На войне часто зад оборачивается передом, и всему приходит свой черед и свой конец!
Не успели солдаты разобраться по своим местам в обороне, как мы увидели, что со стороны деревни Чуприяново, что стояла вдалеке, на господствующей высоте, вниз по дороге в нашу сторону начала спускаться группа немцев человек двадцать.
– Всем лежать и рожи не высовывать! – крикнул я громко и велел Сенину приготовить ручной пулемет. – Пусть думают, что на станции никого нет!
Я лег поудобней, взял у одного из солдат винтовочку со штыком, прикрыл один глаз, выбрал условную точку на дороге и посмотрел на линию прицела. Еще полсотни шагов! Пусть подойдут! Я дам один точный выстрел. Немцы ничего не поймут.
– Никому не рыпаться! Пулеметчикам тоже! Я буду один стрелять!
Двести метров обычный огневой рубеж. Мишень в полный рост, как на стрельбище из положения лежа. Разница только в одном. Там мишень из фанеры, а здесь она живая. Пуля войдет в мягкое податливое тело без единого звука и щелчка. Свист ее слышен, когда она пролетает мимо. Остальные, что идут рядом, даже не дрогнут.
Патрон в патроннике, палец на спусковом крючке…
– Не торопись! – сказал я сам себе.
Собственно, самого выстрела я не услышал. Я ощутил только резкий удар приклада в плечо. Винтовка чуть прыгнула и встала на место. Один немец взмахнул руками, поскользнулся на укатанной дороге и нагнулся. Потом он, как пьяный, широко расставил ноги и ткнулся головою вперед.
Совершенно не думая, что убил человека, я легким движением кисти, не отрывая локтей от опоры, перезарядил затвор. У меня на мушке новая мишень во весь рост. Снова удар в плечо, и снова споткнулся немец. Никаких сомнений. Этому я угодил точно в живот.
Вот и второй предстал перед Всевышним с молитвою на устах!
– Вот и пришла расплата за наших разведчиков! Два на два! И одного им в придачу на будущее! Око за око, глаз за глаз! – сказал я и посмотрел на своих солдат.
– Все видели, как надо стрелять! Теперь я посмотрю, на что вы способны?
Я посмотрел на дорогу, на немцев. Они пятились задом, ожидая новых выстрелов. А что они могли? Они были на открытом месте. Нас не видно.
– Рота! Приготовиться к бою! Прицел двести метров! Целиться под пояс! Стрелять не торопясь! Внимание! Огонь!
Затрещали выстрелы. Полоснул пулемет. Немцы мгновенно развернулись и бросились бежать, оставив на дороге троих убитых.
Пулеметчики били, солдаты стреляли, и ни одного из бегущих никому не удалось подстрелить. Немцы рысью добежали до деревни и скрылись между домами.
– Дело плохо! – сказал я сам себе. – Полсотни стрелков, ручной пулемет, и ни одного попадания. Страшно то, что это уже не первый раз. Потерять уверенность в себе можно с первого раза. Солдаты чувствуют свою неуверенность и отводят глаза. А на ходу этому не научишь!
– Противно смотреть! – сказал я громко и театрально сплюнул в снег. – Простого солдатского дела сделать не могут! Вот Бог послал солдатиков!
А тем временем уже и вечер навалился. Небо стало темнеть. Я расставил солдат роты по круговой обороне и приказал смотреть в оба.
Наступила ночь. И, как и следовало ожидать, с наступлением ночи меня вызвали на КП батальона. Комбату не спалось. От железнодорожного переезда до пруда, где стояли постройки совхоза «Морозово», идти недалеко.
– Вот! – сказал комбат, когда я к нему явился. – Тебе с ротой приказано выйти на лесную дорогу!
– Когда и куда я должен идти? Карту района я буду иметь?
– Дадим, дадим! Не беспокойся! Карту получишь! Есть данные, что немцы покинули высоту. Оголили оборону и отошли куда-то назад. Понял, какие дела?
– А откуда у полка такие данные?
– Как откуда? Пленные показали!
– К вашему сведению, всего час тому назад по дороге из деревни Чуприяново немцы до взвода солдат подходили к станции. Думаю, что завтра утром они пошлют сюда не меньше пехотной роты. Что будешь делать, когда мы уйдем? Одному взводу Татаринова станцию не удержать.
– Ты за станцию не беспокойся! Станцию и совхоз мы ночью сдадим полку, которому приказано занять здесь оборону. Пусть они тут и стоят. А у нас задача другая! Мы батальоном идем на высоту. Высота находится правее деревни Обухово. Ты с ротой идешь впереди. За тобой следую я, а за мной без разрыва четвертая рота Татаринова.
«Дружки, что ли, они? – подумал я. – Опять меня вперед, а Татаринова сзади».
У нас валенки от мороза не гнутся, а нам до высоты не меньше суток идти. Высоту немцы нам просто так не отдадут. Высота имеет господствующее значение. Это не Губино у самого леса. Это и не станция Чуприяновка.
– Из дивизии получен приказ, – продолжал комбат. – Нашему полку одним батальоном приказано перейти в наступление!
– А что мы делали до сих пор? – спросил я.
– Ты слушай, когда я говорю! Дивизия имеет задачу перерезать пути отхода немцам. Из частей 31-й армии только нам удалось вырваться вперед. Остальные пока застряли у Волги. 250-я дивизия, наш левый сосед, лежит под Городней. Один полк из-за Волги наступает на Эммаус. А ты знаешь этот Эммаус? Двести метров от Волги. Другой полк двумя батальонами отбивается от немцев под Губино. Одна рота этого полка будет оборонять совхоз и станцию Чуприяновку. Нашему батальону приказано идти головной походной заставой вперед. Общее направление движения полка на деревню Микулино. На лесную дорогу ты выходишь сейчас! Четвертая рота следует во втором эшелоне за тобой. Мое место – в четвертой роте!
Я раскрыл карту и стал рассматривать свой маршрут. Карта тридцать восьмого года. Она перепечатана с карты 1907 года. Вот как обстояло дело с картами в то время.
Пустив пятую роту по неизвестной лесной дороге, комбат был уверен, что я не собьюсь с нужного пути.
Мы пошли вперед. Посмотрим, что будет дальше!
При переходе Волги мы потеряли пять человек. Шесть погибли на опушке леса от своей артиллерии. Похоронили их или нет, трудно сказать. Я спросил комбата об этом.
– Какие тут похороны! Нам наступать нужно! – ответил он мне на ходу.
Как выяснилось потом, солдат бросили на снегу. Их припорошило сверху снегом. Так они и остались лежать до весны.
14 декабря 1941 года немцы оставили Калинин и к 20 декабря стали отходить по всей линии фронта к Старице. Там они хотели встать на новый рубеж.
Моя рота получила пополнение. Ни одного знакомого лица, но в основном все обстрелянные и попали в санроту при форсировании Волги. Теперь они были выписаны после ранений.
– Старшина Лоскутов! – крикнул я.
– Откуда вы мою фамилию знаете?
– В штабе сказали. Приказом по штабу тебя, Лоскутов, назначили командиром взвода.
Прошло дня два, и я получил приказ выйти с ротой на передовую позицию. Мы сменили на одном из участков полка небольшую группу измотанных войною солдат. Их отвели во второй эшелон для пополнения.
Утром мы ротой подошли к населенному пункту Пушкино. Немцев ни там, ни на дороге не оказалось.
В полку наша рота пока была одна. Батальона как такового еще не было образовано. Указания, приказы и втыки я теперь получал от начальника штаба полка. Начальник штаба пока не ругал меня. Я старался все делать вовремя и как следует. Крови пока мы не хлебнули, в сложные ситуации не попадали.
Вскоре по дороге из леса прибежал полковой связной. Он передал мне приказ ждать обоз и следовать дальше. Дивизия от Пушкино повернула в сторону и взяла направление на Калошино, Полубратково и Леушино. Мы двое суток шли, и за нами вплотную тащился полковой обоз. По узкой проселочной дороге, забитой снегом, повозки, люди и лошади шли сонно и медленно. Обоз иногда останавливался, повозочные начинали переругиваться, солдаты топтались на месте, поворачиваясь к колючему ветру спиной. Но вот обоз рывками трогался с места, ругань и брань утихали, солдаты переходили на мерный неторопливый шаг.
Во время следования по маршруту мы в любом месте могли напороться на немцев. Но немцы, видно, избегали забираться в снежные просторы и глушь. Главной заботой роты была не столько охрана обоза от немцев, сколько толкание и вытаскивание из снега застрявших саней и лошадей. На переходах солдаты были молчаливы и угрюмы, но стоило им с часок поваляться в снегу, получить пайку хлеба, застучать около кухни котелками, как начинались шуточки и разные словечки.
Новобранцы еще не успели принюхаться к немецкому пороху, им казалось, что шарканье ногами по снежной дороге – это и есть настоящая фронтовая солдатская жизнь. Повозочные тоже были железно уверены, что это и есть война.
При встрече немцы стреляли в нас не целясь и уходили с дороги, чтобы не попасть самим под огонь. В деревне они поджигали несколько домов или сараев и бежали в следующую деревню, оповещая своих соседей, что русские уже подошли. Теперь по ночам горизонт озарялся огнями пожаров и застилался столбами черного дыма. Бывали дни, когда немцы, боясь нашего обхода, поджигали деревни заранее, бежали дальше, бросая все на своем пути.
В полку людей было мало. Боеприпасы отсутствовали. Дороги снабжения растянулись. Выбивать немцев из деревень было нечем.
25 декабря немцы встали на рубеже: Иванищи, Александрово, совхоз «Красноармеец», Гостенево, Чухино, Климово, Никольское, Сидорово. В боях у деревни Чухино дивизия понесла большие потери. 30 декабря 1941 года дивизия находилась в составе 31-й армии, а 1 января 1942 года она была передана в 39-ю армию.
Те, кто наступал раньше нас, понесли большие потери. Они сумели ворваться в деревню Гостенево. Фронт обороны немцев под Старицей был прорван соседней дивизией. Вероятно, поэтому немцы нам здесь не оказали жесткого сопротивления.
Мы вышли из леса и повернули на дорогу. По ту сторону дороги – снежное поле и редкие, покрытые инеем кусты. Впереди – развилка дорог. Я остановился, солдаты легли в снег. Я послал двух связных в тыл, уточнить, по какой из дорог мне следует двигаться. Через некоторое время они вернулись. Мне было приказано взять правее и двигаться в направлении станции Чертолино.