Когда рота по заснеженному руслу реки Сишки обошла пару деревень и поднялась на бугор, нас обстреляли немцы на подходе к какой-то деревне. Мы залегли по обе стороны дороги, и после короткой разведки я послал двух солдат с донесением в тыл. Я просил, чтобы в роту доставили конную упряжку с 45-миллиметровой пушкой.
Упряжка пришла. Пушку выкатили на бугор. Она тявкнула три раза вдоль деревни. Этого оказалось достаточно. Немцы разбежались в разные стороны. Мы прошли по деревенской улице, вышли за околицу и, повернув строго на юг, пошли в направлении станции Чертолино.
Мне показалось, что в этот момент мы прорвали немецкий фронт и уходим к ним в тыл. Кроме нетронутого белого снега, впереди ничего не было видно. Мы прошли деревню и оказались в зоне нечищеных зимних дорог. Кругом стояла абсолютная тишина.
Вслед за нашей ротой по дороге потянулись и другие подразделения. Обоз застрял где-то при переезде через глубокую лощину на подходе к деревне, где мы стреляли из пушки.
К утру, ввиду того, что мы трое суток не спали, нас сменили другой стрелковой ротой. Мы переночевали в какой-то деревне и утром следом за ротами нашего полка двинулись дальше. 119‐я стрелковая дивизия уходила в глубокий тыл к немцам.
Весь путь до города Белый наша дивизия прошла, не встречая сопротивления немцев. При этом снабжение боевых подразделений нашей дивизии было прервано. Кормить солдат стало нечем, полковые кухни кипятили воду, и солдаты могли гонять только чаи.
Через некоторое время местное население обложили натуральным налогом. В котелках появились картошка, капуста, заправленная ржаной мукой.
Город Белый лежал в низине. В нем оборону занимали немцы, и с первой попытки ворваться в город нашим не удалось. Стрелковые роты полка вышли из-под Чухино сильно потрепанными.
Наши стрелковые роты имели не больше двадцати человек солдат. Их расположили по деревням на большом расстоянии друг от друга.
Шел январь 1942 года, лютый месяц зимы. Меня снова вызвали за получением пополнения. Немецкая авиация не летала. Мы жили, как в мирное время. Я проводил занятия по стрельбе. Каждый раз я брал небольшую группу солдат и выводил ее в низину, за деревню. Солдаты ставили в снег вертикально доски и, целясь из положения лежа, стреляли в них. Пули, конечно, летели мимо цели. Они сваливали непопадание на плохую пристрелку винтовок. Тогда я брал у любого из солдат винтовку, просил повернуть доску ко мне торцом, ложился в снег, прицеливался и несколькими выстрелами подряд прошивал ее по узкой стороне. Винтовки били отлично.
Вся беда в том, что при стрельбе в боевой обстановке солдаты не будут целиться, как это делал я. Солдат будет стрелять кое-как и побыстрей. Стреляли обычно с живота. Вот почему на войне прицельные планки и мушки были бесполезны.
Как-то утром, в один из январских дней, меня вызвали в батальон для получения задания. В батальоне мне объявили, что нужно провести разведку, пройти по лесной дороге, которая уходила в район реки Лучесы и Холмских болот.
– По дороге проверишь, заходят ли немцы в лесные деревушки, есть ли там население, не стоит ли там партизанский отряд.
Я пошел в сарай, где стояла штабная повозка, и взял там шесть пар лыж и палки. Я осмотрел каждую пару, подобрал к ним палки и остался доволен. Крепления у лыж были в полном порядке. Шесть человек я поставлю на лыжи. Это будет моя первая группа. Остальные, тоже около шести, пойдут вслед за нами пешком по дороге. Если мы в лесу наткнемся на немцев, на лыжах можно будет их обойти стороной по глубокому снегу.
Лесная дорога, по которой мы шли, была засыпана снегом. Идти по такой дороге на лыжах легко. Только пешие отставали, так что мы часто останавливались и поджидали заднюю группу.
Дорога все время уходила вниз. Заросли леса менялись с просветами. Когда-то здесь за болотом и лесом проходил передний край нашего укрепрайона. Теперь эти бетонные сооружения занимали немцы.
Деревья, покрытые пушистым инеем, несколько разошлись, показалась опушка и деревенская изгородь.
В деревне проживало несколько семей, но в основном старики, женщины и дети. За деревней, как нам сказали, верстах в двух за болотом проходила дорога, по которой ездили немцы. Старик сказал нам, что немцы заезжали в деревню несколько раз. Потом выпал глубокий снег, и с тех пор они не являлись.
Я поговорил с дедом о том о сем, дал солдатам передохнуть. Дед угостил нас своим самосадом. Табак крепкий, два раза курнешь, и дух перехватывает.
По возвращении в Жиздерово я доложил комбату данные о разведке.
Когда стрелковые роты были пополнены солдатами, мой ротный район обороны расширили. Взводы теперь стояли на уровне деревень Заболотье, Жиздерово, Большое Кобыльщино и Васильево.
Утром я построил людей. Старшина проверил наличие солдат, оружия и вещей, все оказалось на месте. Я подал команду, и рота тронулась по дороге. Мы должны были самостоятельно добраться до деревни Журы, а там нас через Демидки и Струево уже выведут на передний край обороны к льнозаводу.
Город Белый Калининской области сам по себе небольшой, но довольно древний. Впервые летопись о нем упоминает в 1359 году. Сейчас трудно сказать, когда здесь появились люди.
Взгляните на карту. К северу от дороги Белый – Духовщина простираются бесконечные топи и болота.
Четыре дороги выходили из города Белого. Первая дорога, самая ходовая, шла на Пречистое и Духовщину. Особенно тяжелой была дорога на Нелидово. Большак Нелидово – Белый был в плохом состоянии и сильно разбит. Железная дорога обошла город далеко стороной, и он оставался долгое время отрезанным из-за плохой и разбитой дороги. По большаку на Нелидово ездили по настилам из бревен и гатям. Третья дорога из Белого, забираясь на холмы, шла на Пушкари, Егорье, Верховье и дальше на Оленино. Она шла параллельно и вдоль реки Обши. И последняя, четвертая, ничем не похожая ни на дорогу, ни на большак, шла мимо льнозавода на Демидки, Шайтровщину и Кобыльщину.
Когда в январе 1942 года мы подошли к городу Белому, столовскими щами нам там не пахло. Тогда мы часто вместо солдатской похлебки получали немецкие пули, снаряды и бомбы. Даже полбуханки мороженого хлеба не всегда доходили до нас. Тогда наши солдаты должны были умирать в окопах голодными. А умирать на голодный желудок, скажу я вам, – дело немыслимое.
В январе 1942 года мы стояли на окраине города и держали глухую оборону. А можно было ковырнуть немца из города, пока снега и морозы держали его по домам.
Мы держали немцев в полукольце: винный склад – льнозавод – мельница и часовня около больницы. У немцев был один только выход из города – по дороге на Духовщину.
В январе снег, мороз и метели загнали немцев в натопленные дома. Без техники они наступать не могли. А танки зимой по глубокому снегу не шли. Моторы глохли на сильном морозе. Топливом для танков у немцев служил голубой эрзац‐бензин.
В городе и на окраине в руках у немцев были все жилые дома. А мы сидели в каменном пустом подвале. Он находился в двадцати метрах от жилого дома.
Немцы были не дураки, они не стали занимать пустой и холодный подвал. Им и в голову не пришло, что в каменный обледенелый подвал можно посадить живых людей и заставить там сидеть целую зиму.
Наши стрелковые роты в Белом встретились с немцами в январе сорок второго. Они подошли к городу и стали выдвигаться вперед после пополнения, чтобы сменить остатки другой стрелковой роты, которая понесла здесь большие потери. Когда наши славяне выдвигались вперед и попытались продвинуться и с ходу ворваться в город, немцы решительно пулеметным огнем пресекли их продвижение. Несколько солдат заползли в подвал и часовню, чтобы переждать обстрел дотемна. Так и сложилась линия обороны.
Наша пятая стрелковая рота подошла к городу через неделю – 20 января. Морозы в ту пору стояли особенно лютые. Снег под ногами скрипел, как мелкое битое стекло.
Когда я с ротой пришел на льнозавод, то ночью сразу расставил своих солдат по всем точкам обороны, в том числе и в каменный подвал.
Сам я обосновался тогда под полуразрушенным бревенчатым домом около дороги, недалеко от льнозавода. Под домом была вырыта небольшая землянка, и на ней лежали три наката бревен. В землянке имелась печка, прорытая прямо в боковой стене земли. Труба представляла собой пробитое сверху земляное отверстие. В печке ночью горели дрова. Земля и вся боковая стена за ночь достаточно прогревались. Тепла, которое запасала земля, хватало на ночь. Во всяком случае, ночью в землянке можно было сидеть и лежать не замерзая. Дымно, смрадно было внутри, но зато тепло и сыро.
Через день я ходил в подвал, следил за сменой солдат, возвращался на льнозавод и руководил рытьем траншеи.
Холод стоял страшный. Он стальным обручем давил на голову, в висках появлялась страшная ноющая боль. Глазные яблоки не шевелились. Если я хотел посмотреть в сторону, я поворачивал туда все тело.
Все двадцать солдат в подвале напрягали свои последние силы, но никто не роптал. Великий русский народ! Великий русский солдат!
Некоторых солдат приходилось менять совсем. Появлялись больные и раненые. Их по одному отправляли на льнозавод.
В каменном подвале, где мы сидели, потолок и стены были покрыты белым инеем и слоем льда от дыхания людей. Иней оседал на холодный кирпич стен и сводов. Печей в подвале не было. Это была самая близкая точка, расположенная к немцам. Мы стояли друг против друга так близко, что вряд ли кто-то видел перед собой немецкие позиции еще ближе, чем мы. Мне довелось и потом до конца войны воевать на передке, но нигде и никогда мы не стояли от немцев так близко, как здесь. И это не эпизод, не остановка на два, на три дня. Мы здесь держали оборону, считай, не меньше полугода.
А вот немцы сидели внутри бревенчатого дома и день и ночь топили печь. Их часовые стояли снаружи и за углом. Было отчетливо слышно, как под ногами часовых поскрипывает снег. По покашливанию и по голосу наши солдаты различали, кто из них сегодня стоит на посту. Закашляет немец, пустит струю в штаны, возьмет шипящую с дребезгом высокую ноту, а у наших солдат в подвале душу выворачивает от голода. Обожрались, черти! Жрут, как лошади! Стоят смолят и воняют под себя на посту. А тут столько есть дают, что ответить нечем… И главное, что обидно! Кормили бы досыта хоть черным хлебом, ответили бы мы им достойно, по русскому обычаю, как следует.