– Что там еще?
Он уже решил, что посвятит сегодняшний день отдыху, и не хотел ничего читать – имел, наконец, право.
– Раскрыт заговор! – произнес Хусеми, и этой короткой фразы было достаточно, чтобы Хомутов резко развернулся и испытующе посмотрел на секретаря.
Ему понадобилось время, чтобы поверить, что он не ослышался.
– Заговор? – переспросил он.
– В Революционном совете, – доложил Хусеми. – Планировалась серия покушений на президента страны и министра обороны полковника Бахира. После этого заговорщики намеревались захватить телевидение, радио, системы армейской связи и объявить о переходе власти к Революционному совету.
Хомутов схватил листки, понесся взглядом по строчкам, пропуская отдельные слова и целые фразы. Министр обороны Бахир, курирующий также и службу безопасности, извещал о раскрытии антиправительственной организации, в которой принимали участие все шестнадцать членов Революционного совета, а также десятка два военных и гражданских лиц, тесно связанных с заговорщиками. Здесь же были приведены выдержки из показаний арестованных заговорщиков.
– И что же – все признались? – спросил Хомутов.
– Да, товарищ президент, – отвечал Хусеми, но было что-то в его голосе, заставившее Хомутова поднять глаза на собеседника. Хусеми неуловимо изменился в лице и отвел взгляд.
Хомутов нахмурился, пытаясь постичь происходящее, но разгадки не было, и он бессильно злился на себя.
Хусеми по-прежнему стоял рядом, его присутствие становилось невыносимым.
Хомутов дернул щекой, словно отгоняя докучливое насекомое, и пробормотал, стараясь сдержать гнев:
– Можешь идти!
Оставшись в одиночестве, он рассеянно повертел в руках папку. Почему-то вспомнилось, что еще совсем недавно этот самый Революционный совет наградил его орденом и едва он об этом подумал, как догадка – ослепительная, все прояснявшая – ворвалась в хаос его мыслей. Он неистово закричал, опасаясь, что Хусеми мог уйти и на его поиски уйдет время:
– Хусеми! Хусеми!! Ко мне!
Однако, когда секретарь вбежал в комнату, Хомутов почувствовал, что не знает, как начать, и проклял себя за поспешность. Хусеми стоял напротив, выражая всемерную готовность.
– Кто занимается заговорщиками? – спросил он наконец, небрежно помахивая папкой.
– Полковник Бахир.
– Все остановить. Это приказ.
Хусеми кивнул, но не так поспешно, как обычно, и Хомутов понял, что совершает ошибку, но остановиться уже не мог.
– Ни один волос не должен упасть с головы этих людей. Когда вернемся в Хедар, я лично установлю, кто виноват и в какой мере. Теперь ступай.
Хомутов прикрыл ладонью глаза. Он отлично помнил, как сказал на заседании кабинета: «Чем занимается этот Революционный совет – только раздачей наград?» Похоже, с этого и началось. Ох, как неосторожен он был, не подозревая, что каждое его слово ловится и толкуется особым образом: некто невидимый и неслышимый, проявив рвение, взялся за дело, и как взялся! Уже и признания налицо.
Секретарь тем временем связался с министром обороны и передал слова президента. В трубке воцарилась такая глубокая тишина, что Хусеми подумал было, что связь прервалась, но тут Бахир наконец заговорил:
– Вряд ли уже можно что-либо изменить.
– Но почему?
– Преступники сознались в содеянном…
– Да. Я слушаю.
Хусеми все еще не понимал, какое отношение имеет это к распоряжению президента.
– …Состоялся суд…
Бахир тянул, будто слова давались ему с огромным трудом.
– …Который и приговорил государственных преступников…
Хусеми стало жутко от мысли, что сейчас придется идти и докладывать об этом президенту. Не сдержавшись, он выкрикнул в трубку:
– Но они еще живы?
– Расстреляны по приговору суда. Сегодня утром.
– Я доложу президенту! – произнес Хусеми, ощущая холод в пояснице, и швырнул трубку на рычаг.
Он сидел без движения, наверное, целую минуту, пока не решил, что промедление ничего не изменит. В конце концов не он виноват в происшедшем, пусть полковник Бахир сам отвечает за превышение власти.
Хомутов, когда он вошел, поднял голову и взглянул вопросительно. Хусеми с порога сказал:
– Заговорщики расстреляны сегодня утром! – и увидел, как пошло багровыми пятнами лицо президента.
– Кто распорядился? – спросил Хомутов почти беззвучно. Сейчас он был страшен.
Хусеми хотел сказать: «Полковник Бахир!», но спохватился и произнес, прикрыв глаза:
– По приговору суда, товарищ президент.
Он не ошибся, предполагая, что сейчас случится нечто ужасное. Хомутов, потеряв власть над собой, заорал, брызгая слюной:
– Шакалы! Я сотру их в пыль! Дети их детей будут молить о пощаде, но никто не уйдет от кары!
Он не уточнял, кого имеет в виду, но от этого его слова звучали еще более жутко. Хусеми готов был исчезнуть, раствориться в воздухе, сгинуть, но не смел.
– Лизоблюды! – бесновался президент. – Из-за пустого слова готовы любого скормить червям!
Хомутов еще и потому дал себе волю, что чувствовал свою вину. Это он, он и никто другой, был во всем виноват. Исполнители только доделали – но какой с них за это спрос!
– В Хедар! – крикнул Хомутов. – Немедленно возвращаемся!
Он швырнул папку в угол комнаты, белоснежные листы взвились, запорхали в воздухе. Хусеми вытянулся еще больше и отчеканил:
– Я распоряжусь подготовить президентский вертолет! – и опрометью выскочил, воспользовавшись подвернувшейся возможностью перевести дух.
В Хедаре тем временем стремительно разворачивались события. Полковник Бахир позвонил начальнику тюрьмы, а тот, в свою очередь, вызвал пятерых из взвода охраны, к которым питал наибольшее доверие, и держал их под рукой в приемной, пока министр не явился собственной персоной. Он был возбужден и мрачен, помахал перед носом тюремного начальника каким-то листком, и заявил:
– Все арестованные приговорены к смерти! Приговор привести в исполнение немедленно!
– Люди готовы.
– Приступайте! Даю вам полчаса на все.
Обреченных на смерть по одному выводили из камер и приканчивали выстрелом в затылок в подвале тюрьмы. Из-за спешки конвоиров не хватало, но Бахир запретил привлекать к участию в казни лишних людей. Через сорок минут, войдя в кабинет, начальник тюрьмы доложил:
– Исполнено, товарищ министр!
– Сколько человек участвовало в акции? – односложно спросил министр.
– Пятеро.
– Срочно отправить!
– Прошу прощения, товарищ министр, не понял?
– Отправить их куда угодно – в отпуск, в карцер, уволить со службы, но чтобы в ближайшую неделю они здесь не появлялись.
Начальник тюрьмы шагнул к двери, но министр остановил его властным жестом.
– И еще. Если будет задан вопрос, ответишь – заговорщики казнены на рассвете.
Тюремный чин смотрел тупо, не разумея. Тогда министр пошел в открытую:
– Товарищ Фархад может спросить. И ему скажешь: все сделано утром.
Оставшись один, Бахир потер виски, поморщился – нескладно получилось, едва успел ошибку исправить. И как он эту ловушку раньше не разглядел? Фархад попытался его подставить, выразив вслух недовольство деятельностью Революционного совета, а едва колесо закрутилось – спохватился и якобы дал задний ход. Хитер и подл Фархад, но теперь ничего не выйдет, мервые заговорщики своих показаний назад не возьмут, и полковника Бахира не удастся выставить злодеем. Он всего лишь солдат, исполняющий свой долг.
Бахир уже совершенно успокоился и был готов к встрече.
Когда президент прибыл и военный министр вышел ему навстречу, во взгляде его читалась глубокая преданность и достоинство, как и подобало честному солдату.
– Как посмели? – спросил, чернея лицом, Хомутов.
– Промедление в таких случаях, товарищ президент… И хотя преступная сеть практически полностью раскрыта…
– Кто позволил? – оборвал министра Хомутов.
– На основании приговора суда.
– А на чем основан приговор?
– На материалах дела, – Бахир указал на стопку наспех подобранных папок, громоздящихся на столе.
– Значит – всех… – Хомутов встретился взглядом с полковником, и сердце его стиснул спазм.
– Хотите взглянуть? – предложил министр.
Следовало отказаться, но не было сил противиться. Хомутов каменно промолчал, и это молчание Бахир расценил как согласие и направился к дверям.
Он шел чуть впереди, и Хомутов вспомнил Гареева – тот точно так же спускался в подвал, где должны были расстрелять какого-то джебрайца. «Я боюсь его», – сказал про себя Хомутов, но продолжал следовать за полковником покорно, как приговоренный. Спустились в подвал. Бахир отпер одну из дверей, и Хомутов, еще не переступив порога, увидел трупы – они были уложены в ряд вдоль противоположной стены. Первое, что бросилось Хомутову в глаза, – босые ступни мертвецов. Он отвернулся, и Бахир, поняв, что президент не собирается входить, перевел дух и буднично проговорил:
– С врагами надо расправляться без малейшей жалости.
Хомутов вздрогнул.
75
Абдул и Амира завтракали вдвоем, сидя по разные стороны широкого стола, уставленного блюдами. Амира хмуро поигрывала вилкой, не поднимая глаз, будто была одна в просторной столовой. Ее молчание было тяжелым, давило, Абдул это физически ощущал. Он попытался разрушить ненавистную тишину:
– Ищейки, наверное, с ног сбились, разыскивая нас. Неделя прошла – Фархад рвет и мечет.
Амира никак не реагировала на его слова.
– Скоро все уляжется, – продолжал он, – и мы уйдем отсюда. Я надеюсь, что…
Неожиданно он оборвал фразу на полуслове и отшвырнул от себя тарелку.
– Что происходит, в конце концов?! – выкрикнул Абдул. – Ведь все позади! У тебя что – до сих пор нервный шок?
Только теперь, казалось, Амира услышала его, подняла взгляд.
– Я не боюсь, – произнесла она тихо. – Ни тогда не боялась, ни сейчас.
– В чем же дело?
– Я думаю – Аллах нас карает.
– За что?
– За то, что связались с неверными.