– Балда! – ревел сэр Бакстон, как ревел бы любой отец, нависая над склонившейся дочерью. – Нет, какая глупость!
Склонялась дочь не от стыда или там раскаяния. В недрах ее двухместной малолитражки снова завелся один из загадочных, хотя и мелких недугов, и она пыталась исцелить его гаечным ключом. Потом она выпрямилась, оказавшись невысокой, тоненькой, по-мальчишески легкой, очень хорошенькой блондинкой. Васильковые глаза светились нежным светом, каким они светятся у женщин, когда те уговаривают упрямого ребенка или заблуждающегося родителя.
– Выше нос, Бак! – сказала она. – Держись. Крепись.
– Не могу.
– Ну, что ты! Где твое мужество?
– Какое там мужество! Нету его. Нет.
– Чепуха! Все образуется.
– Так и мама сказала, – поразился сэр Бакстон совпадению.
– Она зря не скажет. Положись на меня, я все устрою.
– Ты не знаешь этих акул! У них есть закон на все случаи жизни! Поверь, этот Басби… Ох, господи! Чиннери мне только не хватало! – И сэр Бакстон испарился с изумительной быстротой. Он был толстоват и староват, суставы утратили былую гибкость, но стоило ему завидеть своего платного гостя, в особенности – мистера Чиннери, которому он задолжал, и он обретал завидное проворство.
Озадаченный Табби вошел на конюшенный двор. Жажда знаний побудила его хоть на миг забыть о своей загубленной жизни.
– Что это у вас творится? – спросил он.
– Да Бак расстроился.
– Я заметил. А с чего он тебя стыдил?
Джин засмеялась. Смех у нее был прелестный, и прелестно щурились глаза. Замечали это многие мужчины, заметил и Табби. На секунду он подумал, не влюбиться ли в нее, но тут же отмел эту идею. Влюбиться-то пара пустяков, но он ведь покончил с женщинами. Слишком часто они обижали его; так стоит ли бросать свое истерзанное сердце к женским ножкам, чтоб его опять лягнули? Пусть даже это ножка такой надежной девицы – нет и нет! Теперь и впредь он строит отношения с женским полом по образцу трапписта.
– Да не меня! Это он себя ругал.
– А, старомодный монолог?
– В общем, да.
– Почему же он ругал себя балдой?
– Потому что он балда. Облапошили, как последнего простофилю. Я на него, кстати, очень злюсь. Не будь он такой расстроенный, такой разнесчастный, не бичуй себя, как жрец Ваала, уж я бы ему дала! Нечего такое затевать, если денег в обрез. Ты подумай, мы и так кредит превысили, того гляди за пятку цапнут, у дверей голод стережет, и что папа выкинул? Публикует книгу за свой счет!
– Чью?
– Свою, конечно!
Табби помрачнел, как помрачнел бы любой, обнаруживший в своем знакомом, вполне приличном человеке, такой изъян.
– Понятия не имел, что он пишет…
– Написал одну книгу. О своих охотничьих подвигах в добрые старые времена.
– Ах, так это не роман! – с облегчением воскликнул Табби.
– Нет. Мемуары. Называется «Воспоминания охотника». Написал и стал рассылать издателям. Те обругали. Все как один.
– Кто ж это мне рассказывал что-то такое, про издателей?..
– Когда ее отвергли в десятый раз, я посоветовала ему примириться с мыслью, что конкурса популярности она, скорей всего, не выиграет. Запихнуть ее подальше в ящик и забыть… Но Бак не соображает, что потерпел поражение. Хочет сделать еще один выстрел.
– Вот это да! Вот это характер!
– Мы, Эбботы, все такие. Настоящие британцы!
– А дальше?
– Послал он рукопись одному гаду, и тот согласился, если выложат наличные. Ну, Бак не устоял, раздобыл двести фунтов – просто не знаю где, – и пожалуйста, напечатали! Такая книжка, алая с золотом, на фронтисписе – Бак попирает ногой льва.
– А что, конец счастливый! Взошла заря, я бы сказал.
– Это еще не конец, а несчастное начало. Есть и вторая серия. Сегодня утром пришел счет от гада на 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов. «Дополнительные расходы», видите ли!
– Вот это да!
– Бак охнул, приполз ко мне спросить, что это еще за расходы. Я объяснила: 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов. Он попросил одолжить из подкожных, есть же у меня «на булавки». Я поинтересовалась, кто это мне их дает. Он совсем приуныл, ну, я и пообещала, что поеду в Лондон с этим счетом, повидаюсь с Басби. Это наш гад.
– Что же ты собираешься делать?
– Постараюсь его уломать, пусть скостит немного.
– Думаешь, согласится?
– Буду молить и просить, скажем – заламывать руки. Может, сработает. В фильмах получается.
Табби озабоченно нахмурился. Он испытывал к этой девушке братские, нежные чувства, ему хотелось ее защитить.
– Брось! А вдруг он – свинья с двойным подбородком, огромным пузом и наглыми глазками? Еще полезет к тебе!..
– Что ж, ради трех шиллингов одиннадцати пенсов пусть лезет.
Они неспешно двинулись к арке. Табби вдруг остановился, и с таким видом, словно хлопнул себя по лбу.
– Басби! А ты уверена? Не спутала?
– Ну, что ты! В моем сердце высечено «Дж. Мортимер Басби». После фамилии – «кр». Кредитор, то есть. А что?
– Надо же, какое совпадение. Я вспомнил, кто мне про них говорил. Мой брат Джо. Встретились так это год назад, он и скажи, что собирается работать в издательстве. Вроде у какого-то Басби. А может, – прибавил честный Табби, – у кого-то другого.
– Туманно, а?
– Ну, сама понимаешь. Тебе рассказывают, ты слушаешь, киваешь, поддакиваешь, а отошел – из головы вон. И вообще, я немного выпил, еще не прочухался.
– Не знала, что у тебя есть брат!
– А как же! – гордо подтвердил Табби. – Есть, есть, еще какой!
– Почему я про него не слышала?
– Так как-то, на язык не попадался.
– Старший или младший?
– Старший.
– Странно… я и от мачехи твоей не слышала.
– А вот тут – ничего странного. Она его терпеть не может. Он с ней расплевался и ушел из дома в двадцать один год. Наверное, она и вышвырнула, точно не скажу. Когда разыгралась баталия, меня не было дома, а когда я вернулся, Джо уже уехал.
– Что же ты ее не спросил?
– Спросил, а она как рявкнет! Если, говорит, будешь лезть, прошу, скатертью дорога. Иди, говорит, работай рассыльным, мест – завались. Например, на фабрике, где делают рыбный клей.
– Чем и заклеила тебе рот.
– А ты как думала? Раз и навсегда.
– Надеюсь, твой брат не служит у Басби. Тот его может испортить.
– Сомневаюсь! – возразил оптимистичный Табби. – Скорее, наоборот, Джо его испортит. Джо у нас – ого-го! Молоток, как говорится.
Они прошли под аркой и вышли на террасу, которую украшала своим присутствием мисс Пруденс Виттекер. Секретарша вышла подышать; однако, завидев Табби, вернулась в дом, явно рассудив, что незачем дышать воздухом, если его отравляет этот субъект. Табби же вздохнул, даже с присвистом, и крепко стиснул кулаки. Лицо его обрело трагическое, байроновское выражение.
– Доброе утро, мисс Виттекер! – помахала рукой Джин.
– Доброе утро, мисс Эббот.
– Я в Лондон собираюсь. Ничего не надо?
– Нет, благодарю вас, мисс Эббот.
– И Перси никаких приветов? – осведомился бестактный Табби.
Секретарша надменно и молча уплыла в дом. Джин повернулась к Табби узнать, кто такой Перси, и поразилась выражению его лица.
– Ой, Табби! Что это с тобой?
– Все в норме.
– А вид – жуткий.
– Да ладно, чего ты… – забубнил страдалец. Но от Джин так просто было не отделаться.
– Прямо сильный, молчаливый мужчина едет с горя в Африку охотиться на львов. Бак их, наверное, десятками встречал… ой, Табби! Вы что, разругались с Пруденс?
Табби буквально обомлел от такого ясновидения. А он-то считал, что любовь его – глубокая тайна, надежно скрытая маской лица!
– Какое отношение я имею к Пру… то есть к мисс Виттекер?
– Такое. Да твой секрет за милю видно! Ты на нее смотришь, как креветка…
– Вот как? Больше не смотрю.
– Ну, прости. А что случилось?
– Ничего, – отвечал скрытный Табби.
– А Перси кто такой?
– Так, один. Ты не знаешь.
Джин отстала, хотя ей очень хотелось узнать побольше о призрачном, даже таинственном персонаже, который, видимо, сыграл роль змея в их эдемском саду. Она была тактична и только осведомилась, что же Табби намерен предпринять. Табби ответил, что ровным счетом ничего. Тогда, прищурив синие глаза, она вгляделась в зыбившееся над дерном марево.
– Н-да, нехорошо… – сказала она. – А гомеопатию не пробовал?
– Э?
– Надо найти лекарство, другую девушку. Тебе требуется веселое женское общество. Ты из тех мужчин, которые увядают, если рядом нет женщин.
– Чихать я на них хотел!
– Так, прикинем. Кто у нас есть? Сегодня встречусь с шестью подружками из старой школы во главе с Мейбл Первис, возглавлявшей некогда Клуб дискуссий. Хочешь присоединиться?
– Нет уж, благодарю.
– Так я и знала. – Джин призадумалась. – Пойми меня правильно, Табби, дорогой. Я не черствая или там бесчувственная. Конечно, паршиво поссориться с девушкой, но есть тут и светлое пятно.
– Какое? – заинтересовался Табби, который не усматривал и светлой точечки.
– А как же? Приедет мачеха, узнает, что ты собираешься жениться на скромной секретарше… Тебе виднее, конечно, но мне кажется, что мачеха не особенно любит скромных секретарш.
Табби и сам об этом думал, когда поссорился с мисс Виттекер. Княгиня фон унд цу Дворничек (за князя она вышла года через два после смерти Франклина Ванрингэма) была весьма разборчива, если речь заходила о его матримониальных намерениях, и, к несчастью, обладала над ним непререкаемой властью. Иными словами, она могла, когда захочет, прекратить выплату и отправить несчастного Табби на самое дно рыбного бизнеса, в процветающий концерн, акции которого унаследовала еще от самого первого мужа. Табби не слишком хорошо знал, как живут на рыбном дне, но чутье подсказывало, что ему там не понравится.
– Да начхать мне! – стойко сказал он. – Только бы Пру…
– Конечно, – поддакнула Джин, гадая, что же такое вытворила безупречная мисс Виттекер. – А все-таки неприятно.