Однажды в один из таких наездов, уже ночью, лежа в кроватях, мы заспорили о причинах упадка сельского хозяйства. С некоторых пор мы стали доверять друг другу и разговор вели прямой и откровенный. Морев всю вину свалил на отсутствие в сельском хозяйстве настоящих руководящих кадров.
— Когда же мы, наконец, будем ценить ум и способности? Когда же мы избавимся от дураков и горлопанов? — сетовал Иван Алексеевич. — Вот бы таких, как Шилов, хотя бы по человеку на район. То ли бы было. А то насажают разных Яб-идиотов, хоть плачь с ними.
— Яб? А что это? — переспросил я.
— Яба — прозвище одного председателя райисполкома, — пояснил Иван Алексеевич и рассказал мне о дикой глупости и самодурстве этого руководителя.
Неделю я ходил под впечатлением рассказа Морева. Он не давал мне покоя. Я не сдержал себя, сел и переложил на бумагу.
Когда я прочитал рассказ Ивану Алексеевичу, он поморщился и сказал: «Не напечатают».
Мне очень хотелось напечататься. И я послал рассказ заказной бандеролью в толстый столичный журнал. Жду ответа.
Яба
В колхоз «Красные Бугры» лучше всего добираться пешком. Болото, потом лес, потом еще болотце погрязнее и подлиннее первого, и появятся три бугра один за другим, а на них деревни: Малые Ковши, просто Ковши и Большие Ковши. Справа бугры прорезал овраг, на дне которого еле шевелится река Капуха. С другой стороны до леса тянутся поля водянисто-зеленой озими и рыжей зяби.
Жизнерадостный народ поселился на буграх. Когда была война, ковшата говорили: «Вот кончится война, тогда мы заживем».
Война давно кончилась, но живут ковшата так себе, однако не унывают: «Ничего, — говорят, — теперь-то что, выдюжим. Будет и у нас на буграх праздник».
Председателя райисполкома Филимона Петровича Стульчикова хорошо знали в «Красных Буграх». А ребятишки как увидят длинную тощую фигуру, похожую на столб с подпорками, так и запоют:
— Яба приехал. Яба приехал…
Яба — прозвище Филимона Петровича. Прилипло оно к председателю исполкома, как чирей: хотя и не болит, но страшно мешает. Кто кличку выдумал — трудно сказать, а назвали председателя Ябой за его манеру при каждом случае заявлять: «А я бы так поступил… Я бы вот как…» Все «я бы» да «я бы».
Филимон Петрович всегда строг. Как увидит председатель колхоза машину Филимона Петровича на самом дальнем бугре, так сразу начинает газету искать: Филимон Петрович первым делом спросит председателя:
— Газету читал? О чем в передовой пишут? Плохо читал. Читай еще, а потом о делах говорить будем.
Знали в Ковшах Филимона Петровича как важного начальника. Ну а какой он был начальник? Об этом лучше всего говорил его желтый бумажник, который разбух от документов, как сдобный пирог с начинкой.
Филипп Егоров тоже своего рода начальник, только у него никаких особых документов нет. А если они ему понадобятся, то председатель колхоза напишет справку, что Егоров Ф. А. действительно является пастухом колхоза «Красные Бугры», внизу поставит подпись с закорючкой и прихлопнет печатью.
Пути к славе у Филимона с Филиппом разные. Один — председатель исполкома, другой — всего лишь пастух. Но в жизни, говорят, только гора с горой не сходятся… И вот Филимон с Филиппом сошлись.
Это случилось зимой, в январе, на общем собрании колхозников… Перед собранием Филипп с соседом ходили в баню, где два раза слазили на полок и нагнали столько пара, что будь баня на колесах — они бы поехали, потом дома выпили по кринке крепкой браги. В клубе Филипп сидел на первой скамейке и беспрерывно курил. Махорочный дым полз в президиум и повисал над головой Филимона Петровича сизыми кольцами.
Филимон Петрович держал речь.
— Что такое колхоз? — громко спросил он, выждал, снял очки и, описав ими круг, ловко посадил их на место. — Это, я бы сказал, боевая эскадра. А бригада, — Филимон Петрович вытянул шею и рассек пальцем кольцо дыма, — это, я бы назвал, большой корабль, кровная часть эскадры. А бригадир, — Стульчиков понизил голос и перешел на густой бас, — это командир, который выполняет одну и только единую задачу эскадры. А вот понимает ли это бригадир Ремнев? Не понимает товарищ. Он не читает газет, он не чувствует запаха сегодняшнего дня. — Филимон Петрович сложил щепоткой пальцы, поднес их к носу и понюхал. — Вот утром спрашиваю я Ремнева: «Почему новые порубни на парники не ставишь?» А он мне: «Много вас, указывателей, найдется, а отвечать мне одному». Это, товарищи, нездоровые настроения. Я бы рассматривал поведение бригадира Ремнева, — Филимон Петрович смаху ударил по всем своим голосовым связкам, — как са-бо-таж. — Он остановился, перевел дыхание. И вдруг кто-то крикнул с задней скамейки:
— Правильно делает Ремнев. Нельзя опалубку в мерзлую землю пхать. Весной расползутся парники.
Стульчиков повел очками:
— Кто сказал? Председатель, кто это сказал?
Председатель колхоза нехотя поднялся, посмотрел сначала на потолок, потом куда-то в угол и медленно проговорил:
— Ты помолчал бы, Максим, а не хошь слушать — иди домой.
— Это голос бесплатного адвоката, — пояснил Филимон Петрович, — но я и другое скажу. Ремнев плохой организатор. Встречаю я опять же сегодня колхозницу и спрашиваю, куда дрова везешь. «Домой, говорит, бригадир Ремнев разрешил». Вот как используются лошади в бригаде. Вместо того чтобы возить навоз под кукурузу, они возят дрова частным лицам.
— Не лицам, а колхозникам, товарищ Стульчиков, — резко перебил Филимона Петровича мужчина в сером полушубке. Сидел он во втором ряду на краю скамейки, закинув ногу на ногу.
У Филимона Петровича дрогнул подбородок, словно он прикусил язык.
— Вы, товарищ Ремнев, не волнуйтесь. Вам дадут слово — и вы расскажете, как расшатываете дисциплину, как потворствуете прогульщикам и…
— Батюшки, что ж нам теперь — замерзать с ребятишками? — раздался женский крик. Но Филимон Петрович тотчас заглушил его:
— Так вот, товарищи! Я бы заменил бригадира Ремнева как неспособного руководителя.
Стульчиков сел. Председатель колхоза встал.
Председатель колхоза Илья Фомич отличался мягким нравом и благоразумием. Он одернул полы пиджака, взглянул на Филимона Петровича и сказал:
— Так вот, товарищи колхозники, надо кандидатурку.
Колхозники зашумели:
— Чего там кандидатуру! Не надо. Пускай остается Ремнев. Лучшего бригадира не найдешь.
— Товарищ председатель, Илья Фомич, дозволь слово, — послышался робкий голос.
Филимон Петрович вытянул шею и увидел Филиппа в шапке с завязанными ушами. Он стоял, подняв кверху рукав полушубка.
— Я туда не полезу, — махнул Филипп в сторону президиума, — я прямо отседова скажу. Я вот что скажу. Правду говорит Стульчаков…
— Стульчиков, — нажимая на «у», поправил Филимон Петрович.
— То есть товарищ Филимон Петрович, председатель райисполкома, — поправился Филипп. — Правильно: бригадир — командир корабля. Он должен все усмотреть, чтоб на берег не наткнуться, людей не потопить в глыбком месте или еще там чего… А вот Антон Ремнев и хозяйственный мужик, а тут-то и недодумал, не пошевелил мозгой. Опалубку в мерзлую землю совать нельзя, это факт. А только выход есть: нешто нельзя землю отогреть? А потом ты, Антон, больно прямой человек, язык у тебя как бритва. Нешто можно такие слова в глаза самому товарищу Стульчикову говорить? Начальство все-таки… Вот что я скажу, — Филипп сел, руки у него дрожали, а лицо побагровело от волнения.
— Правильно, правильно товарищ выступает, — скороговоркой заметил Филимон Петрович и потер ладони.
Однако и после выступления Филиппа никто не называл имени нового бригадира. Колхозники сердито шумели, в углу ребята рассказывали анекдоты про Стульчикова, а девчата давились от смеха.
Тогда опять встал Филимон Петрович:
— Товарищи, мне ясно, что вы затрудняетесь подобрать бригадира. А я вижу его. Я бы вот кого рекомендовал, — и Стульчиков ткнул пальцем в сторону Филиппа. — Вот он!..
— Он у нас пастух, — возразил председатель колхоза. — Не справится он…
— Нельзя Филиппа. Такого пастуха упускать? Кому скот оставить? — загудело собрание. — Ремнев — хороший бригадир…
— Пастух! — воскликнул Филимон Петрович. — Что такое пастух? Это фигура, это своего рода тоже организатор. Нам нужно смело выдвигать способных людей на ответственные посты. Вы слышали, как он сказал? Отогреть землю! Просто и умно. Вы здесь сто человек с председателем не додумались, а он, пастух, додумался.
Выборы прошли гладко. Поднял руку один председатель колхоза, хотя трудно было понять: хотел ли он голосовать или только почесал затылок. Остальные не голосовали. Зато в протоколе записано было: «Против и воздержавшихся нет».
А бородатый колхозник Максим Хмелев, уходя, буркнул:
— По нашему председателю — хоть черного борова бригадиром ставь, раз начальство велит. Вот поглядим…
Филипп ничего не понимал и беспокойно оглядывался. Выступление Стульчикова оглушило его, лишило языка.
Придя домой, Филипп с маху швырнул полушубок на лавку.
— Ты чего развоевался? — спросила Авдотья.
— Чего! На-ка вот, понюхай, чем пахнет, — и он сунул под нос Авдотье кукиш. — На-кось, возьми меня. Кто я теперь?
— Кто ж ты? — изумилась Авдотья.
— Бригадир.
— Бри-га-дир?!
— Ну, что уставилась? — вспыхнул Филипп. — Миром выбран. Сам Стульчиков рекомендовал, — и он повел перед глазами Авдотьи заскорузлым пальцем. — Сидишь тут, горшки считаешь…
Рано утром к Егоровым заявился Ремнев. Филипп только что встал и, свесив с печки босые ноги, жадно тянул из кувшина квас.
— Ты чего так рано, Антон, аль дела какие? На-ка вот, прохладись, — и он протянул Ремневу кувшин.
Ремнев, прикончив кувшин, крякнул, вытер рукавицей губы и сказал:
— Иди, принимай хозяйство.
— Чего, какое хозяйство? — замигал Филипп.
— Бригаду.
— Бригаду? Постой, постой, — Филипп потер лоб, подергал бороду, — так это что ж, Антон, меня и взаправду бригадиром назначили… — И Филипп вспомнил о вчерашнем собрании, вспомнил и ахнул.