Привезли в деревню, кажется, в Медвежино. Полицаев в деревне не было.
Меня накормили и уложили спать.
Утром спросили: «Мальчик, а ты дорогу назад помнишь?»
У меня сразу навернулись слезы на глазах, я не хотел назад, я хотел жить!.. Партизан, беседовавший со мной, сказал, что я должен им помочь, передать записку с инструкциями в гетто нужному человеку. Добавил, что если меня остановят немцы или полицаи, то я должен эту записку проглотить, чтобы ни в коем случае немцы не прочли текст записки.
Я спросил его: «Дяденька партизан, а как вас зовут?»
Он усмехнулся и ответил: «Зови меня дядя Ваня Иванов».
Так началась моя работа в качестве партизанского связника и проводника из гетто.
Но я был связан напрямую только с партизанами, а не с подпольем гетто.
Моя мать была связана с руководителями подполья. Связь шла по цепочке, согласно законам конспирации.
– В 1942–1943 гг. немцы уничтожали обитателей гетто так же интенсивно, как и осенью 1941 г.?
– Да. Акции уничтожения продолжались.
Очень много людей погибло в мартовском погроме сорок второго года.
А во время акции 28 июля 1942-го было уничтожено 30 000 евреев гетто.
Рабочие команды задержали за городом на трое суток, а в это время немцы вместе с белорусскими, литовскими и украинскими карателями истребляли евреев в гетто. Тысячи убитых и изуродованных тел лежали на улицах гетто.
Остальных увезли на расстрел в пригороды.
Выживали во время акций только те, кто был в тот день в рабочей команде за пределами гетто или смог укрыться в «малине» и не был найден.
Многими в гетто овладела апатия, у них уже не было сил бороться за выживание, люди ждали смерти как избавления от изуверских мучений, страданий и голода.
Даже некоторые из тех, кто мог бежать, не соглашались бросить своих родных и оставались с ними в гетто, чтобы вместе разделить горькую и трагическую участь.
Да и многие даже просто не представляли, куда бежать.
В двух метрах за пределами гетто их сразу хватали местные белорусы и выдавали евреев немцам на растерзание. За побег еврея из рабочей команды немцы в наказание могли расстрелять всю команду.
Немцы вывезли несколько сотен детей из детского дома гетто и закопали их живьем в землю. Когда детей закапывали, то эсэсовцы ходили над ямой и, смеясь, бросали в нее конфеты…
В мае 1943 г. детей в гетто уже не осталось. Я помню один страшный случай. Перед выходом из гетто из строя рабочей команды раздался детский плач.
В гетто был гестаповец, некто Риббе. Он кинулся в строй и обнаружил, что одна из женщин прячет в заплечном мешке своего пятилетнего сына.
Риббе затоптал сапогами несчастного ребенка насмерть…
В феврале 1943 г. повесили одновременно 250 человек из рабочих команд, а 500 человек вывезли в Тростянец и расстреляли. А осенью 1943 г. были уничтожены последние несколько тысяч евреев минского гетто из рабочих команд.
– По разным данным, из минского гетто целенаправленно было выведено в леса и непосредственно к партизанам от 500 до 1000 человек. Занимались выводом евреев по различным источникам 20–25 проводников. Но вы из них, наверное, были самым молодым. В различных источниках пишут, что еще примерно 2000–3000 узников бежали из гетто самостоятельно, но большинство из них погибли по дороге в лес. Как происходило спасение людей из гетто?
– Мне посчастливилось вывести из гетто к партизанам примерно пятьдесят человек. Я выводил людей в основном согласно указаниям партизан.
В записке указывалось, человек какой специальности нужен партизанам, а иногда сразу называлась фамилия. Требовали вывести врачей определенной специальности, а также людей, разбирающихся в оружии, бывших солдат РККА и так далее. Один раз я ошибся. Мне сказали вывести из гетто доктора Лившица, я и привел к партизанам женщину, гинеколога, доктора Лившица с двумя детьми, а партизанам был нужен хирург, мужчина, доктор Лившиц. На меня наорали!
И если незадолго до этого случая партизаны дали согласие на то, чтобы я вывел к ним из гетто мать и семью сестры, то из-за этой ошибки со мной в тот день даже не стали снова разговаривать о моей семье.
Коротко отрезали в ответ: «Потом выведешь!» Но это «потом» не наступило…
Кто-то донес полицаям, что я нахожусь в партизанах. Всю мою семью повесили в Юбилейном сквере. Восемь человек из моей семьи на виселицах…
Я пришел в гетто, и люди сказали мне, что все мои висят на виселицах.
Я пришел на место казни и подошел к виселицам, но не нашел в себе силы поднять глаза и увидеть в последний раз лица моих родных, лицо мамы.
Не смог взглянуть, не смог…
Только видел ступни ног в воздухе…
Сколько лет прошло, но как вспомню эти мгновения – слезы меня душат…
Как тяжело жить с этой болью…
– Давайте прервемся на сегодня. Я вижу, как вам сейчас тяжело говорить.
– Давайте продолжим. Я осилю, как-никак бывший разведчик.
Каждый проводник имел свой маршрут и связь с определенной партизанской группой или отрядом. Кто-то с отрядом им. Пархоменко, кто-то, например, как я, с 3-м отрядом им. Суворова Чапаевской бригады и так далее.
После войны я узнал от бывших партизан, что были группы молодых ребят, связанные с подпольщиками гетто, и поскольку у руководителей подполья в гетто Гебелева, Смоляра, Лапидуса, Фельдмана были прямые контакты с партизанским руководством и с главой минских подпольщиков евреем Исаем Казинцом, то эти подготовленные группы, уходившие в лес уже с оружием, сразу направлялись в определенный отряд, заранее зная, что их там ждут.
Выводили из гетто ночью, через заранее приготовленные «лазы» в колючей проволоке.
Немцы и полицаи, охранявшие гетто, часто устраивали засады по периметру…
И многие нарывались на эти засады.
Границы партизанского края проходили в районе деревень Медвежино и Скирмантово, так называемый перевал. Дальше этой «границы» немцы осмеливались заходить только во время карательных операций.
В этих местах находились партизанские дозоры, там же распределяли бежавших евреев по отрядам соединения.
– Как складывалась судьба тех, кто бежал из гетто в одиночку или был выведен в лес проводниками, которые не имели связи с партизанами и подпольем?
– Очень везло тем беглецам из гетто, кто попадал в партизанские отряды, в которых уже было немало евреев, ранее ушедших из гетто с оружием, например в отряд им. Лазо, или в отряд им. Фрунзе, или в 1-й еврейский батальон 208-го партизанского полка.
Больше выживали те, кто вырвался из гетто в 1943 г., когда все было ясно, где немцы, где партизаны, где возьмут еврея в отряд, где нет, а где и убьют.
Но уже к осени 1942 г. почти все гетто в Белоруссии были ликвидированы немцами, а их обитатели расстреляны, задушены, сожжены живьем…
И многие проводники просто выводили людей в леса, где женщины и дети прятались и жили в землянках, погибая от холода, болезней и голода, от полицейской или немецкой, а иногда и от партизанской, пули.
У каждого выжившего из гетто была своя судьба и своя дорога в лес.
Самое страшное ожидало тех, кто уходил из гетто в конце сорок первого и в начале сорок второго года. Из них погибло подавляющее большинство.
И не только в партизанских отрядах на поле боя или во время немецких и полицейских облав и карательных операций…
Местное население сразу выдавало их немцам, и даже не за обещанный немцами пуд муки или корову.
Даже когда из гетто выходили в леса первые большие вооруженные группы, составленные из молодых комсомольцев и бывших красноармейцев, такие как группы Хаймовича, Лосика, Лапидуса, то из этих групп выживали единицы.
У нас в отряде № 106 было несколько человек из этих групп, я помню их рассказы.
И после войны бывшие партизаны в разговорах между собой говорили правду, как все было на самом деле. То, что творилось в лесах в 1942 г., мало кто знает.
Ведь «классических советских партизан», которых нам показывали в советском кино, в лесах тогда, в первой половине 1942 г., было не так много.
А вот «зеленых» маленьких отрядов по лесам шастало – до черта.
И уголовники-мародеры, любители вольной жизни, и группы польских националистов, и отряды «окруженцев» махновского толка, и группы беглых пленных, выжидавших, что будет дальше. Если кто-то нарывался на таких «партизан», то его судьба зачастую была плачевной. Убивали на месте.
В лучшем случае могли забрать вещи и продукты, а у тех, кто шел с оружием, отобрать и винтовку, и сказать: «Вали отсюда, жиденыш!»
И такое бывало до конца 1942 г. в лесах вокруг Минска и западнее его – довольно часто, и даже в 1943-м подобное явление еще имело место.
После войны я наслушался от партизан-евреев, уходивших в леса в одиночку, об их мытарствах по дороге в отряды и что там в лесах происходило…
И если об этом рассказать правду, то ее будет очень страшно услышать… Человеческая жизнь в лесу не стоила и ломаного гроша, тем более еврейская…
И это – не голословные заявления. Могу привести много примеров с указанием фамилий, дат, названий отрядов. Только кому это сейчас надо…
Есть еще несколько аспектов. Многие евреи бежали из гетто вместе с семьями, а наличие женщин и детей в отрядах ограничивало мобильность партизан, и такие семьи брали в отряды очень редко и с неохотой.
Далее можно было услышать такое: «Раньше ели одну бульбу, а если всех брать в отряд, то нам останется только вода от бульбы».
Многие отряды в разное время действительно голодали.
Везло только тем беглецам-одиночкам, кто попадал в настоящий «советский» партизанский отряд, но и там судьба у многих складывалась по-разному.
Без оружия во многие отряды вообще не принимали.
И как мне после войны рассказывали выжившие, не дай бог, было попасть, например, в 5-й отряд бригады «Железняк», в отряды Цыганкова или Шашкина, нарваться на польский отряд АК или угодить в определенные отряды 1-й Минской бригады даже в нашей партизанской зоне, которые слав