– Эх вы, куда же вы уходите, нас покидаете!
Мы в ответ:
– Бабушки, мы вернемся обязательно! – И действительно у всех такой настрой был, не падать духом, что мы вернемся. И воевали мы хорошо, ничего не скажешь. Так мы и отступали, вроде на Севастополь, но каким путем, не могу сказать, к примеру, не остался в памяти Симферополь. Мы уже думали, что все-таки прорвемся на Севастополь, и тут 1 ноября отряд расположился в с. Джалман, а утром фашисты внезапно открыли по селу артиллерийский и минометный огонь. И после короткого боя Коптелов приказал группе моряков, 17 или 18 человек, где был назначен старшим курсант военно-морского училища Виктор Щапин, прикрыть отход основных сил. Последовал бой, и, отбившись от немцев, мы убедились, что по шоссе в направлении Алушты пробиться возможности не было, прорвались на другой стороне и решили уходить к Севастополю лесом. Итак, в небольшой группе осталось 9 человек: Щапин Виктор, Сымыкин Александр, Зобнин Сашка, Грузинов Георгий, Бондаренко Веня с крейсера «Червонная Украина», Хайновский Петр с линкора «Севастополь», Зибиров Василий, Максимцев Михаил и я. Мы вышли к татарской деревне Биюк-Янкой, и там один татарин нам помог сильно, объяснил:
– Ребята, вам уже в город не прорваться, впереди немецкие машины. – Налил нам кумыса и посоветовал идти по направлению на Суат, где создаются партизанские отряды. И там наша судьба бы решилась. При этом сразу в лесу мы вышли на позиции 3-го Симферопольского отряда, которым командовал Макаров, и такая спесь у партизан в этом отряде была, ну что вы. Мы постучали в командирскую землянку, хотели проситься переночевать, но вышел комиссар Чукин и как отрезал:
– Чего вы тут стучите, а ну идите отсюда! Мы и без вас справимся, вообще ваша цель и задача идти на Севастополь!
Ну, уж после такого приветствия мы ему натолкали резкими словами вдоль и в спину, напоследок обматюгали комиссара как следует и пошли. Чуть дальше нашли яйлу, на которой увидели разбитые телеги, и возле них остановились на ночлег. Телеги накрыли плащ-палаткой и сразу под таким импровизированным навесом приготовились уснуть. И тут видим, что невдалеке небольшую отару овец пасет один молоденький татарин, он нам быстренько освежевал одного маленького барашка, мы спустились вниз в балку и поужинали. А дождик шел очень сильный, поэтому мы почистили оружие и, проверяя его, пару раз выстрелили в воздух, и вдруг в балку въезжает легковая машина «ГАЗ-АА», в которой находились партизан с ручным пулеметом, пограничник со звездой на рукаве и шофер (позже мы узнали, что это были Северский, Фомин и Костя). Северский спускается к нам в фуражке особого фасона, у нее уши не завязаны, а хлопают по сторонам, и для порядка спрашивает:
– Кто стрелял?
– Мы.
– Ага, моряки. Какая же у вас задача, что вы хотите?
– В Севастополь пробраться.
– Ребята, вам не пробиться. Бахчисарай, Елань и Ялта уже немецкие, кругом одни фашисты. Вас перебьют как куропаток. Поэтому вы должны остаться в рядах партизан и вести борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.
– Так мы же будем считаться дезертирами?
– А это моя забота, я сообщу о вас куда надо.
Таким образом я стал партизаном. И 900 дней и ночей я был сначала диверсантом-разведчиком, затем с 1943 года командиром 6-го отряда.
Было это в первую неделю ноября. Мы направились в Крымский заповедник, где собрались все партизанские отряды. Как-то мы шли по лесу и недалеко от лагеря видим: лежит деревянная бочка, килограммов на 30–40. Открыли ее, а там красная икра! Объелись ею так, что потом животы болели.
С недели полторы мы жили в уже знакомом нам 3-м Симферопольском отряде, которым командовал Макаров Павел Васильевич, а комиссаром был столь недобро нас встретивший Чукин. Макаров производил хорошее впечатление, рассказывали, что он командовал партизанским отрядом еще в Гражданскую войну и хорошо знал здешние леса. 3-й Симферопольский отряд состоял исключительно из городских жителей, среди которых преобладали руководящие партийно-советские кадры Симферопольского района. В лес они пришли с чемоданами, баулами, чувствовалось, что они принесли в лес золотишко и периодически его перепрятывали. Все это выглядело очень забавно. И настроение в отряде было совсем не боевое – переждать в лесу месяц-другой, а там наша армия разобьет всех врагов, и можно будет возвращаться на свои высокие должности.
После мы побыли в небольшом отряде Ермакова, во всем отряде было около 200 человек. Он находился в северной части заповедника, Ермаков был очень щепетильный командир, причем там, где не надо. Как-то два военнопленных сбежали из плена и пришли в лес: Виктор и Коля Дюйнов. Виктор сказал, увидев как-то самолеты в небе:
– О, наши летят!
А оказалось, что летели «Юнкерсы». И сразу на его оговорку обратили внимание, начали говорить, на чьей же он стороне. Я считаю, что надо было проверить, мало ли что. Но вечером Колю и его товарища арестовали. Ермаков обвинил их в том, что они немецкие шпионы, и приказал расстрелять. Когда я услышал, что расстрелять Колю должен я, меня охватил ужас. Вышли в лес. Отпустить его, пусть бежит куда-нибудь? Но куда? Придет в соседний отряд, тогда завтра расстреляют меня. Выстрелил ему из пистолета в затылок, а Ермакову не могу этого простить до сих пор. Дурак он!
Так мы влились в ряды партизан, стали называться моряками-партизанами. Спустя несколько дней пребывания в отряде Ермакова Северский объединил нашу группу с группой моряков, которой командовал лейтенант Вихман Леонид из 7-й бригады. Среди них были пришедшие в морскую пехоту из Севастопольского учебного отряда Ульянченко Евгений, Федотов Глеб, Лаврентьев Сергей, Мазурец Федор, Кадаев Петр, Стрегубов Василий, Соломка Петр. Наша группа в составе 19 моряков под командованием Вихмана стала именоваться разведгруппой штаба партизанского района. Политруком группы, а также нашим хорошим проводником стал Петр Миньков, председатель Тавельского колхоза.
Мы тогда были вооружены карабинами (позже все получили автоматы «ППШ»), были землянки и шалаши. Наш морской отряд стал постоянно совершать вылазки против немцев. Откровенно говоря, моряки оказались в этом плане самыми активными. Мы едва ли не ежедневно подбирались к дороге, обстреливали немцев, поджигали автомашины. Поэтому в итоге немцы вынуждены были вырубить лес вокруг дорог, чтобы нам негде было прятаться, но мы все равно ухитрялись бить фашистов. Первую вылазку на шоссе мы сделали в том месте, где был переход из лесов заповедника в Зуйские леса, сейчас там памятник «Шапка партизана». Расстреляли мы два грузовика, успели посмотреть, что в кузове, что у водителей. С пустыми руками почти никогда не возвращались.
В состав района входил Бахчисарайский отряд, которым командовал Македонский. На какое-то время я оказался у него вроде адъютанта. Гонял он меня с всякими заданиями. Однажды пошли на операцию в Табаксовхоз. Я надумал там и заночевать. Ну, думаю, хоть раз в нормальных условиях отосплюсь, но Шувалов, он был из местных жителей, категорически воспротивился:
– Ты что? Тебя же обязательно там пристрелят! – Наверное, он был прав.
В первых числах декабря, выполняя задание у г. Чатыр-Даг, мы натолкнулись на развернувшуюся цепь противника, которую вели проводники из местных татар-националистов, очень хорошо знавших все местные дороги. Нас было всего 7 человек, мы подпустили их поближе, на 15–20 метров, и открыли автоматный огонь, бросая гранаты. Было убито 2 проводника, гитлеровский офицер и десяток немецких солдат. В этом бою особенно отличился Саша Зобнин, встав во весь свой богатырский рост, стреляя и крича: «Полундра! За Родину, вперед!» Воодушевленные первой победой, мы убедились, что можно бить фашистов и в лесу.
На другой день с помощью проводников фашисты скрытно подошли к реке Суат, где находилась партизанская база, мы начали вести очень тяжелый бой. Северский послал всю нашу группу в обход, чтобы в тыл немцам ударить, и спустя минут 30–40 мы ударили по фашистам. Увидев у себя в тылу моряков, румыны, которые составляли основную массу фашистов, в панике стали бросать оружие и бежать. Мы преследовали их до д. Биюк-Янкой (ныне Мраморное). Но в этом бою мы потеряли славного товарища Петра Минькова, нашего политрука. Мы гнали румын, они отстреливались, и попала Пете в живот пуля. У него был револьвер морской, он кобуру пальцами цапает, застрелиться хочет. Я у него пистолет забрал и сказал:
– Ты подожди стреляться, еще будет все в порядке! – Если бы у нас госпиталь был, он бы действительно живой остался бы. А у нас была только медсестра, ну что она могла сделать?!
После этого боя наш отряд расположился в глубокой отрывистой, поросшей кустарником балке. Частые метели скрывали тропинки, и враги боялись бродить по лесу. Лишь партизаны хорошо ориентировались в нем по особым приметам, деревьям, изгибам местности, лесным полянам, горным ручейкам и вершинам гор. Ежедневно наши разведчики, увязая в сугробах, одолевали по нескольку десятков километров и приносили сведения о численности и расположении противника. Мы отлично знали, что творилось в городах и прилегающих к лесу населенных пунктах, где хозяйничали немецко-фашистские захватчики. В том числе имели достоверные сведения о тяжелой жизни советских граждан оккупированного Крыма.
Немцы стремились еще до наступления весны во что бы то ни стало уничтожить партизан. В одном из тяжелых боев погиб Саша Зобнин, тяжело ранили моряка Василия Зибирова, геройски погиб Глеб Федотов, отличный парень, все время песни пел, никогда не унывал. Зобнин погиб так: он слишком любил поесть, все время кушать хотел. И вот когда мы отступали во время одного из боев, он вдруг вспомнил, что котелок на прежней позиции забыл. Вернулся за этим котелком, и его там немцы раз, и автоматной очередью полоснули. А был такой здоровый, мощный парень. Васе Стрегубову в одном из боев перебили ноги, медсестра ничего не может сделать, тогда я ему говорю:
– Вася, скоро отправим тебя на Большую землю!