Такая вот стратегия и тактика! И главное что? Мы ротой берем деревню за деревней.
Конечно! Сейчас удача и случай на нашей стороне. Но не будем обманывать себя. Нас ожидает расстрел в упор в самое ближайшее время. Потому что никто не знает, где нас встретят немцы мощным и беспощадным огнем.
Возможно, что мы здесь ничего героического не сделали. Подумаешь, взяли несколько пленных и два танка в качестве трофеев!
На всем пути мы шли без особых потерь, смотрели смерти в глаза, а это в счет не идет, когда солдат не убивает. И здесь, когда мы открыли в сарае дверь, от страха и от ужаса мурашки у нас побежали по спине. Вот если бы танк стрелял в нас, вот это было бы геройство. А это даже подвигом не назовешь…
Перед рассветом 6 декабря в роту прибежал связной, посланный из батальона.
– Мне нужно докладать! – сказал ему комбат. – А из роты нет никаких донесений.
– Беги доложи! У нас есть пленные, и два танка в сараях стоят. Пусть присылает людей и конвоирует пленных!
– А это какая деревня?
– Это не деревня, а совхоз «Морозово»!
Как потом выяснилось, нам повезло! Мы с ходу взяли Горохово, Губино и совхоз «Морозово». Мы вклинились в немецкую оборону и находились у железной дороги. А наши соседи справа и слева были отброшены за Волгу. Стрелковый полк, наступавший на Эммаус, был разбит и отброшен назад. То есть справа от нас полки из-за Волги ни на шаг не продвинулись. По рассказам телефонистов, немцы на них пустили танки, и малая часть их вернулась на исходные позиции.
Телефонисты трепаться не будут! Раз у них от таких известий трясутся руки, значит, они о деле говорят. Приятели по линиям связи все передают друг другу. Наше начальство темнит. Чтобы и мы не сбежали, а сидели на месте. Потому что мы единственные находимся на острие главного удара и проникли глубоко в оборону противника.
Связисты размотали провод до самого крыльца.
– Товарищ лейтенант! Куда аппарат?
– На крыльцо! Отсюда лучше видать!
– Может, в дом? Там удобнее!
– Сказал на крыльцо!
Мне подали трубку. Там, на другом конце провода, я услышал голос комбата. Он весь в нетерпении орал в трубку:
– Але!
– Слушаю! – сказал я.
– Почему не по форме докладываешь? – закричал он.
– А ты орешь на меня по форме? – спросил я. – Хочешь разговаривать, говори спокойней!
– Ты взял «Морозово»?
– Да, взял! Совхоз «Морозово» мы взяли без потерь. Есть пленные и убитые немцы. Пришлешь солдат, направлю их к тебе. Они у меня в сарае вместе с танками дожидаются.
– С какими танками?
– В сарае два танка захвачены. На консервации были. Остальное мелочь – мины, снаряды, бочки с бензином под снегом.
– Тебе передали приказ?
– Какой?
– Перерезать железную дорогу и занять оборону! Дождешься Татаринова. Теперь он с ротой пойдет вперед. А ты его прикроешь по полотну железной дороги со стороны Калинина. Он будет брать станцию Чуприяновку, а ты будешь железную дорогу держать. Тебе все ясно?
– Ясно!
Я закончил разговор и отдал трубку телефонисту.
– Товарищ лейтенант! Слышали новости? Мне дружок по телефону передал. Наших спихнули за Волгу. Драпали все, вместе со штабными из дивизии. Нас могут с минуты на минуту отрезать. Вы куда будете отходить?
– Нам приказано не отходить, а наступать на станцию.
Я посмотрел на дорогу. На опушке леса показалась рота Татаринова.
– Черняев! – позвал я младшего лейтенанта. – Пойди разбуди сержанта Старикова. Пусть возьмет с собой двух солдат. И давай его сюда на крыльцо!
Через некоторое время Стариков и два солдата вышли.
– Ты пойдешь прямо через лес к полотну железной дороги, займешь там позицию и будешь наблюдать. Жди на месте нашего подхода. Мы пойдем по твоим следам.
К крыльцу подошел Татаринов.
– Здорово, лейтенант! Ты еще жив?
– Здорово! Как видишь!
– Это твои убитые лежат на опушке леса?
– Мои!
– А кто хоронить их будет?
– Не знаю! Мне комбат сказал, что я не похоронная команда, а боевая единица! Мое дело идти вперед! Вы переходите железную дорогу и берете станцию, а я со своей ротой прикрываю вас от Калинина.
– Встретимся на полотне!
– На полотне так на полотне! – согласился я.
Мне, конечно, везло. Я брал деревни без потерь. Посмотрим, как теперь повезет Татаринову?
Дорога от совхоза «Морозово» круто поворачивала влево и шла вдоль полотна железной дороги. Но мы на поворот не пошли. Мы около него сошли в снег и пошли по следам сержанта Старикова. Он с двумя солдатами был на полотне и ждал нашего подхода. Кругом укрытый снегом кустарник и ели. Нас трудно было бы обнаружить даже с близкого расстояния. Впереди просветлело. Мы пробрались сквозь ветки и вышли на полотно.
– Все тихо! – доложил сержант Стариков.
Я огляделся кругом. Стальные рельсы с полотна железной дороги были сняты. Белый ровный снег устилал выемку полотна. Я велел своим солдатам перейти на другую сторону и подняться на опушку леса. По обеим сторонам железной дороги я уложил в снег своих солдат. Обзор вдоль полотна в сторону Калинина был отличный.
«Пехоту мы отбросим! – думал я. – А вот если танки пойдут, их на полотне не остановишь! С ружьями на танки не полезешь! Придется с солдатами отойти в лес. Ляжем поглубже в снег, и пусть себе стреляют. Танки в лес не пойдут! И четвертая рота тоже отвалится в лес!»
Примерно так я рассуждал, посматривая вдоль полотна в сторону Калинина. Но зря я фантазировал. Немецкие танки сюда не пошли.
Солдаты мои лежат по краю обрыва у выемки, а я уселся в мягкий сугроб, достал кисет и закурил. Оглянулся на полотно и увидел, как, пригибаясь к земле, через полотно мелкими группами начали перебегать солдаты четвертой роты. А за ними показался комбат.
– Ну как тут дела, лейтенант? – спросил он меня.
– Тихо кругом! Немцев не видно!
– Ты вот что, лейтенант! Снимай роту. Пойдешь на станцию следом за Татариновым.
И моя пятая рота двинулась следом за четвертой.
И тут вдруг со стороны домов, находившихся метрах в ста, прозвучали два винтовочных выстрела. Потом – еще два…
Пошедших вперед двух разведчиков спасти уже было нельзя, и среди солдат Татаринова появились раненые. Откуда стреляли немцы, мы никак не могли понять.
Я оглянулся назад. Нужно было немедленно принимать какие-то меры. Мы с лейтенантом Татариновым оказались отрезанными от своих солдат. Я сделал перебежку, и со стороны домов мне вдогонку ударили выстрелы. Но я оказался проворным, успел добежать до толстого дерева и завернуть за него. Я посмотрел на Татаринова. Ему было теперь сложней уходить назад. Он мог запросто получить пулю вдогонку. Немцы видели, откуда я выскочил, и теперь могли караулить его. Но потом я подумал. За раздвоенной елью они нас не видели. И не предполагают, что там остался второй.
Вот он кинулся назад, выскочил из-за снежного куста и побежал в мою сторону. Я смотрел на окна, крыльцо и углы дома, стараясь засечь дымки выстрелов, определить, откуда бьют немцы. Но ни движения фигур, ни вспышек выстрелов не было видно.
– Татаринов! Отведи свою роту назад! – услышал я голос комбата.
«Неужели, – подумал я, – он сюда, в роту, явился». Я обернулся. Комбат действительно стоял метрах в двадцати сзади.
– А ты, лейтенант…
Он, видно, забыл или вообще не знал мою фамилию.
– Бери свою роту и обходи станцию по той стороне железной дороги! Зайдешь им в тыл и ударишь из-за насыпи с той стороны.
«Вот это дело! – подумал я. – Давно бы ему пора ходить вместе с ротами».
Четвертая подобрала своих раненых, отошла и залегла в снегу. Теперь они будут ждать, пока я обойду станцию с другой стороны.
Вскоре сквозь пушистые ветки я увидел здание станции и крутую заснеженную насыпь, уходящую в сторону Москвы. Мы поднялись на насыпь, и перед нами открылась удивительная картина. Слева у дороги, под обрывом, дымила немецкая кухня. От нее в нашу сторону шел приятный и сытный запах съестного и слабый дымок. Правее на крышах домов, покрытых толстым слоем снега, задом к нам, растопырив ноги, лежали и целились немцы. Их было по четыре на каждой из крыш. Это те самые, которые убили разведчиков, которые нанесли ранения солдатам четвертой роты. Это те, от которых я так прытко бежал. Сверху им было все видно как на ладони. Они целились деловито, стреляли наверняка, перезаряжали свои винтовки спокойно, не торопясь. Они и теперь, когда мы зашли им в тыл, лежали и постреливали в сторону четвертой роты, как на стенде по тарелочкам.
Немцы настолько увлеклись своей удачной охотой, что подпустили нас на два десятка шагов. Мы рассыпались цепью полудугой и охватили сразу эти два дома и кухню. Когда до домов оставалось всего ничего, кто-то из солдат не выдержал, нарушил мой приказ не стрелять и выстрелил. Хотя я предупредил всех, что немцев будем брать у самых домов. Они сами сползут к нам в руки с крыш. Каждый знал, что я стреляю первым. Одиночный винтовочный выстрел без времени сделал свое гнусное дело. Немцев со снежных крыш как ветром сдуло.
Солдаты, увидев пустые крыши, открыли беспорядочную стрельбу. Теперь стреляли по упряжке лошадей с немецкой кухней. Два немца копошились возле нее, когда мы открыли беспорядочную стрельбу. А когда наши солдаты подбежали к кухне, немцы уже были от нас далеко.
Кухня, отбитая у немцев, стала для солдат самым дорогим и ценным трофеем. Кухня с мясным запахом, немецкой анисовой водкой и вишневым компотом без косточек была, так сказать, божественной наградой для наших солдат за холод и голод, за нечеловеческие страдания и муки.
Я крикнул:
– Макароны с мясом и вишневым компотом пусть от живота едят! А к водке за сто шагов никого не подпускать!
Жилыми и теплыми оказались два дома, с крыш которых стреляли немцы. Они стояли ближе к переезду. Здесь, в этих рубленых домах, располагалась немецкая санчасть.
Когда пятая рота выбила немцев со станции, четвертую отвели на тропу, по которой мы пересекали полотно железной дороги. Один взвод оставили на полотне лицом к Калинину, а с другим Татаринов ушел охранять совхоз «Морозово», где находился комбат. В общем, все осталось по-прежнему. Мы сидели впереди, а четвертая нас прикрывала сзади.