том, что ты не болен, не демобилизовывали.
Проститутками были немки. Они брали консервами и галетами. Иногда заходишь в дома. Они ложатся и ноги задирают. Елки-палки! Потом наши москвички приехали, добрые. То же самое началось. А польки?! В Шаркошине муж подкладывал свою жену! Там у меня был эпизод. Приходят ко мне и говорят: «Пошли комнату смеха смотреть». Приходим в дом, а это – бардак. Здоровая комната, разделенная на две части перегородкой. В перегородке проделано окно, занавешенное. Ты туда голову просовываешь и видишь маленькую комнату, обитую бархатом, керосиновая лампа и патефон играет. В этот момент твою голову зажимают так, что ты ее не вытянешь. И вот занавески распахиваются, и на тебя движется здоровая голая женская жопа. Человек крутится, а вырваться не может, а она все ближе и ближе. Потом бах. Свет гаснет. Хомут распускается и все. Вот так туда водили по очереди. Но меня поставить постеснялись, я – командир. Посмеялись.
– Личное оружие приходилось применять?
– У меня был ТТ №Си235, даже сейчас помню. Под Полоцком я выбегаю из-за дома, передо мной – немец с автоматом. Близко – метров 15. Нажимаю – осечка. Он остолбенел. Автомат – у пояса. Я тоже остолбенел. Если затвор передергивать – он перепояшет с бедра. Оба трухнули. Стрелял-то я отменно, а вот пистолет подвел.
Тут уже наши подбежали, и чем кончилось – не помню, может, пристрелили или он автомат бросил. Это рассказывать долго, а все происходило в считаные секунды.
Хоняк Анатолий Семенович
– Я окончил Горьковское училище зенитной артиллерии. И перед самой войной был направлен для дальнейшей службы в Белорусский военный округ. Располагалась наша часть в Кобрине, но в июне мы выехали на летние занятия в лагерь, в район Колки. Там были практические стрельбы, тренировки, занятия – обыкновенная военная учеба. Конечно, напряжение чувствовалось. Особенно после заявления ТАСС от 14 июня, которое подвергало сомнению заявления печати, что немцы перебросили свои войска к нашим западным границам. Это, конечно, было сделано с целью предотвратить провокации.
22 июня у нас был кросс имени Ворошилова. Вся воинская часть бежала. Пробежали, а потом пошли купаться на речку. Обыкновенный выходной день. Солдатская самодеятельность, неофициальные игры, соревнования. Вдруг бежит солдат: «Война!» Настроение у нас предвоенное, чувствовалось, что что-то будет, но сначала подумали, ради шутки кричит. Он: «Война! Молотов выступает!» Смотрим, палатки сняты, костры горят – сжигают ненужное. Тревога. Готовимся к маршу на Минск.
Мне казалось, что завтра-послезавтра будем в Берлине. Думал: «Надо почистить сапоги, чтобы офицер был в блеске». Двинулись к Минску. Там заняли огневые позиции. Потом нас быстро переправили своим ходом в Оршу. Автострада была загружена. Все время господствовала в воздухе немецкая авиация и контролировала дорогу. Деревни горят, машины разбиты. В какой-то деревушке разваленная машина стоит, трупы вокруг, женщина убита – из груди кровь течет, а около нее ползает грудной ребенок. Женщины подбежали, ребенка взяли, но эта картина первых жертв войны осталась в памяти, несмотря на то что прошло столько лет. Потом стояли на обороне Орши. Потом Могилев. Мы отстали от своей 55-й стрелковой дивизии, которой мы были приданы. Командир дивизии – подполковник Тер-Гаспарян.
Узнали каким-то путем, что наша дивизия стоит в обороне на реке Сож, город Пропойск (теперь Славгород). Разрешило командование дивизиона выйти в район действия своей дивизии. И вот у реки Сож держали оборону примерно месяц. Что там было интересного? Оборона была устойчива. Немцы несколько раз пытались пробить. Но мы занимали очень выгодный водный рубеж – река Сож довольно широкая, да и местность там равнинная. Не было удобного места для наблюдательных пунктов. Они поднимали аэростаты, чтобы наблюдать и корректировать артиллерийский огонь. Дали задание нашему дивизиону – сбить этот аэростат. Мы так попали, что перебили трос, и ветром аэростат принесло на нашу территории. Командир говорит: «Зенитчики сбили – отдать им аэростат». Он большой – у него двойная оболочка. Его разрезали. Мне попал кусок, как плащ-палатка, метра полтора на полтора. Этот кусок свернешь и положишь в карман – тонкий, но влагу не пропускает. Завернешься – дождь идет, а он влагу не пропускает.
Тут нас окружили. Началась анархия. Кирпонос погиб, начальник штаба погиб, старшего командования не стало. Началась паника. Недели две пытались создать оборону, но ничего не получалось. Я к этому времени заболел малярией. Приступ был перед самой войной и как раз когда в окружение попали. Попал в плен. Был в лагере в Кременчуге, потом перебросили в Винницу. Строили бункер Гитлера, всех, кто там был, уничтожили, чтобы не было свидетелей. Мне удалось бежать. С разными приключениями прибыл на родину, включился в подпольную группу и летом 1942 г. вступил в партизанский отряд. До встречи с Советской армией был в партизанском отряде. После штурмовал Берлин. Командовал артиллерийской противотанковой батареей. В 1946 г. демобилизовался. Работал учителем, на партийной работе. Теперь отдыхаю.
– В 1941 г. какие были зенитные орудия в вашем дивизионе?
– 76-мм пушки, правда, очень тяжелые. На двух колесах, пять тонн весом. Транспортировали их дизельным трактором «Сталинец». Скорость 6 км/час.
Под Минском мы эти трактора бросили и зацепили на ЗИСы. Наша пятитонная машина ЗИС тянула пушку. Мы удивлялись – даже из грязи вытягивала.
После партизан я командовал противотанковой батареей. Пушки ЗИС-3. Очень удачные пушки. Легкие. Шесть человек расчет. В боях за Берлин по лестнице затаскивали на второй этаж. А после войны, когда служил – эту пушку не могли взводом по ровной дороге прокатить.
– Когда вы в лагерях были, у вас был боекомплект?
– Да. Мы же там стреляли.
– Вы начали лейтенантом? Командиром взвода?
– Командир огневого взвода.
– В батарее сколько орудий было?
– Четыре орудия. Огонь зенитной артиллерии направлялся прибором ПУАЗО. Это громоздкая установка, занимала много места. Орудия стояли трапецией, а в середине прибор. С этого прибора наблюдают за самолетами. Данные с ПУАЗо передаются на орудия. Установка трубки автоматическая. А уже для наведения пушки надо совместить стрелки горизонтальной и вертикальной наводки. На снаряде есть дистанционное кольцо – время горения порохового столбика. 5-10 сек. Все время счетчик дает время и заряжающий должен ключом выставить дистанционное кольцо, чтобы снаряд взрывался в нужное время. Это громоздко.
– Бронебойные снаряды были?
– Да.
– Приходилось стрелять по танкам?
– По танкам однажды в деревне Шанова в восточной части Белоруссии, Горецкий район. Их танки вначале были слабые, зенитная пушка пробивала их запросто.
– Было ощущение, что можем проиграть…
– Лично у меня нет. Победа будет за нами! Отчаяния не было. Была горечь, что так получилось.
– Как вы попали в плен?
– Мы шли с группой солдат. Командир дивизиона, когда было уже безвыходное положение, взял на себя ответственность, потому что уже все развалилось, хаос. Приказал пушки взорвать – стволы забили грязью, и при выстреле конец ствола отрывался. Потом по группам пробирались. У меня температура, но двигался. Со мной было еще пять солдат. Это Украина, степь, леса нет, укрыться негде. Хлеб стали уже убирать.
– Шли на Восток?
– Да. Ночь идем, днем прячемся в скирдах. Спали по очереди, чтобы кто-то наблюдал, не высовываясь. Так шли суток 5–7. Устали. Сон морил. Пистолет я держал в шинели. Продумал, что в случае безвыходного положения застрелюсь. Я отдыхал, а солдат, который дежурил, уснул. Немцы нас взяли сонных. Я за пистолет – его нет. Нас разоружили, повели в лагерь. Шинель офицерскую сняли. Остался в одной гимнастерке. Лагерная жизнь трудная. Вам не понять… Сначала собирались группы по 10–30 человек, потом уже колонна – 1000,1500, может, меньше. В жару, измученных, 130–140 км гнали в Кременчуг. За один день не могли мы пройти. Слабые. Привалы были. Обыкновенно на животноводческих фермах. Охрана, собаки, вышки, пулеметы. По дороге думал, может быть, кустарник или кукуруза будет и, может, удастся убежать. Сам больной, температура – еле шел. До меня некоторые это попробовали. Собаки догнали и разорвали. Убедился, что этот путь не удачный. Шли примерно 5–6 дней, точно не помню. Уже третью часть пленных, что не могли идти, пристрелили. Воды нет, рек нет, а пить хочется. На одной ферме колодец, он уже высох, котелком цепляли грязь, чтобы хоть немножко смочить губы. Один неосторожно упал туда, может, сутки там лежал, может, и больше – умер, а мы все равно эту воду пили, потому что пить хочется.
В Кременчуге был большой лагерь. Размещались в железнодорожных бараках. В них стояли нары в 3–4 яруса. Кормили раз в сутки. Варили баланду из подсолнечного жмыха. Это такая масса коричневого цвета. Сутки-двое ее размачивали в бочках, потом чуть-чуть подогревали и нам давали. Выгоняют из бараков, кругом немцы, собаки. Стоят четыре бочки, а мы с котелочком идем. Разливает военнопленный. Около каждого из них стоит немец с палкой. Как только подходишь, тебе наливают, а он тебя то по рукам бьет, то по спине, то по лицу. Это каждый день так.
Видели фильм «Радуга» по книге Ванды Василевской? Про издевательства немцев над пленными. Я был в оккупационных войсках, и когда демонстрировали этот фильм в Германии, немцы уходили – они не могли смотреть. Многие даже не верили, что это так было.
Как было, я вам расскажу. Лагерь, барак, заходит немец и не знаешь, что делать. Если смотришь на него, он: «Ком». Если стараешься уйти, он догоняет – что ты уходишь? У них было чувство садизма. Издеваться им было в удовольствие. Один раз я так попал. Около вертикальной стенки заставили стоять, упершись коленками в стенку и с поднятыми руками, тоже прислоненными к стене. Сколько вы можете выдержать? Руки опускаются. Они по ним резиновой палкой. Бьют до тех пор, пока человек не сваливается, потом пристреливают. Меня они просто бросили – им надоело.