28 Левые эсеры и ВЧК: Сб. док. Казань, 1996. С. 352.
29 ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. 26585. Л. 116.
30 ТЦДНИ. Ф. 7849. Оп. 1. Д. 7695-с. Т. 2. Л. 176.
31 Тверской ЦДНИ. Ф. 7849. Д. 10535-с. Т. 1. Л. 53.
32 Подробней о побеге см. «Письмо из Бутырок И. Майорова» // Кремль за решеткой. (Подпольная Россия). М., 2017. С. 175–177.
33 ГАРФ. Ф. Р-8409. Оп. 1. Д. 27. Л. 35–35 об.
34 Там же. Л. 211–211 об.
35 Вопросы истории. 2008. № 6. С. 65–82.
История одного процесса, или Провал дела «Свинец»
Я.В. Леонтьев (Москва)
В поисках этих документов я провел много лет. Когда только еще открывались спецхраны библиотек, в тогдашней «Ленинке» (сегодняшней РГБ) в левоэсеровском журнале «Знамя борьбы», издававшемся в 20-е годы в Берлине, мною был обнаружен необычный некролог отчаянному боевику и подпольщику Михаилу Богданову. В 1918 г. он вместе со своим неразлучным другом Евгением Мальмом был направлен ЦК левых эсеров на работу в ВЧК. Когда их партия ушла в подполье, в 1919 г. Богданов и Мальм «ликвидировали» подосланного к ним в организацию чекистского «казачка» Петрова. В 1921 г., находясь в тюрьме, «Аяксы» (коллективное прозвище, под которым их знали в подполье) сумели раздобыть оружие и, разоружив охрану, успешно бежать из Таганки. В 1922 г. они возглавили левоэсеровское подполье в Питере и в короткие сроки создали нелегальную организацию в 300 (!) человек, плативших членские взносы. Спустя два года «Мичман» (еще одна партийная кличка Богданова) умер в туруханской ссылке1.
Процитирую официальные ответы из Управления регистрации и архивных фондов ФСБ РФ на мои запросы (с небольшими сокращениями).
«Богданов Михаил Алексеевич, 1895 года рождения, уроженец Санкт-Петербурга. Из крестьян. Активный участник революционного движения в России. В 1914 г. был осужден за принадлежность к партии эсеров… находился в ссылке. Служил гардемарином на подводной лодке «Барс» Балтийского флота. Участник штурма Зимнего дворца…, сотрудник «особой контрразведки ВЧК, которая наблюдала за Мирбахом»… Член Поволжского областного комитета ПЛСР… участвовал вместе с Е.Н. Мальмом в убийстве секретного сотрудника ВЧК Журавлева… По приговору Московского ревтрибунала от 29 сентября 1920 г. оправдан… Арестован ВЧК в Москве 1 октября 1920 г., 7 октября того же года приговор обжалован ВЧК…
Мальм Евгений Николаевич, 1895 года рождения, уроженец Санкт-Петербурга. Образование высшее, окончил естественный факультет Санкт-Петербургского университета… после революции член Петроградского комитета ПЛСР. В июне 1918 г. переехал в Москву, где поступил «в Секретный отдел ВЧК в иностранную контрразведку к Блюмкину». Арестовывался ВЧК в связи с убийством германского посла Мирбаха. Научный работник, бактериолог… В 1923–1926 гг. находился в ссылке в Сибири. После освобождения в 1926–1927 гг. работал на Севастопольской биологической станции АН СССР. Арестован ОГПУ… за участие в подпольной работе…».
Следует отметить, что некоторые моменты в их биографиях перекрывали друг друга и не были отмечены в справках УРАФ. Так, членами и Петроградского, и Поволжского комитетов левых эсеров были оба. А знакомы закадычные друзья были с Реального училища. И в партию социалистов-революционеров вступили одновременно в 1913 г. Стоит еще сказать, что Мальм был сыном обрусевшего шведа, потомственным почетным гражданином. Помимо университета он успел поучиться в консерватории, а между посадками и отсидками выпускал научные работы (например, книгу «Дельфины Черного моря» в 1932 г.). Богданов успел получить образование инженера-механика2, послужить, помимо Балтики, мичманом на миноносце «Стремительный» на Черноморском флоте и получить контузию.
Теперь непосредственно об устранении ими Петрова (он же Журавлев). В известной книге М.Я. Лациса «Два года борьбы на внутреннем фронте» был приведен мартиролог погибшим чекистам. В нем значился и сотрудник ВЧК Петров («убит левыми соц. – революциц. в Казани»)3. Впрочем, никаких других подробностей в книге не было. Я тщетно искал судебное дело Богданова и Мальма в фонде Московского ревтрибунала в Центральном архиве Московской области. Однако, его там не было. Зато в фонде Моссовета в том же архиве обнаружилось письмо на бланке ВЧК за подписью заведующего Секретным отделом Т.П. Самсонова:
«В Президиум Московского Совета
При сем препровождается Вам копия опротестованного В.Ч.К. приговора Московского Ревтрибунала по делу Лев. С.-Р. Мальма и Богданова»4. (Увы, сам текст приговора отсутствовал).
Позднее в фонде Политического Красного Креста в ГАРФ отыскались анкеты Мальма и мастерового И.М. Шамова. Мальм сообщал, что вторично был осужден Кассационным трибуналом 3 ноября 1920 г. к 8 годам заключения за «убийство провокатора и вооруженное сопротивление»5. Заведующий обувной мастерской, сапожник по профессии и эсер по партийной принадлежности Шамов сообщил о том, как по просьбе товарищей по партии принял на работу некоего Петров и предоставил ему комнату при мастерской, находившейся на станции Малаховка. 5 октября 1919 г. Петров и другие левые эсеры устроили там собрание. Затем Петров пришел домой к Шамову с сообщением, что их «разогнали и попросился у меня ночевать, и ночью я был арестован вместе с ним и доставлен в В.Ч.К., после этого его не видел и где он не знаю»6. Известно, что дело находилось под личным наблюдением Феликса Дзержинского, и, что среди его служебных пометок есть такая: «Оправданные и задержанные М. Богданов и Ев. Мальм»7.
Из этих отрывочных сведений трудно было составить полновесную картину. А уголовное дело в Центральном архиве ФСБ, по-прежнему, оставалось не доступным8. И все-таки мне удалось снова напасть на след Богданова и Мальма: в архиве петербургского УФСБ хранится еще одно архивно-следственное дело в отношении них – по обвинению в руководстве подпольной организацией в 1922 г. и проведении нелегальной конференции. Среди многочисленных «вещественных доказательств» (интереснейших протоколов конференции и тезисов руководителей партии (Б.Д. Камкова, А.А. Измайлович), переданных из тюрьмы), в дело подшит машинописный текст 28-ми страничной рукописи Богданова о событиях 1919–1920 гг. Над заголовком «История одного процесса» имеется надпись, сделанная красными чернилами: Копия. Подлинник, написанный рукой М. Богданова, находится в деле «История партии». Этот «эксклюзивный» документ впервые публикуется ниже с незначительными сокращениями.
«Долгая и ожесточенная охота за нами ВЧК, начатая последней еще в 1918 году вскоре после нашего освобождения из Кремля, увенчалась наконец успехом. 19 апреля 1920 г. я с моим ближайшим другом и неразлучным товарищем по революционной работе Евгением Николаевичем Мальм были арестованы в Казани, где мы работали уже около года.
Первая попытка ВЧК в этом направлении была неудачна. Отчаявшись, путем жестоких репрессий задушить не утихавшее революционное движение пролетариата и крестьянства Поволжья, шедшее почти везде под революционно социалистическими лозунгами партии ЛСР, коммунистическая охранка решила покончить в первую голову с нашей партийной организацией, в которой таился, как ей казалось корень зла (как казалось в прежнее время царской охранке, что все революционное движение в России вызвано кучкой бунтующих крамольников), покончить с Поволжским Областным Комитетом и с нами двумя, как членами его. И для этой «благородной» цели было пущено в ход не менее «благородное» средство, позорнейшее наследие царского режима, тщательно оберегаемое и культивируемое коммунистическими жандармами – провокация.
Провокатор нашелся из числа бывших членов Казанской организации ПЛСР, переехавший в Москву для работы в боевой дружине Московского Комитета, некто И. Журавлев. Он был арестован в Москве осенью 1919 г. и под угрозой немедленного расстрела, с одной стороны, и искусно обольщаемый чекистскими следователями, с другой, его слабая, неокрепшая еще в революционной работе (он работал в партии еще менее года) душонка не выдержала, и он сделался предателем. Высосав из него все, что можно было для ликвидации партийного центра и Московской организации, ВЧК решила использовать его старые казанские связи и направила его с отрядом в 35 чекистов в Казань для ликвидации Поволжского Областного Комитета. Журавлев, принявший в качестве «секретного сотрудника ВЧК» фамилию Петров, явился в Казань 24 октября, разыскал одного из партийных товарищей, работавшего в типографии О.К., заявил, что он приехал только что из Москвы с важными известиями от Центрального Комитета, и был приведен ничего, конечно, не подозревавшим товарищем к нам. В это время мы были на даче в Немецкой Швейцарии9, где помещалась типография. Туда-то и был приведен Петров-Журавлев, которого мы приняли по братски, как принимают своих товарищей в революционной семье. Этой же ночью дача (мы в ней и ночевали в то время, работая по 18–20 часов в сутки) была окружена приехавшим с Журавлевым чекистским отрядом. Провокатор должен был незаметно отворить им дверь во время нашего сна, но это ему не удалось. Мы проснулись, и чекисты, услышав внутри дачи наши шаги, открыли сразу же бешеную стрельбу по даче, сопровождаемою какими-то неистовыми воплями: «Открывай дверь! Зажигай огонь!». (Впоследствии мы узнали, что причиной такого «нервного» невыдержанного поведения чекистов служили те фантастические сказки о наших боевых подвигах, которыми морочил провокатор их головы). Нам ничего не оставалось делать, как подороже продать свою жизнь осыпавшим нас градом пуль жандармам, и мы вчетвером начали отстреливаться (кроме меня и Евгения на даче осталось ночевать еще два партийных товарища).
Еще вечером поведение Журавлева и сбивчивость его в некоторых вопросах навела меня с Евгением на подозрения, которые еще больше усилились при замеченной нами попытке его открыть дверь чекистам. Мы решили ни на одну секунду не спускать с него глаз, и когда он попробовал сначала у меня, а затем у одного из наших товарищей, под благовидным предлогом взять револьвер, наши подозрения превратились в уверенность. Прекратив на минуту стрельбу, я начал советоваться с Евгением, как поступить. В жуткой темноте дачи, освещаемой только вспышками револьверных выстрелов, нам надо было, руководствуясь только имеющимися немногими фактами и подозрениями да нашей революционной интуицией, решить вопрос о человеческой жизни. Решил его сам предатель. Почувствовав инстинктивно, что его игра раскрыта, он в панике бросился в окно, чтобы присоединиться к осаждавшим нас жандармам. И так же инстинктивно, обменявшись одним лишь взглядом, я с Евгением бросились за ним к окну с одной мыслью: «Нельзя допустить его предать остальную часть организации».