разговор должен был вот-вот состояться, надо было лишь дождаться нужного психологического момента, и едва момент высунет нос, обрушиться на него, как груда кирпича.
Эйприл рассказывала о своей работе. Она надеялась тихо смыться и лечь пораньше, чтобы завтра в шесть утра быть в полном гриме на съемочной площадке – предстояла какая-то пересъемка. Одна мысль о том, чтобы выползти из постели в такую рань, заставила меня содрогнуться от жалости и сочувствия.
– Шесть утра! – воскликнул я. – Боже мой!
– Да, жизнь у актрисы нелегкая, – согласилась Эйприл. – Боюсь, публика даже не подозревает насколько.
– Ужасно.
– Иногда я так устаю…
– Но все-таки, – заметил я, намекая на светлую сторону, – это ведь хорошие деньги, правда?
– Деньги! – презрительно бросила она.
– И слава!
Эйприл проглотила большую ложку мороженого.
– Деньги и слава ничего не значат для меня, лорд Хавершот, – произнесла она с улыбкой праведницы.
– Вот как?
Она покачала головой.
– Свою награду я вижу лишь в том, что дарю людям счастье, стараюсь изо всех своих слабых сил подбодрить этот измученный мир, дать трудящимся массам хоть мельком взглянуть на что-то большее, лучшее, возвышенное.
– О! – благоговейно кивнул я.
– Вам, наверное, кажутся глупыми мои слова.
– Нет-нет, вовсе нет!
– Я так рада… Понимаете, это у меня нечто вроде религии, а я как бы жрица. Представляю унылую серую жизнь миллионов и убеждаю себя, что все мои тяжкие труды и гнетущее бремя славы – ничто по сравнению с тем лучом света, который я дарю людям. Вам не смешно слушать такую чушь?