– Говорят, много солдат погибло, отравившись техническим спиртом.
– У нас была еще одна трагическая история. Наша дивизия закончила войну за Веной, там есть такое местечко Кефермаркт. Только 11 мая эсэсовцы сдались в плен, так через несколько дней после окончания боев наши дивизионные разведчики где-то нашли спирт и выпили его. Двенадцать разведчиков отравились насмерть, только человек пять или шесть тогда удалось спасти… Причем наш лучший разведчик волжанин Ратников, хороший парень, тот самый, который спас меня в разведке на Миусе, встречался с медсестрой Женей. Такая красивая хорошая девушка, они должны были скоро пожениться. И вот она бегает, пытается спасать ребят, которые корчились в судорогах, а Ратников ей говорит: «Женя, я же тоже пил, дай и мне лекарство», а она ему сказала: «Тебя бы уже тоже взяло» – и не дала. Но он же был очень здоровый, и его «взяло» с опозданием, и что она потом ни делала, как ни пыталась, но так и не спасла его…
В это же время у нас много ребят побилось на мотоциклах и машинах, даже смертельные случаи были. Когда корпус эсэсовцев сдался в плен, нам досталось много этого добра: мотоциклы разные, многие офицеры брали себе «Опель-капитаны», а ребята же молодые и начали лихачить. И когда Маргелов увидел, сколько людей мы потеряли в этих авариях уже после окончания войны, то лично ходил и из своего «маузера» расстреливал мотоциклы и категорически запретил на них ездить. Говорили, что второго Героя ему не дали как раз из-за этих случаев.
– Разве спиртного не хватало, почему солдаты искали его?
– Может, в других частях водку выдавали регулярно, но у нас, наверное, потому что мы воевали на юге, выдавали очень редко, только по праздникам. А людей, которые страдали этой заразой, было много, и среди офицеров особенно, ведь у них больше возможностей.
– А вы почему совсем не пили?
– Когда мне было лет 13–14, женился брат моей матери. Свадьбу сыграли хорошо, а потом он с ребятами решил проститься с беззаботной молодостью. Я с моим другом Родей вышли во двор, и нам дали немного попробовать водки. А потом трое ребят постарше, лет семнадцати-восемнадцати, насильно напоили меня до беспамятства. Двое держали за руки, вилкой расцепили мне зубы, и третий влил в меня три-четыре стакана водки да еще кваса добавили. Я, конечно, одурел, стоя на коленях, начал биться головой о березу. Это было даже не опьянение, а скорее тяжелейшее отравление, потому что родные меня еле откачали, даже врача вызывали. Отец, когда узнал, кто это сделал, хотел пристрелить тех ребят, ему как председателю сельсовета полагался «наган», он успел даже несколько раз выстрелить, пока у него не выбили револьвер, но, слава богу, ни в кого не попал. Вот с тех пор я даже смотреть на спиртное не мог, а от запаха меня просто воротило. Только уже летом 45-го, когда в Москве мы месяц тренировались к Параду Победы, то водки там было много: по 100 грамм нам выдавали три раза в сутки, на завтрак, обед и ужин. Когда мой сослуживец из 149-го полка Тарасов узнал мою историю, он мне сказал: «Ничего, я тебя вылечу. Какой же ты офицер, если пить не можешь?» И он начал заставлять меня пить буквально по глоточку, постепенно увеличивая дозу, и действительно, я уже мог немного выпивать, хотя никогда в жизни спиртным не увлекался.
Лубенченко выступает перед взводом, выведенным на отдых
А вообще получается, что те ребята, которые меня напоили, может, мне и жизнь спасли, потому что я за всю войну ни глотка не выпил, и кто знает, отчего они меня уберегли…
– Со спиртным обычно бывают разные веселые истории.
– Не то что веселый, но один интересный случай был со мной в Венгрии. Там были тяжелейшие бои, я три дня не спал. Остановились мы на отдых, кажется, в городке Кишкунхалаш. Только я лег спать, как меня будит ординарец. Оказывается, пришла игуменья местного женского монастыря бывшая княгиня Васильева и на чистейшем русском языке попросила меня переночевать в их монастыре, т. к. мои солдаты безобразничают и уже начали гонять, как она выразилась «слуг божьих». Поселили меня в гостевой очень холодной комнате, правда, перина и одеяло были пуховые, и я как лег, так сразу в сон и провалился. В жизни я так хорошо не высыпался, как в тот раз. На следующий день они накрыли стол, мы хорошо поговорили, ее муж в том же городе был батюшкой в церкви. Вот тогда я только пригубил кагора, как я потом узнал, потому что она сказала, что отказываться от «церковного вина» нельзя. А так, что бы ни пили, какие бы праздники ни были, за всю войну я даже глотка не выпил.
Или был у нас просто невероятный случай в Венгрии. Командиром 1-го батальона у нас был Чекалов, бывший учитель из Ставрополя, боевой и лично очень смелый офицер, но уж очень он любил выпить. Где-то они с ординарцем выпили и возвращались в свой батальон. Но спьяну заблудились и… перешли линию фронта. Заходят в один дом, а там… сидят немецкие офицеры. Они сразу протрезвели, начали стрелять, и им удалось убежать оттуда, переночевали в каком-то стоге сена, а на следующий день благополучно вернулись. А в полку тревога, пропал командир батальона с ординарцем…
Когда вернулись, Лубенченко спрашивает его: «Где был все это время?» Услышав рассказ, конечно, не поверил, но ординарец подтвердил. Действительно, пьяным иногда так везет… Эта история стала широко известна в нашей дивизии, и Чекалов стал считаться невероятным счастливчиком.
Что еще можно рассказать? Мало кто знает, что участникам Парада Победы разрешили после него отдохнуть в Москве неделю или две, точно не помню, чтобы победители город посмотрели, в театры и музеи походили. Но пошли разговоры, что многие из участников парада напились и начали «бузить». Милиция откровенно не справлялась, ее просто разогнали. Офицеры нашего сводного полка участвовали в параде с шашками, которые нам обещали подарить, но после того как этими самыми клинками некоторые «герои» начали гонять милицию, то их у нас потом забрали. Говорили, что сам Сталин потребовал отправить участников парада к местам службы в 24 часа.
– Как кормили на фронте?
– Нормально. Хуже всего кормили под Москвой, на Дону и за Херсоном, когда в наступлении мы оторвались от тылов. Тут уж кто что доставал, то и лопал. А вот когда под Сталинградом мы взяли Котельниково, а там у немцев были склады для армии Паулюса, так что там только не было… И сыры, и масло, и шоколад, и конфеты, и даже шампанское с апельсинами… Все это раздали нашим частям, и мы отлично справили Новый год. Но хлеб, например, у немцев был ерундовый, да и консервы с американскими не сравнить. Доппаек был, но что туда входило, я уже и не помню, а папиросы я отдавал своим солдатам.
Взвод солдат, выведенный на отдых
– Вши были?
– Временами, когда долго не удавалось помыться. У меня даже был такой забавный случай. За Днепром мы стремительно наступали, тылы сильно отстали, питание паршивое, и вшей развелось очень много. Пытались с ними бороться известным способом: пропаривать белье на приспособленной бочке. Но солдат, который следил за огнем, уснул, и все наше обмундирование сгорело. И где-то в течение недели мы, двенадцать человек, воевали в гражданской одежде, которую как-то раздобыли. Хорошо еще, что Лубенченко узнал об этой истории с опозданием, а то бы он нам устроил…
– А вообще, часто удавалось помыться, постираться?
– Нижнее белье нам меняли, но вообще когда как. Конечно, старались заменить людей на передовой, чтобы дать им помыться и хоть чуть-чуть отдохнуть. Вторая жена Маргелова Анна Александровна, она была в нашей дивизии врачом-хирургом, старалась что-то придумать, чтобы хоть как-то разнообразить питание бойцов. А Лубенченко, например, вообще практиковал в нашем полку такое: целый взвод, а то и роту, снимали с передовой и давали им целую неделю отдохнуть, у меня даже фотографии есть с такими моментами.
Солдат бреется перед фотографированием для партийного билета
– Было такое понятие «тыловая крыса»?
– Иногда, когда офицеры выпивали, то могли в запале кому-то такое сказать, например зампотеху. Или, например, был у нас Шитиков, отвечавший за снабжение обмундированием. Был он довольно прижимистый, и я пару раз слышал такое в его адрес. Но ведь все это было невсерьез, реальной озлобленности на кого-то у нас не было, мы ведь не знали, что там в тылу творится.
Вы знаете, для того чтобы вспомнить случаи, когда кто-либо трусил, увиливал, мне надо напрягаться вспоминать, потому что таких случаев были единицы, а вот случаев геройства, когда люди шли туда, куда могли и не ходить, я знаю много. Вот, например, вы знаете, что у нас при разведчиках жили сыновья Маргелова и Шубина – начальника штаба дивизии? Оба были как «сыны полка», жили при дивизионной разведке, одному было двенадцать, а другому четырнадцать лет. Оказалось, что они вместе с дивизионными разведчиками участвовали в уличных боях в Будапеште. Маргелов и Шубин узнали об этом позже, и, конечно, потом они сделали «втык» разведчикам. Но о чем это говорит? Что в то время для победы люди ничего не жалели, старались хоть что-то сделать, чтобы приблизить ее. За те бои, кстати, обоих сыновей наградили.
– Насколько было распространено такое явление, как «ППЖ»?
– Тут все от командиров идет, какой пример они сами подают, так и будет. У нас комполка Лубенченко был благородный человек и такие вещи не поощрял. Он даже как-то собрал девушек-санинструкторов и предупредил их: «Пожалуйста, общайтесь, встречайтесь, но близкие отношения отложите до конца войны». К девушкам-медработникам у нас относились очень хорошо, они были боевые и свои обязанности выполняли честно. Например, Ася Пилипенко за неделю боев на Днепре вытащила из боя 120 раненых солдат…
Когда в Венгрии погиб мой друг Смирнов, вместо него командиром взвода ко мне прислали… Тамару Прохорову. Эта боевая девушка очень достойно воевала и до и после этого, но тогда я попросил, чтобы ее заменили на мужчину, и тогда нам прислали Олега Демченко, а она воевала в 147-м полку.