– Как в постель? – вскинулся я. – Так рано?
– Как всегда, – пожала она плечами. – Или это ты тоже забыл? Пойдем, я тебя выкупаю.
Казалось бы, после всех испытаний этого дня меня ничто уже не могло потрясти. Однако от ее последних слов стены комнаты завертелись вокруг меня, и глаза заволокло туманом. Энн прежде упоминала, что состоит при Джо кем-то вроде няньки, но я никак не мог предположить, что их отношения носят настолько интимный характер. Мое чувство благопристойности решительно восстало против такого безобразия.
– Нет! – воскликнул я.
– Что еще за глупости!
– Нет! Ни за что!
– Ты должен принять ванну.
– Только не в твоем присутствии.
Энн явно была в замешательстве. Очевидно, подобных разногласий у них раньше не возникало.
– Ты можешь взять свою уточку, – нерешительно сказала она.
Я решительно отмел это заманчивое предложение.
– Никакие взятки не помогут. Ты не будешь меня купать.
– Ну же, пойдем!
– Нет! Нет! Тысячу раз нет!
Переговоры зашли в тупик. Энн смотрела умоляюще, но я был непреклонен. Тут открылась дверь, и вошла Бринкмайерша.
– Тебе пора… – начала она.
– Нет, и не просите!
– …принять ванну.
– Я как раз ему сказала, – вставила Энн.
– Тогда почему он еще не там?
Энн замялась. Я понял, что ей не хочется навлекать на меня гнев большой белой скво, и невольно испытал чувство благодарности.
– Не хочу! – перевел я огонь на себя.
– Не хочешь? – фыркнула она в своей неподражаемой манере. – Здесь никого не интересует, чего ты хочешь. Это вопрос…
– Приличий! – заорал я. – Существуют же принципы… правила морали, наконец! Ванна qu ванна, – я прибегнул к Плимсолловской латыни, – возражений у меня не вызывает, это даже приятно, но превращать ее в подобие вавилонской оргии…
Бринкмайерша недоуменно повернулась к Энн.
– Что он несет?
– Я не могу понять, – пожала та плечами. – Он сегодня вообще какой-то чудной.
– Пф! Мне его чудеса…
– Я хочу сказать, странный.
– Ничего странного! И докторишка этот туда же, мол, бред у него. Какой еще бред! Ребенок просто вконец испорчен, вот и все…
Я снова прервал ее. Вежливо, но твердо.
– Ванну я приму, но переступлю ее порог один!
– Ага, расплещешь воду и выйдешь, как будто выкупался! Нет уж!
С молчаливым презрением пропустив мимо ушей сию злобную инсинуацию, я подхватил пижаму и прошмыгнул в ванную, не забыв запереть за собой дверь. Действовать быстро и решительно, не давая противнику опомниться, – только так и можно сладить с женщинами. Перед свершившимся фактом они беспомощны.
За дверью послышались выкрики Бринкмайерши, выдержанные преимущественно в уничижительном тоне, но шум воды, к счастью, вскоре заглушил их. Я наполнил ванну горячей, как кипяток, водой и с наслаждением погрузился в нее. Тюремщица продолжала что-то бубнить за дверью, кажется, по поводу грязных ушей, но я не обращал внимания. Подобные вещи с женщинами не обсуждают. Резиновая утка была гораздо интереснее – удивительно, но купаться с ней оказалось и впрямь здорово. В результате, напарившись всласть, я вышел из ванной совсем другим человеком. Моя нервная система полностью восстановилась, а к довершению счастья мисс Бринкмайер, как обнаружилось, уже покинула нас, вынужденная признать мое полное стратегическое превосходство.
Энн осталась, чтобы уложить меня, и сделала это так любовно, по-матерински, что я просто диву давался. Мне она и прежде нравилась, а было время, как вы знаете, и более сильных чувств, но вместе с тем я всегда чувствовал в ней… не то чтобы жесткость – скорее, некую бодрую уверенность и даже властность, что весьма характерно для американских женщин, самостоятельно пробивающих себе дорогу Мне это их качество никогда не нравилось, особенно в сравнении с удивительной нежностью и кротостью Эйприл Джун. Однако сегодня Энн была ни дать ни взять ангел-хранитель – чудеса да и только.
Она заботливо подоткнула одеяло, добродушно ворча:
– Ах, Джозеф, да что с тобой творится сегодня?
– Ничего, – буркнул я.
– Опять строишь из себя невесть что. Чудак ты, право. Зачем это тебе? Вот увидишь, однажды у мисс Бринкмайер кончится терпение, и она тебе всыплет по первое число. Странно, как ей до сих пор удавалось сдерживаться.
Кто бы стал спорить? Я и сам успел заметить, как рука Бринкмайерши не раз подозрительно дергалась, словно она едва сдерживалась, чтобы не отвесить мне хороший шлепок.
– Хм, – задумчиво произнес я.
– Да-да, так что я на твоем месте вела бы себя осторожней, – погрозила пальцем Энн. – Шутки – дело хорошее, но надо ведь и меру знать. У тебя слишком развито чувство юмора. Ладно, спокойной ночи, весельчак.
– Спокойной ночи.
– Тебе удобно?
– Да, спасибо.
– Постарайся заснуть поскорей, малыш. Завтра у тебя трудный день. – Взгляд ее показался мне странно многозначительным. – Дел невпроворот, верно?
– Угу, – кивнул я, не желая выдавать свою неосведомленность.
– Для завтрашнего вечера все готово, я уже договорилась.
– Правда?
– Да. Ну, спокойной ночи.
Энн поцеловала меня в макушку и вышла, оставив меня в глубокой задумчивости. Одна из неприятностей моего превращения в малыша Джо Кули состояла в том, что половина того, о чем говорили окружающие, пока оставалось совершенно непонятным. Чертовски неудобно, но что поделаешь.
Так я лежал, отрешенно глядя в окно, давно уже превратившееся в черно-синий квадрат с россыпью звезд…
Внезапно звезды исчезли. Какое-то непрозрачное тело заслонило их от меня, а в придачу я услышал шорох ноги, перешагивающей подоконник.
Поспешно включив свет, я увидел мужчину. Крепкий, мясистый, он был одет в неброский серый костюм, а ноги заканчивались серо-зелеными носками в тон к модному галстуку и замшевыми туфлями…
Короче говоря, передо мной стоял третий граф Хавершот собственной персоной.
– Порядок! – довольно произнес он. – Вот и я.
11
Первое, что бросалось в глаза в этом пересмотренном и исправленном издании малыша Кули, было его полное спокойствие. Произошедшая путаница, похоже, нисколько на нем не отразилась. Он подошел к кровати и сел с таким видом, будто ничто на свете его не волновало. Видимо, жизнь в Голливуде настолько отучает принимать что-либо близко к сердцу, что, даже очнувшись в чужом теле, вы лишь невозмутимо замечаете: «О, чужое тело, вот как? Ну-ну…» – и отправляетесь по своим делам. Первая реплика Джо касалась вовсе не случившейся путаницы, а моей новой диеты.
– Сливы! – передернул он плечами, взглянув на косточки от чернослива. – Ну конечно. Вряд ли кто-нибудь съел их больше за свою жизнь, чем я. Ну что ж, теперь твоя очередь.
Пробормотав еще что-то про шпинат, он извлек из нагрудного кармана несколько потрепанный рожок мороженого и щелчком сбил с него пылинку.
Это зрелище потрясло меня до глубины души. Каждая клеточка моего тела затрепетала в жажде вкусить это божественное лакомство.
– Эй, дай лизнуть! – воскликнул я дрожащим голосом. Он без колебаний протянул мне мороженое. Сам сэр Филип Сидней, склонившийся над раненым солдатом, не мог бы быть внимательней.
– Не стесняйся, ешь все. Странное дело, я теперь не так уж за ним и гоняюсь. Раньше мог есть, пока не лопну, а сейчас… хоть бы их и вовсе не было. То же самое и с шоколадом, и с помадкой, и с тыквенным пирогом, и…
– Замолчи! – воскликнул я страдальчески.
– Что?
– Не надо о них! Я же не каменный.
– Ах, извини.
Наступила тишина. Он наблюдал, как я жадно поглощал мороженое.
– Забавно на тебя смотреть.
– На тебя тоже, – парировал я.
– Значит, оба хороши, – миролюбиво заключил он. – Интересно, как такое могло случиться? Просыпаюсь, комната не та, и врач не тот: сует мне стакан, говорит, полощи рот, и тут оказывается, что и я – вовсе не я… Гляжу в зеркало и вижу там тебя! Смех, да и только.
– Ничего смешного, между прочим.
– Может, и так, но в тот момент я здорово повеселился. Ага, думаю, где-то там ошибочка вышла. Ты можешь это объяснить?
Я сбивчиво изложил свою теорию насчет четвертого измерения.
– Да, сэр, чудеса… – задумчиво протянул он. – Наверное, так оно и было. Чего еще ждать при нынешнем президенте, всем на все наплевать…
– Ладно, неважно, как оно получилось, – перебил я. – Главное, что нам делать со всей этой чертовщиной?
Он пожал плечами.
– Тут уж ничего не поделаешь.
– Мы могли бы выступить с заявлением…
– Ага, что ты – это я, а я – это ты. И загреметь вместе в одну психушку.
– Думаешь, этим кончится?
– А ты как думаешь?
– Пожалуй, – согласился я, поразмыслив.
– Да, наверное, ты прав.
Да и кто бы мог сомневаться в его правоте; мальчишка смотрел в корень. Тем, кто бегает и рассказывает подобные истории, одна дорога – в сумасшедший дом. Я по своей наивности полагал, что проблемы возникнут лишь с недоверием и равнодушием публики. Нет, все хуже. Они первым делом пошлют за смирительными рубашками и обновят войлок на стенах палаты.
– И вообще, – продолжал он, – мне спешить некуда. Так даже лучше, немного отдыха не повредит.
Несмотря на подаренное мороженое, я не мог не почувствовать досаду. Уж слишком он самодоволен, этот тип.
– Вот как? Лучше?
– Ага, – ухмыльнулся он. – Мне так хотелось поскорей стать большим, и вот он я – куда уж больше! Суперкласс! Короче, все тип-топ…
Мое раздражение еще усилилось. Его жизнерадостность просто бесила. Этот молокосос думал только о себе.
– Значит, тип-топ?
– Вот именно, тип-топ.
– Для тебя – пожалуй.
– Ну да, я о себе и говорю.
– А обо мне ты совсем не думаешь?
– О тебе? – удивился он.
– Да, обо мне! Потому что я, если хочешь знать, чертовски расстроен всей этой чехардой, и у меня складывается впечатление, что именно мне теперь придется отдуваться за всех! Жил в свое удовольствие, как британский лорд, вкусно ел, сладко пил, имел приличный доход и даже в гольфе уже считался не из последних, и тут вдруг… Как гром среди ясного неба! Теперь я младенец, которого так и норовят искупать женщины и чье общественное положение не лучше, чем у какого-нибудь узника в Дартмурской тюрьме! Сделай то, сделай это… Заталкивают в машину, куда-то везут, тащат по лестнице, запирают в спальне…