– Это пулеметный окоп на случай десанта и круговой обороны. Здесь, кроме навеса из бревен и снега, нет ничего. Вы сами видите, что эта накрытая бревнами дыра для жилья не годится. В ней даже железной печки нет и вход не завешен. Ячейка продувается с двух сторон. И устроить вас совсем некуда.
– Я устроюсь сам! Разрешите с коновязи охапки две сена или соломы взять.
– Берите сколько хотите! Если устроитесь, то питаться будете у нашего повара на кухне. Сдадите ему аттестат. Но учтите! На холоде вам придется пробыть не меньше недели! Я хотел вас отправить в одну транспортную часть. Она стоит здесь недалеко.
Подполковник поежился, подошел к заброшенному окопу, заглянул осторожно внутрь, отпрянул назад и покачал головой.
– Ну, знаете! Я вас сюда не посылал! Это вы сами выбрали, если разговор такой зайдет! – сказал он задумчиво.
Сказал и удалился обратно в бункер.
Утром на следующий день все, кто выходил из бункера, поглядывали в мою сторону, на снежный промерзлый окоп, прикидывая мысленно, жив ли я там. Они, одетые в полушубки, вылезали из натопленного бункера, потому что в овраге, на воздухе, было довольно холодно. Они направлялись к повару и там, усевшись за стол, получали утренний завтрак. Повар, узнав от штабных, что в промерзлом окопе поселился живой капитан, после завтрака пришел полюбопытствовать. Повар, простой солдат, постоял посмотрел на мою обитель, нагнулся в проходе и посмотрел внутрь. Я лежал на дне, подстелив под себя пару охапок сена.
– Иди! – сказал он. – Дам тебе мешковину! Завесишь проход!
Я поднялся и пошел следом за ним. Амбразуру я закрыл пустыми ящиками, щели заткнул сеном и присыпал их сверху снегом. В проходе повесил распоротый мешок. У меня получилась отдельная однокомнатная квартира с лежанкой на дне окопа на мягкой подстилке и одеялом из нескольких скрепленных проволокой мешков. Это была, по моим фронтовым понятиям, царская постель. О такой постели может только мечтать настоящий окопник. В моей кибитке с промерзшими стенами было исключительно тихо, уютно и тепло. Под боком взбитое пахучее сено, сверху мешковина. Ложись и умирай! Блаженство и рай! Чистый морозный воздух, никакой тебе стрельбы, тебя не требуют к телефону, никакой тебе матерщины командира полка. Такая небесная благодать, что сам Христос мог позавидовать мне.
Прошла ночь, наступил рассвет, штабные пошли на завтрак. Меня никто не вызывал. День прошел, а меня по-прежнему не трогали. Через неделю явился сам хозяин, и к вечеру подполковник, возвращаясь с ужина, окликнул меня.
– Я докладывал про тебя генералу, он сказал – пусть подождет. Завтра утром он вызовет тебя. Будь на месте, я тебя позову.
Подполковник ушел, а я пошел в свою дыру готовиться к вызову. Я долго ворочался и многое передумал. Далеко за полночь я незаметно уснул.
– Капитан! – услышал я голос подполковника. – Быстро к генералу!
Через мгновение я стоял около него. Мы прошли через первую дверь, вошли в темный рубленный из бревен коридор, где по обе стороны сидели при свете коптилок телефонисты.
– Разденься и подожди. Я скажу, когда генерал позовет.
Я откашлялся, сплюнул в угол, чтобы чистым громким голосом доложить как положено. Затянул поясной ремень на три дырки потуже, расправил складки гимнастерки на животе. Я приподнялся на носках, оторвал пятки от пола, попробовал ноги, они были как пружины, теперь я стоял спокойно и ждал сигнала подполковника. Я стоял перед дверью, за которой дальше, в глубине бункера под землей, располагалось укрытие генерала. Дверь приоткрылась, я увидел движение руки.
– Давай, быстро!
Я пригнулся, шагнул через порог, прошел рубленную колоду из тесаных бревен, снова пригнулся и вошел в комнату. В большой светлой комнате было несколько человек. Среди них – старшие офицеры и полковники. Стоял генерал или сидел за столом, трудно было сказать. В лицо я его раньше не знал и во время приезда не видел. Посередине комнаты стоял заваленный бумагами и картами большой стол. Я предполагал, что генерал должен быть где-то здесь, около стола, склонившись над картой. Строевым шагом я двинулся вперед, ударяя со всей силой подошвами сапог по деревянному полу. На резкий звук моего шага все разогнулись, повернули головы в мою сторону и некоторые даже выпятили грудь. В них, в некоторых старых вояках, чувствовалась строевая выправка. Пока я шел и чеканил шаги, соображая, где мне нужно встать и лихо ударить каблуками, подполковник мне кивком головы показал, и я увидел в стороне у стены сидевшего генерала.
– Товарищ гвардии генерал-лейтенант, – рявкнул я, как нас в училище учили.
Я воткнул глаза в генерала и, не моргая, смотрел на него.
– Тоже мне разведчик! – сказал он и добавил несколько крепких слов.
На нас, на фронтовиков, они действовали, как небесная благодать.
– Где был, когда из госпиталя сбежал?
– В Москве! – не делая паузы, выпалил я.
– Подполковник, сколько он там был?
– Семь суток ровно с дорогой туда и обратно!
– Запиши ему семь суток ареста! Но это не все! Это формальная сторона наказания!
Генерал посмотрел на меня и улыбнулся.
– На участке вашей дивизии целый месяц не могут взять языка. А пленный мне сейчас очень нужен! Даю тебе неделю срока. Возьмешь пленного, и наказание сниму.
– Пленный будет, товарищ гвардии генерал-лейтенант!
– Хорошо, капитан, посмотрим! Подполковник, запиши ему в приказ семь суток! Сегодня пятница. В следующую пятницу напомни мне.
– Разрешите идти?
– Иди!
Я повернулся на каблуках, вытянул вперед правую ногу и громыхнул по дощатому полу так, что стол от моих шагов вздрогнул и подпрыгнул на месте.
Утром 7 апреля подполковник сказал, что позвонит в штаб, а потом добавил:
– Надеюсь, что ты без заезда в Москву в дивизию попадешь!
И улыбнулся понимающе.
Я получил продаттестат и, не теряя времени, отправился в штаб дивизии. В штабе дивизии мне не задавали лишних вопросов, где я был и сколько суток прогулял в Москве. Сказали только, что на мое место в 52-й полк две недели назад назначен старший лейтенант. Он недавно в дивизии, дела, как ты, досконально не знает, но говорят, что старается, и нет смысла его оттуда снимать.
Меня направили в 48-й полк и сказали: тебе не нужно к должности привыкать, для тебя эта работа знакома. Я был, конечно, огорчен, что теряю своего ординарца, старшину и нескольких ребят. В 48-м же полку мне придется всех заново изучать. И это непросто. Пришел, сказал: «Здорово, братцы» – и по глазам все сразу узнал, кто есть кто и кто из них на что способен. Пока в деле не проверишь, сколько времени зря утечет. Как говорят, чужая душа – потемки!
«Как-нибудь обойдется, – думал я тогда по дороге в новый полк. – Приду, посмотрю, разберусь, и все встанет на место. Солдаты из взвода разведки слышали про меня. Наши старшины частенько встречались. Мы знали в общих чертах кое-что друг о друге».
А к вечеру я уже был во взводе разведки. Начальник штаба сказал прямо и без всякого тумана:
– Ты, капитан, в курсе дела. Отправляйся во взвод и помоги лейтенанту Ложкину. Ему туда прислали группу ребят из роты дивизионной разведки. У Ложкина с этой группой конфликты и нелады. Они не хотят подчиняться ему, вторую неделю сидят на нашем участке и бездействуют. А приказ на захват контрольного пленного был уже давно! Они ссылаются на всякие причины, а Ложкин докладывает, что они не хотят на задачу идти. Чернова, что был в штабе дивизии, убило. Сейчас там назначили какого-то хохла. Он раздал разведроту по полкам. А наш командир полка требует с Ложкина решительных действий. Я прошу, пойди туда и разберись.
С командиром взвода, лейтенантом Ложкиным, я раньше несколько раз встречался, но не знал его как человека, как командира и разведчика. Теперь при свете коптилки, сидя во взводной землянке, я мог разглядеть его вблизи. У него было худое и нервное лицо, усталые ввалившиеся глаза от непосильной работы и бессонницы. Он был молодой и издерганный войной человек. Рязанцев – тот был коренаст, плечист и почти всегда невозмутимо спокоен. А этот был высок ростом и худощав. Он как-то натянуто улыбнулся, увидев меня. Мы поздоровались. Он глубоко вздохнул, посмотрел и с раздражением устало сказал:
– Прошу тебя, гвардии капитан, займись этими прохвостами!
– Торопиться не будем. Начнем все по порядку. Пошли солдата и вызови старшину. Это первое. Второе – мне нужен ординарец.
– Вон Егора Фомичева возьми. Он был ординарцем у бывшего капитана.
К ночи приехал с кормежкой старшина, и с ним в землянку явился Егор.
Я обещал Ложкину к ночи разобраться с дивизионной разведкой. Вызвал молодого лейтенанта – командира взвода:
– Я с тобой разговоры на моральные темы разводить не буду. Если не наведешь порядок среди своих солдат, лично расстреляю. Выведу вон туда, в канаву, и получишь пулю в лоб. Я не хочу до этого доводить, я хочу одним разом прекратить пустые разговоры. Иди и передай своим солдатам, что в полк прибыл разведчик, гвардии капитан, и что у меня личный приказ командира 5-го гвардейского корпуса генерала Ивана Ивановича Безуглого в течение недели взять языка. А вот бездельникам я даю на подготовку к боевому выходу всего два дня. 10 февраля я вместе с тобой выйду к переднему краю противника, и ты мне покажешь разведанный тобой объект.
А в ночь с 13 на 14 апреля развернулись новые события. Две группы разведки пошли за языком.
В 4:30 утра две атакующие группы и две группы прикрытия заняли исходное положение. В проволочном заграждении противника были проделаны предварительно проходы, которые в ночь на 13 апреля я лично проверял. В 5:20 по сигналу красной ракеты атакующие группы по команде командира взвода лейтенанта Ложкина поднялись и броском пошли вперед. Исходное положение атакующих групп оказалось на низком месте и накануне заполнилось водой. Разведчики атакующих групп сильно намокли, вследствие чего была замедлена скорость движения вперед. Обнаружить воду предварительно не удалось, она скопилась под снегом в низине перед самым окопом. С началом движения противник обнаружил группы захвата и обрушился на них пулеметным огнем. Противник до рассвета вел огонь из трех пулеметов и артиллерии. Из-за этого атакующие группы сразу стали нести большие потери. Оставшиеся в живых в количестве четырех человек из обеих групп образовали охрану лежащих в воде и у проволоки. Наступивший рассвет не позволил эвакуировать с поля боя убитых и раненых. Некоторые из раненых пытались выползти, но были обнаружены и убиты на месте. С наступлением темноты в ночь с 14 на 15 апреля раненые были эвакуированы и отправлены в санроту.