На переходе вокруг Калинина сначала мы топали ночами, а затем нас пустили днем. За три перехода мы обошли вокруг города и на рассвете 3 декабря, не выходя из леса, приблизились к Волге.
Вечером нас, командиров рот, собрали и вывели на берег Волги, подвели к крайнему дому в Поддубье и велели ждать. Через некоторое время Карамушко, наш командир полка, подъехал к опушке леса. Поверх полушубка на него был надет белый маскхалат.
Это была первая рекогносцировка, на которой был командир полка. Вместе с Карамушко пришел офицер. Какого он был звания? Знаков различия под маскхалатом не было видно. Он зачитал боевой приказ:
«Дивизия в составе передового отряда 31-й армии 5-го декабря сорок первого года переходит в наступление. Два полка дивизии, взаимодействуя в полосе наступления, должны прорвать оборону противника на участке Эммаус – деревня Горохово. На Эммаус вместе с дивизией наступает наш стрелковый полк.
Второй батальон стр. полка двумя ротами наступает на деревню Горохово. Стр. полку к исходу дня 5-го декабря приказано перерезать шоссе Москва – Ленинград и овладеть деревней Губино.
В дальнейшем батальон наступает на совхоз Морозово и к исходу дня 6-го декабря должен выйти на железнодорожную станцию Чуприяновка».
– Перед наступлением по деревне Горохово будет дана артподготовка. И могу сообщить еще одну приятную новость – нас будет поддерживать авиация. До начала наступления никому из леса не выходить, находиться в ротах и ждать установленного времени!
После прочтения приказа Карамушко показал нам рукой направление и полосу наступления полка.
– Все ясно? Вопросов нет?
Первый раз за всю войну я получил карту местности. По ней завтра на рассвете нам предстоит идти вперед.
Вот на карте, на крутом берегу, деревня Горохово. Здесь проходит передний край обороны немцев. Еще выше по отлогому склону прямой линией изображено шоссе Москва – Ленинград. Переходишь шоссе, около леса деревня Губино. За лесом полотно железной дороги, а чуть левее обозначен совхоз «Морозово» – бывший конный завод племенных рысаков.
– Ну что, лейтенант! – слышу я сзади голос Татаринова. – Пройдем или ляжем под первой же деревней?
– Почему не пройдем? Чего, собственно, бояться?
– Как ты думаешь, доползем до шоссе? – не унимался Татаринов.
Я повернулся, посмотрел ему в глаза и ответил:
– Не волнуйся, дойдем до Берлина. Назначаю тебе место встречи на Фридрихштрассе нумер цвай.
– Почему Фридрих и почему цвай?
– Потому что улица Фридриха в Берлине наверняка есть. А цвай – легко запомнить! Ты чего-то боишься, Татаринов, и не хочешь говорить.
– Меня вчера предупредили, – кивнул головой в сторону полковых теплушек Татаринов. – Струсишь в наступлении, пойдешь под расстрел!
На этом разговор наш закончился. Мы разошлись по ротам.
В ночь на 5 декабря роту Татаринова послали тихо переправиться через Волгу. Он должен был подойти под крутой обрыв и, постреливая, не давать немцам спать до утра. Рота Татаринова вошла в мертвое пространство, куда не могли залететь ни пули, ни снаряды.
Ночью можно было без выстрела перейти по льду через Волгу и под обрывом спокойно сидеть, ожидая сигнала для наступления.
Я просил комбата, чтобы мою роту тоже послали вперед под берег. Мне было сказано, что я вместе со всеми на рассвете перейду в наступление, буду брать Горохово, и дивизия не разрешила без времени соваться туда.
К утру 5 декабря мы были на ногах. Получив водку, сухари и махорку, мы были готовы идти через Волгу на тот свет, как кто-то сказал из солдат.
Роту частями вывели за деревню на исходные позиции. Мы обошли крайний дом, отошли от деревни вперед, вышли на пологий берег и легли в снег. До рассвета оставались считаные минуты. Я посмотрел еще раз в ту сторону, куда нам предстояло идти. Впереди простирался открытый обрывистый берег. Покрытое льдом и снегом русло Волги совершенно не выделялось на белом фоне снежной равнины. И только там, на той стороне реки, возвышался крутой обрыв, за кручей которого были видны темные стены передних домов. До деревни отсюда идти и идти!
Немцы сидели в деревне и постреливали из пулемета. Снежные бугры от деревни справа и слева немцы не занимали. Накануне и ночью немцы из артиллерии не били. Я думал, что мы без особых потерь преодолеем русло Волги, полезем на снежный бугор и возьмем деревню.
Но тут раздались залпы немецких орудий.
Мы лежали в снегу, и на фоне светлого неба, затянутого облаками, было видно, как к земле устремлялись черные точки летящих снарядов. Удары снарядов о землю мы ощущали короткими толчками. Но вот часть немецких батарей перенесла огонь ближе к реке и ударила по замерзшему руслу реки. Немцы поставили мощный заградительный огонь на фарватере. Мы лежали и смотрели, как рушится лед, как вздымаются мощные взрывы, как, надламываясь, поднимаются над поверхностью реки вздыбленные льдины, как кидается и пенится стремительная волжская вода, как она огромными темными столбами поднимается медленно к небу и рушится с неистовой силой, застилая собой русло реки.
Мы лежали и ждали, когда нам подадут команду идти в атаку. Может, какие роты не успели выйти на исходные позиции? Почему с подачей сигнала тянут? Мне казалось, что момент начала атаки срывается. Пока мы лежим, немец разобьет весь лед, и придется наводить переправу. На время нельзя полагаться. Телефонная связь оборвалась.
Я позвал ординарца, мы вскочили и подбежали к крайней избе. Недалеко за ней, на склоне бугра и оврага, была отрыта землянка. Подбежал к двери землянки и рывком открыл ее. Навстречу мне вывалила какая-то бабенка, и за ней наш комбат.
– Кому война! А кому хреновина одна!
Комбат, услышав мои слова, отстранил рукой бабенку и посмотрел на меня в упор.
– Ты чего здесь?
– Ничего! Связь оборвана! Когда приказ будет вперед идти? Или мы до вечера лежать будем? Немцы лед рушат! Потом вплавь пойдем?
– Командир полка даст команду! Я связного пришлю! Все понял?
– Понял!
– А раз понял, вали отсюда!
Я посмотрел на него, сплюнул, повернулся и пошел обратно в роту.
Залпы следовали один за другим. Я посмотрел вперед на русло реки – там рвались снаряды. Что нас ждет впереди? Смерть при переходе русла на любом из участков.
«Не смерть страшна, – рассуждал я, глядя на вскипающую воду и летящие глыбы льда. – Ее не избежать, если на тебя вдруг обрушатся сверху снаряды. Страх перед смертью – вот что кошмаром давит на сознание, выворачивает душу и убивает волю.
А если в русле тебя не убьет? Если ты добежишь до твердой земли и успеешь укрыться под бугром? Ты же на бугор полезешь и там можешь сложить свою голову! А за бугром стоит деревня. Тебе ее нужно брать! А за ней еще одна, и еще, и еще! Когда это произойдет? Когда ты встретишься со смертью? Что, собственно, лучше? Сразу отделаться? Провалиться под лед? Или потом под какой-нибудь деревней отдать свою душу? Что же все-таки лучше? Лучше сейчас? Или лучше потом? Русский Иван всегда надеется на авось. Авось пронесет! Авось потом будет лучше! Да, но сколько раз придется рассчитывать на этот авось, если тебе предстоит воевать не день, не два, не неделю и не месяц?»
И тут вдруг на снежном покрове правее нашей роты я заметил движение, послышались голоса, стали подниматься солдаты. К нам в роту прибежал батальонный связной. Поступила команда подниматься в атаку. Красной ракеты не будет. Ракетницу не нашли.
Я поднял роту, и мы, раскинувшись в цепь, пошли к руслу реки. Подойдя к краю вскрытого льда, каждый из нас на ходу стал выбирать твердую перемычку, по которой можно было перебежать на ту сторону. Повсюду огромные воронки, и весь лед покрыт водой. Топтаться на месте ни секунды нельзя. А куда ступать? Везде вода под ногами!
Снаряды рвались кругом и рядом. В любую минуту могли ударить и здесь. В любое мгновение роту могли накрыть десятки снарядов.
– Давай вперед! Быстрей до твердой земли! – закричал я и ступил ногой на перемычку.
Солдаты сразу поняли, что к чему.
Слева и справа, насколько было видно, к разбитой кромке взмокшего льда подходила извилистая сплошная цепь солдат. Вот она разорвалась на отдельные куски и скрылась в дыму от разрывов.
Перед нами тоже встали огромные столбы вздыбленной воды, летящие глыбы льда, зияющие холодной стремниной пробоины. Рота в сотню солдат вдруг замерла на краю водной пропасти от ужаса.
Пулеметного огня со стороны немцев не было слышно. Кругом ревели снаряды и рушилась вода. Под ногами ломался лед. Перед глазами всполохи огня и непроглядная дымовая завеса. Куда бежать, совершенно не видно.
– Давай вперед! – закричал я и побежал под разрывы.
Нужно было бежать и бежать вперед. Топтание на месте смерти подобно! И вот наконец под ногами твердая земля. Разбитое русло реки только что пройдено!
Татаринов со своими солдатами сидит под бугром и смотрит на нас. У него глаза вылезли из орбит, когда мы появились на краю воды из смерча и скрежета. Рота Татаринова – сухая и целая. А мы по горло в воде и тут же у него на глазах покрываемся белым инеем. Но это ничего не значит. Татаринов знает, что мне идти на деревню.
Приказа никто не отменял. Приказ был. Деревню брать мне. Связь с тылами отсутствует. Приказом не было предусмотрено, что моя рота покроется коркой льда. На снежный бугор, где стоит деревня, должна лезть пятая стрелковая рота.
Я не считал и не стал проверять своих солдат. Сколько осталось живых и сколько ушло под воду. Сейчас важно было, что рота достигла берега, и нужно быстрей подниматься на бугор и занимать деревню. Вся война вот так – быстрей и быстрей!
Немцев в деревне оказалось немного – человек десять, не больше. Увидев нас у крайних домов, они заметались и побежали к середине деревни. Мы перешли улицу у них на глазах, и они, видя, что мы не стреляем, бросились наутек.
Деревню мы, как говорят, заняли без выстрела. Я прошел по деревне, вышел на окраину и стал рассматривать впереди лежащее открытое снежное поле.