После мощной артподготовки наметился участок прорыва по дороге Отря – Плющево. Кривцы на время у нас остались в стороне.
Наш полк наступал по лесному массиву в направлении деревни Понкратово. От Понкратово мы свернули еще раз на юг и вышли к оврагу, где обозначена деревня Сельцо. Далее мы наступали вдоль оврага в направлении отметки бывшей церкви Никольской, что стояла когда-то на бугре перед болотом и поймой реки Царевич.
От Сельца в направлении брода через Царевич идет дорога. За бродом на том берегу развилка дорог. Одна дорога, огибая Кулагинские высоты с севера, идет на Духовщину. Другая дорога от развилки поворачивает на юго-восток, пересекает Кулагинский овраг и лесом уходит на Худково и Воротышино и на Попово-Скачково. До Ярцева здесь километров тридцать.
Участок линии фронта между позициями первой и второй рот в изгибе реки Царевич уходил клином к подножию высоты 235,8.
Солдаты нашего полка здесь не наступали, потому что выступ излучины реки простреливался с трех сторон: со стороны высоты 220, из траншей с высоты 235,8 и слева, со стороны брода, где еще держались немцы.
Если полк возьмет высоту 220 и отбросит немцев от брода, то на пути наступающих рот встанет сильно укрепленная высота 235,8.
Новый командир полка, сменивший на этом посту Пустового, решил провести операцию: застать немцев врасплох и ворваться в траншею. Командир полка на этот счет имел приказ из дивизии. Боевая операция была задумана там.
В тылах полка, где-то сзади, была сформирована специальная штурмовая рота из солдат нового пополнения. Ночью ее переправили через Царевич, в темноте она подошла к подножию высоты 235,8 и залегла. Ротой командовал молодой лейтенант, фамилии его я не знаю. Ему пообещали награду. Командир полка ему лично отдал боевой приказ на рассвете атаковать немцев и ворваться в немецкую траншею.
Стрелки подошли к высоте и залегли. Ночью не видно, где они ткнулись. Позже выяснилось, что рота не дошла до высоты, а залегла в низине, метрах в двухстах от подножия. Это и решило исход операции.
Место оказалось сырое. Где ни копни, везде на штык лопаты сочилась вода. Кругом сухота и жара. А это место оказалось сырое. Повсюду били ключи.
Обычно перед наступлением солдат нужно надежно укрыть в земле. На исходных позициях должны закопаться все. Мало ли что может случиться?
Утром, перед самым рассветом, немцы обнаружили роту. Сначала они не показали даже виду, что знают о нашем приготовлении. Но они подтащили еще несколько пулеметов и, когда все было готово, открыли из них бешеный огонь.
Кочки, где лежали наши солдаты, легко простреливались пулеметным огнем. Никто из наших такого не ожидал. Но, что было еще более странно, наша артиллерия упорно молчала. Солдаты кинулись бежать к реке и по пути получили смертельные раны. Многие были убиты на месте.
На войне и не такое бывает!
Если солдат-окопник поддался панике, то ты его не удержишь и не заставишь на месте лежать. Он срывается с места и летит, не разбирая дороги. Кругом взрывы, столбы земли и пыли, осколки и пули летят, а он, ничего не видя, бежит с вытаращенными от страха глазами. Вот если бы он так драпал в атаку, в сторону немецкой траншеи!
Командир роты получил ранение в плечо. Видя безвыходное положение роты, он передал командование ротой сержанту и побежал в тыл на перевязку.
Солдаты, кто мог, выбирались под берег Царевича. За обрывом крутого берега можно было стрельбу переждать. Но многие, кто не смог двигаться, остались лежать у подножия высоты, в низине.
В санроте полка одни делали перевязки, а другие спрашивали, что и как случилось? Проводная связь с ротой была перебита. Что стало с телефонистами, тоже никто не знал.
Начальнику штаба полка нужны были данные. А солдаты – неглупый народ. Они сразу поняли, кто виноват, что рота понесла потери. Поди его, солдата, спроси! Некоторые, что были посмелей, стали огрызаться в открытую. Посылают штабных куда подальше. «Не видишь, что раненый я?!» Солдата нахрапом не возьмешь! Он знает свои права, когда ему делают перевязку.
И он, и все другие знают, что раненый солдат на особом положении. Он уже не в роте, не в батальоне и не в полку. Он тебе больше не подчиненный. «Пошел-ка к такой-то матери и заткнись!»
Выяснить причину гибели роты ни командиру полка, ни начальнику штаба полка не удалось. Командира роты, лейтенанта, с первым транспортом отправили по этапу в тыл. Когда его кинулись искать, его и след простыл.
Накануне ночью я вернулся с передовой. Имел разговор по телефону с Рязанцевым. Остаток ночи и весь день я проспал. Перед вечером меня разбудили – меня требовали в штаб. Ординарец Кузьма заправил на спину свой мешок, и мы с ним пошли в расположение штаба.
Увидев меня, начальник штаба молча кивнул головой в сторону свободного места на лавке. Садись, мол!
Я сел на лавку, придвинулся к столу. Он пальцем ткнул в карту, взглянул на меня и осипшим голосом сказал:
– Тебе предстоит сегодня ночью выйти к подножию высоты 235,8. Нужно разведать немецкую оборону на этом участке.
– За одну ночь? – спросил я.
– Нужно разведать подступы к высоте, подобрать рубеж для исходного положения стрелковой роты. При выходе роты на указанный рубеж она за ночь должна успеть окопаться. Рота в восемьдесят человек, скомплектована во втором эшелоне, ждет приказа на выход.
– А кто роту на рубеж поведет?
– Роту выводить будет комбат. Твое дело определить исходное положение и указать его комбату. На разведку исходного рубежа тебе дается одна ночь. Комбат с ротой будет ждать тебя у реки. Знаю, что ты сейчас скажешь, что это работа комбата.
– Конечно! – сказал я. – На то он и комбат, чтобы возиться со своими солдатами.
– Ты пойми! – продолжал майор. – Они опять в темноте куда-нибудь залезут.
– Слушай, майор! Что-то у вас комбаты пошли все бестолковые?! Я был командиром роты, меня никогда никто не выводил. Покажут на деревню, ткнут пальцем в карту, я поднимаю своих солдат и иду. А теперь что? Теперь сорок третий, и всех за руку води?
– Ты опять за свое?
– Ты за свое! Комбат про свое! И я за свое! А ты как думал?
– Твой выход к подножию высоты 235,8 согласован со штабом дивизии. Лично ты комбата можешь за руку не водить. Оставь проводников, пусть они его встретят у Царевича. У меня к тебе все! Ты свободен! Можешь идти! Вернешься с задания, доложишь лично мне!
Я вышел из блиндажа, поддал ногой валявшуюся на земле пустую консервную банку и выругался матом.
– Вы что, товарищ гвардии капитан? – услышал я голос Кузьмы.
– Как что? Опять на побегушках, за других пахать! Пошли!
Как только спустились сумерки, мы вышли к Царевичу. Я взял с собой группу разведчиков. Нейтральную зону до реки прошли быстро, без остановки. Переправились на другой берег и последовали дальше. При движении вперед замедлили движение. Идем цепочкой друг за другом, тихо ступая по земле. На всех надеты чистые маскхалаты. Человека в халате темной ночью с двадцати метров не отличишь от земли, если двигаться плавно и не делать резких движений.
Впереди на расстоянии видимости идет головной дозор. За головным дозором следуем мы с Кузьмой, остальные ребята – сзади. Кузьма следит за передними, я оглядываю местность и ищу в темноте немецкий передний край.
С каждой минутой подножие высоты приближается. Мы идем перекатами. Короткий переход, небольшая пауза, осмотрелись, послушали и снова вперед. Чем ближе к немцам, тем чаще остановки. Впереди все недвижимо и тихо!
Через некоторое время мы подошли к подножию высоты. Низина, кусты и кочки кончились. Кругом – открытое пространство, уходящее вверх. Присели на корточки, ждем, когда немец бросит очередную ракету или пустит очередь трассирующих над землей. По длине промежутков между светящимися пулями и по их разбросу можно почти безошибочно определить расстояние до пулемета. Этот метод мы много раз проверяли на практике.
У немцев на высоте достаточно пулеметов и минометов. Недостает только колючей проволоки в четыре кола да минных полей перед траншеей.
Делаю знак сержанту Данилину, он идет впереди, шагах в десяти:
– Подойдем к немцам метров на сто! Разведешь ребят по фронту! Дистанция двадцать метров. Пусть тут же окопаются. Саперные лопаты у всех есть. За три часа нужно успеть зарыться по грудь. Ты с ребятами останешься здесь. С наступлением темноты пошлешь двух связных к реке. Стрелковая рота подойдет туда в первой половине ночи. Солдат-стрелков будет выводить сюда лично комбат. Приведете его сюда, укажете рубеж, дождешься стрелков, сделаешь смену и сразу назад. У меня все! Вопросы есть? Приступай к работе! Мы с Кузьмой возвращаемся к себе.
Разведчики остались. Мы с Кузьмой, не торопясь, потопали назад. По дороге к себе я зашел к начальнику штаба, доложил ему о намеченном рубеже. Он выслушал меня и остался доволен.
Остаток ночи мы с Кузьмой отдыхали. Утром позвонили из штаба, меня снова к себе вызывал майор.
В полку в это время комплектовали штурмовые группы. Ночью их выдвинут на исходный рубеж, а завтра они пойдут штурмовать высоту. На этот раз по высоте сосредоточили около двух десятков стволов артиллерии, провели пристрелку вершины. Это был основной и последний укрепленный рубеж противника. Если завтра штурмовые группы полка возьмут высоту, то дорога на Духовщину будет открыта. На флангах немцы не удержатся. Силы у немцев на исходе.
– Чтобы не было, как в прошлый раз, путаницы, – сказал мне майор, – ты доведешь комбата до исходной позиции! Подождешь, пока он выведет туда штурмовые группы. Снимешь разведчиков и отойдешь к реке. Во время наступления тебе нужно быть в районе переправы. Мало ли что может быть?
Разговор был окончен. Я вышел наверх, где меня дожидался Кузьма.
Сзади ко мне кто-то подошел и тронул за рукав. Я обернулся назад. Передо мной стоял наш замполит полка.
– Готовим людей на завтра к штурму! – сказал он мне и показал на высоту. – Не возьмешь ли ты штурмовые группы в свои руки? Ты мог бы возглавить завтрашнее наступление! Считай, что полком штурмуем высоту, а пример солдатам показать некому.