Он вопросительно поднял брови.
– Ага, значит, уже познакомился со старухой?
Я мрачно кивнул.
– За руку тащила?
– Ну да.
– Она всегда так. Сильная, как буйвол. Небось, три порции за обедом съедает.
– Дело не в силе, а в агрессии.
– Как?
– Я хочу сказать, – объяснил я, – что ее действия продиктованы злобой. Совершенно очевидно, что она тебя убить готова.
– Ну, в общем… мы никогда особенно не дружили.
– А почему? – прищурился я.
– Не знаю…
– А я знаю! Потому что ты никогда не старался ее задобрить. Надо было употребить такт и учтивость. Чуть-чуть сердечности с твоей стороны, немного духа сотрудничества, и она могла бы стать тебе второй матерью! Вот, например, ты хоть раз подарил ей большое красное яблоко?
– Чего? – вытаращил он глаза.
– Вот видишь!
– Да с какой стати?
– Чтобы задобрить! – наставительно поднял я палец. – Большое красное яблоко – самый надежный метод, спроси хоть в ближайшем детском саду, и самый простой в придачу. Давно бы уж сделал и горя не знал… А вместо этого, – горько добавил я, – что ты суешь ей в постель? Мексиканских рогатых жаб?
Его лицо – бывшее мое – слегка порозовело от смущения.
– Ну… в общем…
– Вот об этом я и говорю!
– Подумаешь! Ну, жаба… Нормальному человеку не придет в голову обижаться из-за какой-то жабы.
– Пф! – презрительно отвернулся я.
– Ладно, извини.
– Теперь поздно извиняться. Ты ожесточил ее натуру.
– А пусть она не ожесточает мою! Эти чертовы сливы, этот шпинат…
Я снова фыркнул, с трудом сдерживая раздражение. Снова наступила тишина. Он задумчиво ковырял ботинком пол, я хмуро уставился в стену.
– Ну ладно, – сказал, наконец, Кули, бросив взгляд на часы – мои часы. – Пора мне валить отсюда. Только сначала скажи, твоя фамилия Хавершот, правильно?
– Да.
– Как она пишется?
– В кармане пиджака – футляр с визитками.
Удовлетворенно кивнув, он нашел футляр, достал одну и начал рассматривать.
– Ого! Так ты, стало быть, из этих, из графьев?
– Ну да… то есть был, – вздохнул я.
– На картинках они совсем другие – такие длинные, тощие и без подбородка.
– Я много занимался спортом, развивал мышцы.
– Значит, спортсмен? – уважительно протянул он.
– Вот именно! А теперь взгляни сюда! – с горечью бросил я, вытягивая вперед руку.
– Ну и что?
– Как это что? На какое будущее могу я рассчитывать с такой рукой? О боксе или регби и говорить нечего, да и в крикете – какой из меня теперь подающий? В любительских матчах разве… Эта рука – ошибка природы, неудачный эксперимент. С ней остается лишь прозябать вместе с отбросами общества где-нибудь в четвертом дивизионе.
– О чем это ты? – не понял он.
– О том, – все больше распалялся я, – что меня ждет, когда настанет время идти в школу! Думаешь, мне хочется быть убогим дохляком, который поет в хоре, чтобы лучшие представители общества бились насмерть за право дать мне пинка?
– А ты думаешь, мне хочется, – отпарировал Кули, – ходить всю жизнь с такой физиономией? Да если…
– Не будем обсуждать мою внешность, – перебил я.
– Да уж, лучше не стоит. Господи, ну и рожа!
– Я бы попросил!
– Ты сам это начал.
Некоторое время мы молча мерили друг друга яростными взглядами. Потом он снова взглянул на часы.
– Все, побегу, надо еще успеть в Малибу к моему рекламному агенту.
– Зачем? – удивился я.
– Да так, перекинуться парой слов.
– В таком виде?
– Ничего, он поймет. Слушай, еще вопрос, я совсем забыл… Куда мне идти ночью?
– Как?
– В смысле, должен же я где-то спать. Ты где живешь?
– Я уже говорил тебе. У меня коттедж в Саду Гесперид.
– Ах, да! Тогда порядок. А тебе что-нибудь нужно от меня узнать?
Я задумался. На самом деле, конечно же, вопросов была уйма, но в тот момент в голову ничего не приходило. Наконец я вспомнил:
– Что там за статуя, которую нужно открывать?
– Статуя старика Бринкмайера.
– Понятно.
Вот, значит, в чем дело. Ну что ж, против этого я не возражал. Надо полагать, старик вполне заслужил такой знак уважения, хотя, с другой стороны, когда выглядишь как воздушный шар, готовый лопнуть, надо трижды подумать, прежде чем решиться на подобное. Впрочем, его дело.
– Я что, сам должен ее открыть?
– Нет, конечно. Еще вопросы?
– А что за Мичиганские Матери?
– Делегация из Детройта. Ты должен с ними встретиться.
– Поклонницы?
– Они самые. Мичиганское отделение клуба почитательниц Джо Кули.
– Приехали оказывать мне почести?
– Вроде того. А ты их примешь.
– Ну ладно, с этим я как-нибудь справлюсь.
Он тут же воодушевился, используя удобный случай подбодрить меня.
– Ну конечно справишься! Тебе понравится, вот увидишь. Знаешь, ты не верь тому, что я тебе тогда в приемной наговорил. У меня просто настроение тогда было ни к черту, оттого что зуб болел. Совсем не плохо быть звездой. У тебя поклонников больше всех в стране! Знаешь, сколько писем одних приходит? И перед камерой играть роль очень интересно. Да, сэр, просто здорово! Тебе понравится, я точно говорю… Ну все, пока, а то я уже совсем опаздываю. Приятно было поболтать.
Перекинув ногу через подоконник, малыш Джо снова обернулся.
– Да, еще насчет мамаши Бринкмайер… Если тебе вдруг понадобится рогатая жаба, подойди к косоглазому садовнику с бородавкой на носу, он вечно где-нибудь тут ошивается. Скажешь, это для старухи, чтобы в постель подложить, он с тебя ни цента не возьмет.
Его лицо – мое лицо – исчезло в темноте, но через мгновение снова заглянуло в комнату.
– Слушай, я тут хотел тебя еще кое о чем предупредить… Завтра утром позвоню.
Я тревожно дернулся.
– Предупредить? О чем?
– Сейчас уже нет времени, потом расскажу. Жди звонка.
Затем он окончательно исчез, а я еще долго лежал, тревожно размышляя над его последними словами, которые прозвучали как-то уж очень зловеще. Однако постепенно природа взяла свое, и мой усталый организм наконец угомонился. Глаза незаметно сами собой закрылись, и я уснул. Первый мой день в качестве Джо Кули подошел к концу.
12
Думаю, каждому из вас приходилось просыпаться после кошмара, в котором вас преследовали свирепые тигры или подвешивали над костром кровожадные каннибалы, и, отирая пот со лба, говорить себе: «Уф, слава богу, это был лишь сон». Приятное ощущение, не правда ли?
Примерно то же самое я ощутил на следующее утро, когда, открыв глаза, припомнил странные события, изложенные в предыдущих главах. У меня словно гора упала с плеч, и в течение примерно пяти секунд мною владело чувство невероятного облегчения. «Ну и ну, – думал я, – приснится же такое! Чудеса, да и только».
Потом идиллия кончилась.
Первым, что заставило меня насторожиться, был рукав пижамы, торчавший из-под одеяла. Дело в том, что я несколько придирчив в отношении пижам и никак не принадлежу к числу тех, кто заскакивает на ходу в бельевой магазин и хватает что попало. Нет, моя пижама непременно должна быть шелковой и вдобавок с приятным живым рисунком. Рукав же, о котором идет речь, показался бы простым и грубым даже самому безразличному и лишенному вкуса наблюдателю, будучи пошит из какой-то дрянной патентованной шерсти и вдобавок окрашен в непонятный желтушно-зеленоватый цвет, заставлявший вспомнить лицо моего кузена Эгремонта за завтраком.
– Эге! – озадаченно произнес я. – Что еще за новости?
Когда же мне в глаза бросилась хилая костлявая ручонка, которая высовывалась из рукава, все мигом встало на свои места. На сей раз даже зеркала не потребовалось. Рука и рукав информировали меня вполне официально, что тот якобы сон был вовсе не сон, я и вправду стал этим чертовым младенцем Кули вплоть до последней пуговицы и теперь снова буду вынужден ломать голову над тем, что теперь делать и чем все это кончится.
Удар оказался столь тяжел, что некоторое время я лежал в полной прострации, тупо глядя в потолок, будто подставился под правый боковой в матче с деревенским кузнецом. Однако слишком долго стонать и пережевывать свои горести мне не дали. Не прошло и десяти минут, как возле кровати возникла незнакомая секретарша с ручкой и сотней-другой фотографий, которые я должен был подписать. Секретаршу сменил массажист, потом другой, занимавшийся исключительно лицом, и, наконец, парикмахер, уложивший в должном порядке мои золотистые локоны.
Я лежал слегка помятый и гадал, ждать теперь педикюрши или следующим пунктом программы будет инструктор по ритмическому дыханию, когда передо мной неожиданно предстал дворецкий.
– Доброе утро, сэр! – поклонился он.
– Доброе утро.
Мне было приятно вновь увидеть его. Как и накануне, круглая сияющая физиономия и обширный жилет этого достойного представителя породы английских дворецких немало способствовали восстановлению моего нормального самочувствия.
– Заходите, присаживайтесь, – гостеприимно предложил я, уже успев привыкнуть к тому, что моя спальня стала универсальным местом переговоров. – Или вы просто так заглянули?
– Я принес завтрак, сэр.
Завтрак в постели – всегда завтрак в постели, при любых обстоятельствах, и я совсем было воспрянул духом, но, взглянув на поднос, обнаружил там лишь стакан молока, нечто вроде кучки опилок и очередную партию проклятущего чернослива. Поистине сладостная весть для желудка, привыкшего мыслить в категориях яичницы и тушеных почек.
– Эй! – возмущенно воскликнул я.
– Сэр?
– Что это?
– Ваш обычный завтрак, сэр, – уныло доложил дворецкий.
– Черт побери! – прошипел я. Потом вздохнул. – Ладно уж, это лучше, чем ничего.
Мой земляк сочувственно наблюдал, как я жую опилки.
– Суховато, сэр?
– Мерзость какая, – сплюнул я.
– Говорят, полезно от лишнего веса.
– Они всегда найдут, что сказать.
– Называется «сбалансированная диета», – кивнул он. – Не очень-то приятно, когда джентльмен вынужден соблюдать такой, с позволения сказать, спартанский режим. Я хорошо знаю, какой аппетит бывает в юном возрасте.