Политическая работа ЦК в этот период помнится мне крайне смутно. Вероятно, затрачивалось много энергии, составлялись планы и пр[очее], но т[ак] к[ак] реальной работы не было возможности развивать, то получалось однообразное существование без крупных фактов, которые обычно служат вехами, по которым в памяти восстанавливается последовательность событий. <…>
Моя работа по-прежнему должна была происходить в жел[езно] дор[ожной] среде. Но эта работа до крайности затруднялась после распада Викжедора, откуда левые с.-р. должны были уйти. Помню свое участие в двух ж.д. митингах. Первый в мастерских Курской ж.д. и на нем выступал Казимир КОВАЛЕВИЧ, анархист, которого я знал по работе его в дорожном К[омите]те Курской дороги. Это был принц[ипиальный] революционер, пользовавший[ся] большим влиянием на дороге. Выступал ли я на этом митинге, я не помню, кажется, нет. На втором митинге – по продовольственным вопросам в мастерских Октябрьской ж.д. я выступал против докладчиков т. Брюханова6, бывшего тогда, кажется, членом Коллегии Наркомпрода. Тогдашняя позиция левых с.-р. была обрисована в письме СПИРИДОНОВОЙ ЦК большевиков, изданному тогда в одной из подпольных типографий7. К оценке этой позиции я вернусь дальше. Отсутствие базы для широкой работы в Советской России, поскольку из подполья нельзя было захватить большой сферы деятельности, заставляло ЦК партии направлять главное свое внимание на факты партизанской войны с гетманщиной, т[ак] к[ак] свергнув гетмана, мы, участвуя в создании новой советской власти, могли бы получить преимущественное влияние на формы организации этой власти. Поэтому вскоре после организации ЦК, избранного конференцией, встал вопрос о посылке части членов его на Юг, ближе к фронтам. Из этих поездок я помню поездку в Курск в конце лета или в начале лета. Кто из членов ЦК ездил со мной я не помню. В Курске мы устроили собрание ответственных партийных работников, однако собрание это в самом же начале было арестовано. Нас отправили в тюрьму, но на следующий день двое из нас (Тимофей Попов – бывший член Викжедора и я) были освобождены, а вскоре затем были освобождены и остальные. Из членов Курской организации я помню только Трубицкого8.
Затем ЦК была отправлена целая делегация в Курск, Воронеж и Тамбов. В состав делегации вошли: ПРОШЬЯН9, КАРЕЛИН10 и я. Я побывал только в Воронеже, причем совершенно не помню обстоятельств этой поездки и ни одного лица местных работников. ПРОШЬЯН ездил в Тамбов и оттуда, кажется, на фронт, где виделся с КИКВИДЗЕ11. КИКВИДЗЕ по сообщению ПРОШЬЯНА вполне разделял позицию ЦК партии о необходимости борьбы с большевиками за создание иных форм Соввласти. (Вскоре после этого Киквидзе погиб на фронте12). Карелин остался в Орле, где должен был развить формирование партизанских отрядов. В один из позднейших приездов моих в Орел, я слышал информацию КАРЕЛИНА о ходе работы, однако чувствовалось, что ничего реального кроме доложенной им схемы не имеется. Кажется, в это посещение Орла я делал доклад в ж.д. мастерских о задачах партии.
Так как на Украине начала распространяться борьба с гетманщиной, ЦК постановил отправить делегацию на Украину для участия в борьбе и в дальнейшей политической деятельности. В эту делегацию вошли КАРЕЛИН, ФИШМАН13, Богачев14 и я. Мы (кроме Богачева) отправились через фронт на ст[анцию] Готня, откуда прибыли в Харьков. Здесь оказались и другие партийные работники, из которых помню члена ЦК Украинской партии ВОЛКОВА15. Это было вероятно в ноябре [19]18 г. В Харькове уже существовала Петлюровщина с немцами. Так как никаких действий в Харькове не намечалось, я вызвался ехать в Екатеринослав, где, по словам ВОЛКОВА, должна была начаться борьба разных направлений. В Екатеринослав я приехал через захваченное махновцами Синельниково, опираясь на мандат екатеринославских железнодорожников, выданный на имя ВОЛКОВА, на котором ВОЛКОВ сделал предварительную надпись на имя мое (Ездил я на Украину по паспорту на имя Юрия Михайловича БЕЛКОВСКОГО). В Екатеринославе я нашел хорошо сработавшую группу левых с.р., во главе которой стоял т. «ВЛАС»16. Мы повели работу по выступлениям на митингах, организовали работу и начали издательскую работу. В Екатеринославе я написал популярную брошюру «Что такое власть Советов»17. В ней я сравнивал Соввласть с монархией, парламентаризмом и учредительным собранием и давал схему советской власти, попутно критикуя организацию власти в Советской России. Эта брошюра была мною издана. Кроме того, мы издали «Письмо СПИРИДОНОВОЙ ЦК большевиков», к которому я написал целый ряд поясняющих примечаний. Жил я большей частью у бывшего члена Викжедора, рабочего Екат[еринославских] мастерск[их] Василия Николаевича ПАЗЕНКО.
При мне произошло разоружение гетманцев петлюровцами, а затем к Екат[еринославу] подступил Махно18. Так как в случае свержения Петлюровцев Соввласть организовали бы три течения: большевики, левые с.р. и Махно, я попытался заключить с Махно блок. С этой целью я ездил к нему на одну из ближайших к Екатеринославу станций. Махно в конце концов согласился на блок против большевиков, но вообще у меня осталось впечатление, что его интересуют более военные дела, чем политика. Впоследствии из блока ничего не вышло. После занятия Екатеринослава махновцами был создан военно-рев[олюционный] к[омите]т, председателем которого был избран я, а заместителем был большевик студент «Георгий»19. Но в самом же начале организации новой власти Екатеринослав был вновь захвачен петлюровцами, причем в бою погибла и часть членов военно-рев[олюционного] к[омите]та. После разгрома нашего мне удалось скрыться в товарный вагон, а затем пробраться в пакгауз, оказавшийся открытым с обеих сторон, и выйти на улицу. После этого пришлось в течение нескольких дней безвыходно сидеть в квартире, т[ак] к[ак] меня многие знали в лицо. После занятия Екатеринослава большевиками я еще продолжил некоторое время руководить издававшейся нами газетой, но затем заболел тифом в очень тяжелой форме и меня поместили в больницу.
Очутившись в атмосфере непосредственной борьбы с большевиками и отстаивая в вопросах практики взгляды партии левых с.-р., я неизбежно должен был отойти от той умеренной позиции, которую занимал на партийной конференции в Москве и занять самую крайнюю позицию. Эта позиция проводилась мной и в статьях и в выступлениях. В то время я не заметил этого сдвига, но факт тот, что сдвиг этот произошел и закрепился во мне. После выхода из больницы я лежал у В.Н. ПАЗЕНКО, но однажды у ПАЗЕНКО произошел обыск, после чего он настоял на моем переезде в один из пригородов Екатеринослава к его племяннице. Во время обыска меня не тронули, т[ак] к[ак] искали сына ПАЗЕНКО. Вероятно, при этом сыграло роль и то ужасное состояние, в котором я находился после тифа. У племянницы ПАЗЕНКО (фамилии ее я не знал) я пролежал очень долго. Оправился я вероятно только в марте или апреле [19]19 г., причем чувствовал себя очень плохо. Помимо этого в Екатеринославе мне больше нечего было делать, т[ак] к[ак] там прочно установилась Соввласть, такая же как и в России.
За время моей болезни в Киеве произошел съезд украинских левых с.-р.20 Екатеринославские товарищи, бывшие на съезде и проводившие там нашу крайнюю линию борьбы с большевиками, выставили мою кандидатуру в ЦК украинской партии левых с.-р. и я был избран. Несмотря на это избрание, я чувствовал необходимость ездить в Москву для выработки нового плана работы, т[ак] к[ак] план опереться на Украину в борьбе с большевиками потерпел неудачу. По дороге в Москву я остановился и в Харькове, чтобы выяснить наличные там силы левых с.-р., и их позицию.
Уполномоченного ЦК по области Голубовского21 я с трудом отыскал, т[ак] к[ак] в Харькове шли преследования левых с.-р. и ему приходилось скрываться. Никакой работы он не вел. Не помню, каким образом я попал на совещание Харьковских левых с.-р., где сделал доклад о позиции нового ЦК украинской партии (хотя я на съезде в Киеве не был), но знал, что позиция большинства съезда совпала с той, которую я занимал в своей Екатеринославской работе. Харьковское совещание не согласилось с этой позицией, и я объявил Харьковскую организацию распущенной.
Из Харькова я ехал в Москву вместе с максималистом ЗАБИЦКИМ Е.Н.22, с которым, как и с некоторыми другими максималистами, мы осенью [19]18 г. поддерживали организационную связь. ЗАБИЦКИЙ принадлежал к тому крылу максималистов, которое считало необходимой борьбу с большевиками. Связь наша с этим крылом никаких практических результатов не дала. По приезде в Москву я вновь остановился у ИВАНЯК (на Зубовском бульваре, 13). Это было в Пасху [19]19 г., что я помню по впечатлениям, полученным на станциях, где работали заградительные отряды.
Кажется, около этого времени СПИРИДОНОВОЙ23 удалось бежать из заключения. Около этого же времени или вскоре приехал из Ленинграда ЧЕРЕПАНОВ24, проводивший там линию крайней борьбы с большевиками вплоть до вооруженных столкновений25. С ним приехала из Ленинграда «Тамара»26. Наличного в Москве состава ЦК я отчетливо не помню. Припоминаю, что на заседаниях присутствовали: СПИРИДОНОВА, ИЗМАЙЛОВИЧ27, МАЙОРОВ28, ЧЕРЕПАНОВ, БАККАЛ29 и я. Заседания происходили в разных местах, причем из конспиративных квартир помню: на Кузнецкой улице в высоком доме на повороте улицы, где-то в районе М[алой] Ордынки и в самое последнее время (осенью [19]19 г.) на Гагаринском пер[еулку], угловой дом Гоголевского бульвара по правой руке, если идти от бульвара. Никакой определенной работы я в это время не припоминаю. Мы оказались замкнутыми в собственном небольшом кругу и на этой почве начались личные нелады. Нелады эти доходили до бурных сцен, производивших тягостное впечатление. Начинался очевидный распад организации, но этого никто из нас, по-видимому, не сознавал. Помню обсуждение вопроса о позиции в случае прихода Деникина. Было решено в этом случае борьбу с большевиками прекратить. Но именно в тот момент, когда войска Деникина уже окажутся под Москвой. И в то время никто из нас не заметил полной абсурдности этой позиции: бороться с большевиками, мешая их борьбе с Деникиным, и начать помогать им после того, как Деникин победит их (отчасти благодаря нам). Тем не менее эта совершенно абсурдная позиция вполне уживалась с непримиримой ненавистью к Деникину со стороны каждого из нас в отдельности.