Через какое-то время немцы опомнились, поставили пулемет на дороге и дали в нашу сторону несколько очередей. Я велел старшине Сенину ударить по ним из пулемета.
– Бей короткими очередями! Дистанция двести метров! Бери под обрез дороги! Режь пулеметчика под живот!
Немцы лежали на дороге, а мы стреляли из-за угла избы. Преимущество было на нашей стороне. Получив несколько очередей, немцы сорвались с места и бросились бежать по дороге.
После короткой перестрелки, когда немцы побежали, мы стали преследовать их. Мы шли, все время медленно поднимаясь в гору.
Где мы перерезали Московское шоссе, трудно сказать. Мы ожидали, что и шоссе, как дорога, будет расчищено от снега. А оно оказалось скрыто под снегом.
Деревню Губино мы увидели не сразу. Сначала показались трубы и засыпанные снегом крыши, а потом – бревенчатые стены домов. Деревня стояла у самого леса. За деревней пушистые, покрытые белым инеем кусты, затем заснеженное мелколесье, а за ним настоящий, с высокими елями, лес.
Группа немцев, за которой мы шли, вбежала в деревню и посеяла панику. Мы увидели, как из домов выбегают другие солдаты. Их стало больше, но они с перепугу побежали из деревни. В деревню Губино мы тоже вошли без выстрела, прошли ее до крайнего дома и остановились.
Вместо того чтобы получить от комбата похвалу за взятие деревни, я вскоре получил от него втык. Он неожиданно появился в деревне Губино и заорал на меня:
– Почему остановился в деревне? Почему не выполняешь приказ? Почему не занял совхоз «Морозово»?
– Первый раз слышу! Мне было приказано к исходу дня перерезать Московское шоссе и попытаться с ходу взять Губино. Вот я и здесь! А в «Морозово» по приказу мне положено быть завтра.
– Мне нужно «Морозово»! Ты понял, что мне нужно?
– Вот ты его и бери! А мне нужно высушить одежду на солдатах и дать им отдых хоть несколько часов!
– Через два часа тебя в деревне чтобы не было! Пойдешь по дороге через лес, выйдешь на опушку и займешь оборону перед совхозом «Морозово». Туда пошлем твоего старшину с продуктами. В шесть ноль-ноль перед рассветом по «Морозово» будет дан залп нашей артиллерии. После залпа поднимаешь своих солдат в атаку и цепью пойдешь на «Морозово». Все понял?
– А что оно, «Морозово», представляет собой?
– Увидишь, когда возьмешь! Татаринов перейдет железную дорогу и повернет влево, в направлении станции Чуприяновка. Он возьмет станцию, ты будешь прикрывать его по полотну со стороны Калинина. Все ясно? Давай вперед!
Рота, пройдя лесной массив, вышла на западную опушку и расположилась справа от дороги. Солдаты зашли в глубокий снег и легли.
Метрах в ста впереди, по моим расчетам, должен был находиться обозначенный на карте совхоз «Морозово». Мы тогда не знали, что тут был небольшой конный завод, вернее, Морозовская конюшня.
Время зимой бежит быстро. Светлая часть дня короткая. Не успеешь оглянуться, уже сумерки и долгая ночь.
К середине ночи облака несколько рассеяло, с севера подул порывистый ветер и под ногами заскрипел мелкий снег. Солдатские спины согнулись, покрепчал мороз. Никто из солдат не хотел спать, да и мудрено было уснуть в промерзшей одежде. Ледяной воздух жег ноздри и легкие.
Домов и построек за белыми ветвями не было видно. Но я знал, что они стоят где-то рядом, в полсотне шагов впереди…
И вдруг из-за леса, из-за нашей спины, там, где были тылы, послышался нарастающий гул летящих снарядов. В голове успело мелькнуть, что наша артиллерия хочет ударить по совхозу «Морозово». Гул снарядов на мгновение затих и в ту же секунду обрушился на роту. Под мощный залп разрывов люди попадали в снег. Повалились друг на друга, кто где стоял.
Весь залп, выпущенный из-за леса, по небрежности наводчиков пришелся по опушке леса, где стояла пятая рота.
Когда я падал, на меня навалились сверху двое солдат. Я оказался прижатым к земле их весом. Но вот разрывы снарядов стихли. Над снежной опушкой леса повис сизый дым. Люди зашевелились и стали подниматься на ноги.
– Ну хватит! Полежал и вставай! – сказал я, пытаясь подняться и толкая локтем солдата.
Но солдат не шевелился и не отвечал. Он уже не дышал.
Все были подавлены и оглушены этим обстрелом. Одним залпом в роте выбило сразу шесть человек. Шесть солдат‐москвичей было убито, и ни одного раненого!
На лесной дороге со стороны нашего тыла показались два солдата. Они бежали, разматывая провод и оглядываясь по сторонам. Отдышавшись, они забили в мерзлую землю металлический штырь, подсоединили к ящику телефона протянутый провод и молча сунули мне в руку телефонную трубку. В ней уже ревел голос комбата:
– Ты почему не в «Морозово»? Мы расходуем реактивные снаряды! А он сидит на опушке леса и не чешется!
Видно, связисты запоздали с прокладкой провода. Они должны были размотать его до начала обстрела. А комбат делал вид, что во всем виноват только я. Он кричал в трубку, что я срываю наступление. А я терпеливо слушал и не перебивал его. «Не стоит, – подумал я, – останавливать его крик. Пусть поорет немного. А когда он кончит, я спрошу его насчет обстрела по своим». И в самом деле, когда он выдохся, я спросил его, кто будет отвечать за убитых своей артиллерией.
– У меня шесть убитых! Чего молчишь? И потом, где приказ, чтобы я вышел на «Морозово»? Кто мне его передал? Я не обязан догадываться, что вы там задумали.
– Тебе нужно брать немедленно «Морозово»! И до рассвета ты должен быть там! А с убитыми ничего не сделается! Полежат на снегу, подождут!
Я сунул трубку телефонисту и подозвал командиров взводов. Ночь была тихая, темная и морозная. Сбежав из Губино, немцы повернули по другой дороге, которая ушла в направлении Калинина. На совхоз «Морозово» они не пошли. По-видимому, здесь проходит раздел их полков и дивизий. Теперь по этой зимней дороге мы должны приблизиться к позициям немцев другой дивизии. Что там впереди? Как встретят нас при подходе к совхозу?
В это время позади роты появился комбат. Видя, что мы развертываемся для наступления, он молча повернулся и подался назад.
– Используем темноту! – сказал я Сенину и Черняеву.
Солдаты поглядывали на меня. Я знал, стоит мне оступиться или замедлить шаг, они сразу замрут на месте. И потом их не сдвинуть вперед. Солдата нужно вести не останавливаясь, не давая ему передышки. Я ускорил шаг.
С каждым шагом напряжение росло. Все ждали встречного выстрела, а снег скрипел под ногами, и казалось, что этот звук слышен, как скрежет танковых гусениц. Сейчас он разбудит немцев и поднимет их всех на ноги.
Но почему немцы молчат?
Теперь мы шли вообще на виду. Может, они хотят подпустить и ударить сразу? А может, спят и вовсе не думают, что мы уже подходим к крыльцу?
Перед крыльцом расчищенная от снега площадка. В замерзшем окне виден отсвет горящей коптилки внутри. Мороз за тридцать градусов, и на крыльце никого. Внутри горит свет, а на улице ни души. Где же часовые?
Я подал знак младшему лейтенанту Черняеву, чтобы он шел со своими солдатами к сараю. Сенин со своими славянами остался рядом со мной. Он молча стоял и ждал, какую я отдам команду.
Я велел Сенину окружить дом с двух сторон.
– Стрелять только тогда, когда немцы начнут прыгать в окна!
Внутри дома находились люди. Это мы сразу учуяли, даже если бы в окнах не было света. Теперь немцы были в наших руках. Солдаты Сенина действовали расторопно и уверенно. Русскому солдату хоть малую малость почувствовать свою силу, хоть на минуту получить перевес! Тут уж храбрости не отбавляй! Тут солдата подгонять и торопить не нужно! Он полезет в любую темную дыру, со злостью зарычит, как фокстерьер на лисицу.
Когда немцы увидели в комнате вооруженных русских солдат, они завопили так, что было похоже, что неумело режут молодую свинью. Я первый раз слышал, как пронзительно вопят и визжат взрослые мужчины.
Один обезумевший от страха немец вскочил на подоконник, пытаясь прикладом выбить оконную раму и спастись бегством. Но несколько выстрелов наших солдат по верхней части рамы отбросили его назад. Он спрыгнул на пол, согнулся пополам и ткнулся каской себе в колени. В других окнах соседних комнат на подоконниках вниз головой остались висеть несколько трупов.
– Стрелять только в немцев, что прыгают из окон! – крикнул я солдатам, стоявшим за углом.
Из задней комнаты немцы решили бежать. Посыпались рамы и стекла наружу. Несколько человек успели выпрыгнуть вниз. За углом затрещали беспорядочные выстрелы. Остальные, видя, что мышеловка захлопнулась, побросали свои винтовки и подняли руки вверх.
Мы вывели захваченных фрицев на снег, пересчитали их вместе с убитыми. Их оказалось всего шестнадцать человек. Несколько убитых висело на подоконниках, трое валялись на полу внутри дома. На снегу от окон я увидел свежие следы. Возможно, двоим удалось бежать из совхоза, хотя стоявшие снаружи у окон солдаты клялись и божились, что не упустили ни одного. Я еще раз осмотрел следы на снегу. Они шли двойной дорожкой от окон прямо в лес. Ясно было, что двое немцев сбежали из дома.
Осмотрев еще раз дом внутри и снаружи, я пошел к Черняеву, который находился у сараев. Двойные двери сараев были закрыты. Снаружи под каждую из дверей были подперты наклонные бревна. Откинув бревна в сторону и отворив двустворчатые двери, мы все внезапно отпрянули назад. Из темноты сарая на нас смотрел орудийный ствол немецкого танка. Было такое впечатление, что вот он сейчас заворчит, поведет стволом, лязгнет гусеницами и тронется на нас. У нас даже сперло дыхание от неожиданности. Но вот минута нашего замешательства прошла. Из танковой пушки в нас не стреляли, из пулемета тоже не полоснули, мы были по-прежнему живы, целы и стояли в оцепенении. Через минуту мы начали уже соображать. Танков оказалось два, а что мы могли сделать против них, если у нас в руках были одни винтовки? Мы воевали без всяких правил. У них самолеты и танки, сотни орудийных стволов. А у нас солдаты-стрелки с винтовкой и обоймой всего в пять патронов.