»20.
Перейдя к вопросам глобальной политики, докладчик снова был вынужден констатировать:
«С другой стороны, за последнее время жизнь нашей партии, главным образом, сосредоточивается вокруг политики, вопросов внешней и внутренней политики, и мы совершенно почти забросили вопрос о проведении социализации земли, особенно с того времени, когда ушли от центрального аппарата. Этим не преминули воспользоваться наши политические враги в земельной политике – большевики, и они подменивают социализацию земли национализацией».
В заключение он перешел к вводам и рекомендациям:
«Я думаю, что сейчас наша партия должна обратить особенное внимание в область земельной политики, указав крестьянам невыгоды национализации земли путем популярной агитации. Не надо забывать, что крестьяне еще до сих пор не понимали как следует [проводить] социализацию земли, да и многие из нас не совсем ее понимали во всех мелочах; и теперь, когда мы устранены от власти, [когда] у нас взят аппарат, взяты средства, когда нас отгоняют от масс, – мы должны этот коренной пункт нашей программы снова выдвинуть перед крестьянством. Что же касается коммунистического хозяйства земледелия, то я должен сказать, что никакое изменение устава [в центре] не может быть, изменение нашей сельскохозяйственной формы возможно только на месте. Партия в самое ближайшее время в лице своего Ц.К. должна обязательно изучать эти новые формы хозяйственные на местах; для этого необходимо командировать лиц, которые бы познакомились со всеми формами кооперации земледельческой, особенно земледельческой»21.
Это был своего рода призыв к новому «хождению в народ» и с целью агитации и пропаганды, и для наглядного изучения новых форм жизни и хазяйствования. 7 октября IV съезд ПЛСР завершил свою работу, и Майоров вернулся в Казань. Дальнейшие события разворачивались следующим образом. К началу ноября 1918 г. Особая следственная комиссия по делу о левоэсеровском «мятеже» (в которую, кстати, первоначально входил видный казанский большевик Я.С. Шейнкман, расстрелянный после взятия Казани сторонниками Комуча 8 августа), по всей видимости, затребовала ареста Майорова и доставки его в Москву. Через некоторое время после возвращения со съезда партии на родину он был задержан казанскими чекистами. Из документов дела, опубликованного А.Л. Литвиным, известен тогдашний адрес Майорова в Казани: Кошачий пер., д. 10, кв. 3.
3 ноября губком РКП (б) постановил «предложить Чрезвычайной Комиссии отправить Майорова в Москву». Но 5 ноября в Казанскую ЧК обратились влиятельные коммунисты В.П. Брауде, А.И. Израйлович и Л.Р. Милх с заявлением следующего содержания:
«Ввиду того, что арестованный вами Илья Майоров (лев[ый] с.-р.) находится в крайне болезненном состоянии и заключение его может ухудшить его физическое состояние (туберкулез), мы обращаемся к Вам, т[ов.] председатель, с убедительной просьбой выдать Майорова нам на поруки за нашей личной ответственностью»22.
Поручители брали обязательство, что «он явится по первому требованию комиссии и в политической жизни во время разбора дела участвовать не будет». Аналогичную расписку в тот же день 5 ноября дал сам Майоров, пообещав не участвовать в политической жизни, «как-то выступать на митингах, собраниях, в газетах и т. д.»23.
В деле также находится датированное 12 ноября отношение Свияжской уездной ЧК о препровождении в губЧК «со всем собранным материалом дела Майорова»24. Тем временем 27 ноября 1918 г. Революционным трибуналом при ВЦИК в Москве он заочно был приговорен к 3 годам заключения. Вероятно, узнав об этом, Майоров немедленно скрылся и перешел на нелегальное положение. Спустя почти год 19 сентября 1919 г. губЧК постановила приостановить данное дело с объявлением обвиняемого в розыск25.
А путь Майорова в конце 1918 г. снова лежал в Москву, где был созван II Совет ПЛСР. На Совет партии, проходивший в Москве в течение трех дней с 16 по 19 декабря 1918 г., прибыли 105 делегатов, обладавших правом решающего голоса. В отличие от IV съезда ПЛСР его машинописной стенограммы не сохранилось, однако в РГАСПИ имеются черновые рукописные протоколы, которые вели секретари Совета26. Рукопись поддается расшифровке лишь фрагментарно.
Представлявший Казанскую губернию и Поволжский обком Майоров охарактеризовал ситуацию в Среднем и Нижнем Поволжье. Он, в частности, отметил:
«Нижнее Поволжье еще под впечатлением разгрома [от] белогв[ардейцев] и большевиков. В Симбирске нелегальн[ая] орган[изация] – 7 чел[овек]. В Самаре – 15 челов[ек], выступают открыто. В Саратове организация идет слабо».
Перейдя непосредственно к казанским делам, он продолжал:
«После ухода белогвард[ейцев], расстрел[явших] 1700 рабочих, большевики пришли и действовали не хуже белогвардейцев. В Казанской [губернии] мобилизовано все кр[естьянское] население от 17 до 33 лет. В Казани – от 16 до 40 лет. Крестьянские Советы разгоняются там, где появятся Л. С.-Р. крестьяне <…> В Казанском уезде крестьян организационно арестовывали Исполкомы, Чрезвычайки <…> Арская волость организовала 5 Ѕ [тысяч] крестьян. Красная армия переходила на их сторону, г. Арск теперь взят после трехдневного обстрела артиллерии. Советской власти нет. На губернию наложен налог в 2 миллиона, на едока минимум 100 руб. После восстания в Лаишевском уезде, к ним присоединился Спасский уезд. Красная армия подавлять отказывается. <…> Рабочие, эвакуированные из-под Петрограда, настроены против большевиков. Комитеты бедноты везде разогнаны, крестьяне нам сочувствуют, на съездах проводят Л. С.-Р. <…>
Сейчас [в] Казанском, Свияжском, Чистопольском и Спасском уездах имеются организации, растущие не по дням, а по часам. <…> Крестьяне сами организуют артели и коммуны без всяких субсидий (в Свияжском уезде, Клянчинская вол[ость] <…>). В отношении религии и школы [большевики] ведут явно провокаторски. Вытаскивают иконы из церкви и жгут в походных кухнях. Мадьяры и латыши уничтожают библиотеки».
Свою речь он закончил призывом: «Партия должна торопиться захватом руководительства масс. <…> Необходимо послать на Поволжье из центра работников»27.
Как видим, к концу 1918 г. Майоров уже не питал никаких иллюзий в отношении бывших союзников. В дальнейшем он принадлежал к радикально настроенным членам ЦК левых эсеров.
В связи с победами Красной армии, вобравшей в себя левоэсеровские отряды (дружины), и Ноябрьской революцией в Германии преследования левых эсеров ослабли, а осужденная 27 ноября Революционным трибуналом при ВЦИК к году тюремного заключения Мария Спиридонова была амнистирована ВЦИК. Но ввиду не прекращавшихся оппозиционных выступлений лидеров левых эсеров на митингах, начиная с 10 февраля 1919 г. последовали их масштабные аресты в Москве, Петрограде и ряде других городов. При этом находившийся на нелегальном положении Майоров снова уцелел от ареста. Спиридонова же, как публичный политик, опять оказалась за решеткой: 24 февраля 1919 года она была судима Московским Революционным трибуналом и приговорена к изоляции от политической и общественной жизни на один год.
Через месяц 27 марта ЦК левых эсеров вынес официальное постановление на счет организации «побега тов. СПИРИДОНОВОЙ» в виду того, что ее здоровье «подвергается несомненной опасности», а ее жизнь «нужна для партии», и в ночь с 1 на 2 апреля она бежала из заключения в Кремле с помощью чекиста-охранника, члена ПЛСР Н.С. Малахова28. В результате побега Спиридонова скрывалась в Казанской губернии и в Москве под фамилией Онуфриева. Подробней об обстоятельствах её побега читатели прочту в Приложении к статье.
До недавнего времени подробности перехода левой эсерки № 1 на нелегальное положение оставались неизвестными. По материалам архивно-следственного дела, поступившего на постоянное хранение в ГАРФ, мне удалось выяснить ценную деталь. На допросе у оперуполномоченного УНКВД по Московской области 5 февраля 1937 г. известный в прошлом казанский левый эсер Николай Дмитриевич Ефремов, в 1919–1921 гг. один из наиболее ультралевых деятелей ПЛСР, действовавший под именем Владимира Петровича Курбатова, сознался в том, что именно он «организовал вывоз из Москвы часового, который в свою очередь содействовал побегу Марии Спиридоновой из-под ареста», и что позднее под фамилией Курбатов он вместе со Спиридоновой ездил «в г. Казань для инструктирования, проверки деятельности лево-эсеровского подполья»29.
Можно предположить, что в разработке плана побега и укрывательства Спиридоновой не последнюю роль сыграл Майоров, впоследствии сам пытавшийся бежать из Бутырской тюрьмы вместе с В. Курбатовым (Н.Д. Ефремовым). В это время он являлся одним из руководителей левоэсеровского подполья в столице. Бывший секретарь Тверского губкома ПЛСР К.И. Ильин на допросе 15 марта 1938 г. сообщил, что весной 1919 г. его вызвали из Твери в Москву, где лучшая подруга Спиридоновой по каторге А.А. Измайлович и Майоров направили его работать в подпольную типографию, в которой печатались листовки и партийная газета «Солдат революции»30. Тем временем легальным Херсонским комитетом ПЛСР на Украине была выпущена брошюра Майорова «Политика правительства коммунистов (большевиков) в земельном вопросе», в которой он подверг резкой критике подмену предлагавшейся левыми эсерами социализации земли ее национализацией. Таким образом, и в подполье Майоров продолжал оставаться аграрием-теоретиком. Позже в Берлине и Милане увидел свет второй выпуск книги «Теория и практика советского края», выпущенный заграничными представителями ПЛСР, в который был включен принадлежавший Майорову раздел «Социализация земли», датированный: «Москва, август 1919 г.».
В связи с принятием нового закона «О трудовом землепользовании» он горестно сокрушаясь, заключал: «земельное законодательство 1920, 1921 и 1922 гг. означает в данных условиях: 1. полное крушение социалистических и коммунистических устремлений русской революции и реставрацию буржуазно-капиталистических отношений в нашей земледельческой деревне и 2. новый ожесточенный поход на крестьянскую поземельную общину, попытку сломить ее уравнительно