Мы пересекли открытое поле и ускорили шаг. До солдатской траншеи было еще далеко, а в воздухе уже слышалось шуршание снарядов. Через некоторое время до нас дошли приглушенные раскаты орудийных выстрелов. Мы продолжили трусцой бежать по тропе, а в десятке метров уже вскидывалась земля. Смотришь на брызги снежной пыли и земли и невольно замедляешь шаг в ожидании, что новый снаряд разорвется у тебя в ногах…
Подошли к траншее. Здесь снаряды падали реже. За изгибом траншеи сидело несколько солдат. Они дымили махоркой и поглядывали на нас.
– Здорово, братцы славяне! Как жизнь у вас тут идеть? – поздоровался Сергей, нарочно искажая слово «идет».
– Здорово-здорово! А вы кто такие?
– Мы оттудова! Хенде хох, понимаешь? Ферштейн? – И Сергей показал в сторону немцев.
– Ладно, не смеши! Сразу видать – свои!
Мы присели в траншее, и я спросил солдат:
– Немцы бьют сюда?
– Да нет! Здесь жить можно! Вроде вторую неделю здесь сидим. Пока никого не задело! Как прислали нас сюды четверых, так и сидим.
– Чего вы все тут гнетесь, чего-то боитесь? – спросил я одного.
– Щас вы тут, а потом вас нету. Вам чего, взяли и ушли. А нам нужно сидеть и терпеть обстрелы. Чуть движение заметит – немец открывает стрельбу. Спину разогнуть не дает. Чуть шевельнулся – с десяток снарядов пускает.
– А что? Из винтовок тоже стреляет?
– Стреляет из пулеметов, а из винтовок не бьет. У них здесь саженях в ста землянка в низине.
– А где эта землянка находится?
– Вон на краю тех кустов. Канаву перейдешь, и сразу там видать будет.
Я тут же сказал Сереге:
– Давай в ротную землянку беги! Вызывай по телефону Сенько, пусть со своей группой сюда идет. Скажи, что с наступлением темноты группа за передний край пойдет. Нужно немецкую землянку занять. Пусть подготовит ребят и оружие. Мы подождем их здесь. Давай беги. Передашь по телефону и сразу сюда обратно.
Серега убежал.
Часа через два в траншее появился старший сержант Сенько со своей группой разведчиков. Я показал ему объект для захвата и поставил задачу.
Пустую немецкую землянку заняли без единого выстрела. Это была даже не землянка, а настоящий рубленый блиндаж, перекрытие в четыре наката. Блиндаж с нарами, с соломой, с железной печкой и запасом дров, с деревянным полом, с толстой дощатой дверью на железных петлях, со стрелковыми ячейками кругом и с отхожим местом. Все было сделано по правилам саперной немецкой науки, как надо. Я выставил охрану, а остальным приказал ложиться спать.
Утром немцы в блиндаж не явились. Будем ждать следующего утра. Прошли сутки. Немцы, видно, почувствовали, что в их блиндаже кто-то есть.
Их окопы рядом в кустах. Стрелять из винтовок и пулеметов они боятся. Это для них самих опасно. Солдаты той и другой стороны не очень стремятся затевать перестрелку и получить в ответ пулеметный огонь с другой стороны. Разумный немец понимает, раз Иван сидит и молчит – лучше его не трогай. Так с первого дня между нами и немецкой инфантерией установилось полное понимание. Мы знали, что немцы рядом в кустах. Нам был слышен их приглушенный немецкий говор. Мы могли стрелять по этим звукам. Но я приказал не тревожить немцев. Они ценили наше молчание и постепенно привыкали к нашему соседству. А нам только этого и не хватало. Мы должны были все видеть и слышать, все по возможности замечать. Мы ведь притаились, прикинулись простачками, а сами только и ждем случая, чтобы схватить одного из них.
Шло время. Во взводе были новички из пополнения, с ними нужно было заниматься, а мы должны были от общей учебы в тылу перейти к действиям за передним краем нашей обороны. Что говорить, их нужно было научить почти всему. Кроме того, прежде чем пустить новичков в ночной поиск, их нужно было подготовить, разработать подробный план действий. План должен быть во всех деталях проверен где-нибудь в тылу на снегу. Человек должен знать, как он будет действовать в реальных условиях. Каждую мелкую деталь, каждый момент разведчик должен проиграть по минутам и проверить на подходящей местности.
Но, как говорят, сколько ни топчись на снегу у себя в тылу, от действительности это далеко и больше похоже на кинохронику о войне. Ждать было больше нельзя. Начальство торопило. Нужно было готовить ночной поиск. У меня в голове созрел план операции. Идея поиска была такова. Старшина достает две пары вожжей, группа разведчиков ночью спускается вниз с обрыва. Группа проходит открытое снежное поле, где находятся немецкие отдельные окопы и блиндажи. Сплошной траншеи у немцев здесь нет. Они сидят небольшими группами в отдельных опорных пунктах. Поисковая группа проходит скрытно снежное поле и углубляется в лес. С опушки леса можно вести наблюдение. Потом они так же тихо возвращаются и докладывают обстановку. Но этот маршрут довольно опасный и, к сожалению, от риска не застрахован. Если группу в низине за обрывом обнаружат немцы, то ни один из ребят назад не вернется. Подняться на обрыв под огнем противника невозможно. Успех и провал имеют равные шансы. Группа должна пройти открытое поле, где нет ни кустов, ни оврагов, ни скрытых лощин. В открытом снегу можно залечь и отстреливаться. А долго ли продержишься? Группу в пять-шесть человек через час расстреляют.
Утром я получил приказ в ночь с 6-го на 7-е взять языка.
И я придумал следующее. Разведчики должны скрытно преодолеть снежную низину, добраться до леса, организовать наблюдение. В лесу можно будет поставить обшитую белыми простынями палатку. В палатке можно отдохнуть и из нее выходить в ночной поиск на отлов немецких зевак.
Все протоптанные в лесу тропинки следует заминировать. Немцы могут случайно наткнуться на них. Места, где будут стоять мины, нужно обозначить ветками. При возвращении к палатке люди их должны переступать или обходить.
Но здесь всплывал еще один вопрос. Прежде чем отправить людей за обрыв, нужно было проверить и научить их обращаться с минами. Всякое бывает. Может, кто с ними и обращаться не может.
И тогда я подумал уже о другом. А не лучше ли вниз с обрыва вместо группы из шести человек послать всего двоих? Нет никакого резона рисковать сразу шестью. Если погибнут все шесть, то отправить новую группу будет почти невозможно. В поиск идут добровольцы. А кто после гибели шести снова туда пойдет…
А если вниз пойдут всего двое, то пройти им до леса будет легко. Им и задачу поставить надо, чтобы пройти туда и обратно.
Я, например, не могу приказать человеку – иди и умри через десять минут. Там, где прошел один, пройдут и другие. Тут психология важна. Потом можно собрать и десять человек и спокойно спуститься вниз. Это командир полка может спокойно сунуть сотню солдат под пули. А разведка – это добровольное и тонкое дело. В разведку ходят добровольцы, без всякого принуждения. В плане на ночной поиск должны быть предусмотрены все неожиданности и мелочи. Риск допускается только при личной неряшливости.
И так решил. Вниз пойдут только двое. Кто будут эти двое первые? Мысленно прикинул, перебрал в памяти лица ребят.
Я, конечно, мог принудительно послать на поиск ребят. Была у нас группа старых испытанных разведчиков. Но я их берег для подходящего случая, когда есть верный шанс взять языка и без потерь вернуться обратно, когда нужно применить тонкое умение и собачий нюх, так сказать. Они тоже видели, что сегодня будут большие потери. Очертя голову на рожон никто из них не полезет. Нет никаких гарантий живым вернуться назад. Они понимали, что от меня это формально требовали. Написали приказ по разведке, и к 7:00 другого дня о результатах разведки нужно доложить.
Часто такие приказные выходы заканчивались обнаружением немцами наших групп. Начиналась такая бешеная трескотня. Артиллерия немцев начинала бить из всех батарей по ближним и дальним позициям…
Я однажды двое суток на спине лежал. Бьет под кромку снега, шевельнуться не дает. Не то чтобы на бок повернуться.
Чудесные ребятки служат в полковых разведках. У них богатая фантазия и исключительно тонкое на немцев чутье. Из них никого ни глоткой, ни медалью не прошибешь. К ним нужно иметь душевный подход.
– Сергей! – сказал я. – Найди Сенченкова! Скажи, чтобы пришел! Посоветоваться надо!
– Я, товарищ гвардии капитан, отселева крикну!
– Нет, Сергей! Ты сам туда сходи! Пригласи с уважением, чтобы другие видели! Сходи, не ленись!
Вскоре вернулся Сергей, и вслед за ним в палатку зашел Сенченков. Он внимательно все выслушал и во многом со мной согласился. На следующую ночь нам предстояло вместе с ним проиграть весь вариант на снегу у себя в тылу. Нужна была подходящая местность. Утром после кормежки мы должны были отправиться искать ее.
Ночью две группы ползали к немецким позициям. Мы подбирали себе объект. Немцы по нейтральной полосе стреляли мало. Нужно было не обнаружить себя. Разведчики прослушивали оборону немцев с самого возможно близкого расстояния.
К утру группы вернулись и ничего хорошего не могли сообщить. На следующую ночь я планировал продолжить наблюдение. Зимняя ночь длинная. Пока вернутся ребята, пока придет старшина, накормит всех, сколько времени пройдет. А день пролетает быстро. Ляжешь на солому, не успел глаза закрыть, а тебя уже будят, подыматься пора, скоро темнеть начнет. Нужно снова готовиться к вылазке.
Левее нашего блиндажа за просекой стоял, по-видимому, усиленный взвод немецкой пехоты. Он прикрывал фланг немецкой обороны в районе деревни Лапути. Мы две ночи подряд лазили под самые окопы к немцам за просеку, щупали, искали, прослушивали и смотрели, но ни одного слабого места найти не могли. У немцев все прикрыто кругом, подступы к окопам простреливаются кинжальным огнем из трех пулеметов, не говоря об артиллерии поддержки, которая нет-нет да брызнет огнем. Ни одного слабого места, где бы можно было просочиться в оборону и взять без потерь языка. Нужно бросаться на пулеметы. А из этого известно, что выйдет.
– Я говорил тебе, Федя, что здесь бесполезно искать. Мы понесем здесь большие потери.