Рота тронулась и пошла вслед за уходящей колонной. Мощеная дорога медленно поднималась вверх, и через некоторое время мы вышли из низины на свет. Несколько гудков паровоза долетело до нас со спины, и, как прощальный последний голос живого мира, они потонули в предрассветном пространстве.
Мы шли по булыжной дороге, медленно забираясь в гору. Перед нами постепенно открывался далекий и сумрачный горизонт. Поднявшись на гребень, мы впервые увидели бесконечную даль. Первый взгляд всегда оставляет в памяти неизгладимую картину. Мы, с каждым шагом удаляясь от Селижарово, шли молча, не меняя и не ускоряя шаг.
Колонна растянулась по дороге и разорвалась. Наконец одна из рот свернула в сторону, а мы продолжали идти куда-то вперед. Каждая рота самостоятельно определяла свой путь. Мы шли, стуча железными набойками сапог, по неровной поверхности неширокой дороги. Мимо медленно, меняясь местами, проплывали поля и леса. Солдаты посматривали по сторонам, думая, что они приближаются к линии фронта, но кругом по-прежнему все было тихо и сумрачно. Тишина! Зловещая тишина! Кругом такое спокойствие и такое безмолвие, что казалось, в ушах звенит после лязга и грохота колес товарного поезда.
Серое утро встретило нас мелким дождем и прохладой. Булыжная мостовая кончилась, и мы шли по грунтовой дороге.
Я шел сзади и следил, чтобы никто не отстал. Мне было поручено смотреть за отстающими солдатами. Я снимал груз с плеч отставшего солдата, сажал его на телегу и возвращался в конец строя. Через некоторое время отдохнувший солдат отправлялся догонять своих товарищей, а его место в повозке занимал новый обессилевший.
Недалеко от дороги с правой стороны показалась деревня. Избы стояли без всякого порядка, и казалось, что деревня вымерла от какой-то страшной болезни.
«Скорее всего, – подумал я, – жителей деревни эвакуировали. Что это? Линия фронта проходит где-то рядом?» По моим расчетам, мы успели пройти километров тридцать. За деревней снова показался лес, а за лесом – поле. Дорога свернула круто влево и пошла вниз. Вскоре мы увидели следы каких-то строительных работ. Здесь рыли, а здесь копали, здесь зарывали бревна и ставили столбы, лили бетон, засыпали песок, ровняли землю, укладывали дерн, прибивая его деревянными колышками. Здесь проходила линия обороны. Мы пришли на передний край укрепрайона. После недолгого совещания со взводными командир роты объявил:
– Карты района у вас на руках не будет, командирам взводов не положено. Пойдем знакомиться с местностью, обойдем пешком весь район обороны.
И он повел нас по переднему краю роты. Мы гуськом пробирались сквозь густые заросли кустов и деревьев, пригибались и перепрыгивали траншеи, неотступно следуя за ним. За короткое время мы обошли весь район обороны роты. Теперь, уточнив границы взводов, сектора обстрела и наблюдения, мы должны были развести по окопам своих солдат.
Приказа занять оборону еще не поступало, поэтому благоустройство и дооборудование позиций было не наше дело. Взводам нужно было рассредоточиться по всей линии участка и ждать боевого приказа сверху. Мы заняли небольшую землянку, я выставил охрану, назначил смены часовых и объявил распорядок дня.
Окопная жизнь началась для солдат как-то сразу, без всяких вступлений и подготовки. В землянке весь взвод разместиться не мог, часть людей осталась на ночь в открытых окопах, без крыши. Каждый мог на место ночевки принести себе охапку хвороста или соломы, если где-то под боком была возможность ее найти.
Еще вчера, лежа в вагоне на сухих шершавых неструганых досках, они потягивали из горлышка сладковатый портвейн, курили папиросы и беззаботно пускали табачный дым под потолок. Сегодня, устав от марш-броска, они попали в сырые липкие окопы. От непривычки руки и ноги потяжелели, хребет и шея болели, а снять с себя что-нибудь и сбросить на землю солдату было не положено. В чем есть солдат на ногах, в том и ложись! Да еще винтовку свою покрепче прижми.
С утра я солдат включил в работу. Они, ничего не понимая, копались в земле. Я знал по опыту, что солдат надо сразу втянуть в работу и в суровый режим. Главное – не дать солдату разомлеть и расслабиться. Впереди будет немало тяжких переходов, и каждый раз после них нужно иметь запас сил. В этом, вероятно, мудрость физической закалки солдата. Теперь, когда рота вышла на рубеж обороны, обстановка могла измениться в любую минуту, об этом меня предупредил командир роты.
Вечером, когда меня вызвали к командиру роты, я слышал там разговор про немцев. Прибывший из штаба батальона офицер рассказал, что они были верхами впереди километров на двадцать и слышали на западе артиллерийскую стрельбу. Орудия били залпами. Настоящая канонада! Слово «канонада» в рассказе офицера звучало солидно и весомо. Я сам никогда не слыхал гула артиллерийской канонады и мог ее только представлять по сюжетам кино. А этот незнакомый офицер слышал ее в отдалении. Ему исключительно повезло! Он успел побывать на линии огня и фронта.
Вернувшись в расположение своего взвода, я подозвал старшину и многозначительно сказал:
– Люди слышали впереди канонаду!
– Наверняка это наши! – уверенно заявил старшина.
– Я тоже так думаю, – согласился я, – иначе и быть не может! Устроить канонаду могли только наши!
Я никак не предполагал, что на Западном фронте у нас нет ни снарядов, ни артиллерии. На фронтовых складах вообще отсутствовали боеприпасы, а у отступающих солдат давно кончились ружейные патроны. Вот почему многие, кто бежал и отступал от немцев, побросали свои винтовки.
Прошло несколько дней, из-за леса, где, по рассказу офицера из штаба, громыхала канонада, появились маленькие группы солдат. Они шли без противогазов, без касок и без винтовок… Когда мы их остановили и спросили, кто они и откуда идут, где сейчас бои и грохот нашей канонады, они очень удивились и отрицательно помотали головами.
– Мы идем оттуда! – и они неопределенно показали в сторону леса.
– Никакой канонады там не было! – ответил сержант.
Ничего конкретного о боях и о нашей артиллерии они сказать не могли. Они шли через леса и болота, без продуктов питания и без курева. Они проходили большую деревню и видели, как жители из колхозных амбаров тащили зерно и увозили его по своим домам на телегах.
– А почему их заранее не эвакуировали? – спросил кто-то из наших солдат. – Здесь, в этой местности, из деревень всех вывезли!
– Нам об этом ничего не известно!
Окруженцам показали дорогу на Селижарово, там располагались штабы и тыловые части, там на местах была советская власть.
Ночь прошла беспокойно. На душе осталась смута и неприятное волнение. Кругом было по-прежнему тихо и с военной точки зрения вполне спокойно. Мы не знали, что перед нами наших войск давно уже нет.
Утром снова над позициями появились дождевые облака. Ударил раскатисто гром и покатился над лесом. Может, наш офицер из штаба перепутал раскаты грома с фронтовой канонадой и «заливал» нам относительно передовой? Заморосил мелкий дождь. Над землей нависла серая непроглядная мгла.
Мы находились на Валдайской гряде. Сзади нас находится шоссе Осташков – Селижарово, а в деревне Язово расположился наш командир роты. Мы находились на линии обороны, которая проходила по окраине деревни Вязовня.
Впереди лес. За лесом – дорога и деревни Ясенское, Пустоша и Семеново. За дорогой высота 288, а далее деревня Косарево и железная дорога со станцией Сигово.
Я смотрел у офицера штаба карту, когда он приезжал. Я зарисовал план местности без нанесения огневых точек и рубежа обороны. По общей схеме обороны укрепрайона взвод занимал не самую первую линию окопов и дотов. Я узнал, что нас вывели временно на этот рубеж. Инженерные сооружения на этой линии не были еще готовы. Мы должны были следить за качеством работ и принимать у строителей каждый объект. Мы следили за количеством бетона, чистотой засыпаемого гравия, за пригодностью опалубки, за толщиной бетонных перекрытий.
Никто не знал, что через неделю из штаба фронта придет приказ и нас в срочном порядке перебросят на другой участок УРа, в район Сычевки. Нам придется много дней идти пешком через леса, поля и деревни по разбитым и залитым дождем и грязью дорогам. Мы будем преодолевать крутые спуски и подъемы, и, наконец, к 20 сентября выйдем на левый фланг нашего укрепрайона, где среди многих деревень одну называют Шентропаловка.
И действительно, через неделю мы получили приказ сняться и совершить марш в указанный район.
Взвод пристроился сзади роты, и рота стала медленно подниматься вверх по размытой дождем дороге.
В темноте мы упорно двигали ногами и вскоре дошли до следующей деревни. Пройдя ее, мы стали снова подниматься в гору. И только ступив на мощеную дорогу, мы взяли размеренный шаг, зашагали уверенно, чувствуя под ногами твердую опору. На слякоть и лужи уже никто не обращал внимания.
Всем хотелось побыстрее дойти до места, повалиться на землю, вытянуть ноги и закрыть глаза. Впереди еще не показались станционные постройки Селижарово, а рота свернула с дороги и оказалась в лесу. Здесь роту остановили, рассредоточили, солдаты сразу повалились на землю и распластались кто где. Я приказал составить винтовки в козлы и выделить часовых для охраны и порядка.
Кое-кто еще нашел силы, потопал ногами, повозил, пошаркал подметкой по траве, стараясь в темноте нащупать сухое место. Но большинство легло там, где их остановили. Они валились на землю, как падают мертвые, подбитые пулей тела. Только часовые остаток ночи торчали вертикально, как пни.
Мы со старшиной не могли сразу лечь, у нас были разные дела, нас вызывал к себе Архипов. Освободились мы, а на небе уже легла серая полоса рассвета. День обещал быть светлым и не дождливым, но бестолковым. Нас без конца вызывали, что-то важное сообщали и, наконец, велели сидеть и просто чего-то ждать.
С рассветом со стороны дороги вдруг потянуло приятно дымком. Громыхая по булыжной мостовой, с дороги свернула батальонная кухня. Она с горящими топками мягко вкатилась в лес, побудку солдат делать было не надо. Этот желанный запах в один миг поднял на ноги лежащих на земле. В такой момент даже спящий, не открывая глаз, способен подставить под черпак свой котелок.