Крейсер отошел от скал и маневрировал на малых ходах в полумиле от мыса. До рассвета оставалось еще более часа. Когда обнаружили идущий от берега моторный катер, с противоположной стороны откуда-то из пролива снова замигал фонарь, с требованием назвать позывной. На этот раз за вспышками смутно угадывалось какое-то движение.
С крейсера еще не успели ответить на запрос, как с катера передали без всяких кодов и позывных: «Отбой атаки! Это свои!» Все на «Тереке», кто успел разобрать этот странный обмен морзянкой, были немало удивлены. Появилось ощущение, что находишься под прицелом. Но вскоре все разъяснилось.
Со стороны Цусимского пролива прямо из хмари тумана проявился силуэт миноноски, абсолютно сливавшийся с дымкой, пока она не оказалась совсем рядом. С нее запросили разрешения подняться на борт и, получив его, обошли крейсер с кормы, встав под ветер и ошвартовавшись рядом с катером, с которого уже поднялся офицер.
Все на палубе «Терека» с интересом разглядывали суденышко. А посмотреть было на что. Она заметно отличалась от прочих, виденных раньше во Владивостоке и на Цусиме. Помимо обычных переделок мостиков и вооружения на носу у нее вместо пушки стоял минный аппарат. Причем не для примитивных метательных мин, а полноценный, даже поворотный. Правда, калибром всего в 356 миллиметров, но трофейному коню в зубы не смотрят. А на верхушке трубы угадывалось непонятное утолщение.
С миноноски на крейсер быстро поднялся ее командир лейтенант Ромашев. На мостике его уже ждал капитан второго ранга Панферов и доставленный катером с сигнального поста лейтенант Заозерский, бывший минный офицер с «Изумруда». Ромашев сразу выговорил «терековцам» за молчание в ответ на запросы. По силуэту крейсер предположительно опознали, но безответный позывной и считавшаяся крайне малой вероятность появления его в здешних водах заставили усомниться. Еще бы секунды три не отозвались, точно бы мину в в борт получили!
Поскольку время поджимало, офицеры немедленно стали решать, как быть дальше. По словам Заозерского, вдоль западного берега Цусимы до Озаки не добраться, так как протраленный три дня назад прибрежный фарватер две последние ночи усиленно заваливали минами со всякой парусной мелочевки. Идти серединой Корейского пролива, где большие глубины и нет мин, перед самым рассветом тоже опасно, так как там в это время уже шляются миноносцы и вспомогательные крейсера, а проскочить вдоль Корейского берега уже не успеть. Следовательно, в гавани Цусима-зунда до исхода ночи никак не пройти.
В то же время спрятать под берегом огромный пароход тоже невозможно, потому что японцы с недавних пор завели себе привычку шариться у самых скал, судя по всему, выискивая подходящие для высадки небольших групп закрытые места. Только к Миура-ван да Кусухо не суются, после того, как их шуганули катерами и батареями, прикончив две шхуны.
По всему получалось, что придется непременно куда-то уходить до следующей ночи, но куда? Дальше на юг уже не хватит темного времени. Там еще две линии дозоров, в которых посменно дежурят и быстроходные бронепалубные крейсера. Уйти тем же маршрутом, что пришли сюда, до рассвета теперь тоже гарантированно не успеть.
Прорываться в Цусима-зунд с боем через Корейский пролив, даже несмотря на солидное вооружение, полная авантюра. На единственную цель японцы навалятся со всех сторон, а «Тереку» с его грузом вполне может хватить и одного попадания даже снаряда с миноносца.
Хотя в Озаки об успешном прорыве уже сообщили, помочь оттуда ничем не смогут. Обе оставшиеся подлодки еще в море, и связи с ними до возвращения в базу нет. Миноносцы стоят с холодными машинами, а половина миноносок в разведке, как и «девяносто седьмая», что болтается сейчас под бортом. Предшествовавшие появлению прорывателя блокады три последние ночи миноноски начали ходить в разведку, чтобы отследить маршруты движения японской мелочевки, совершенно обнаглевшей и постоянно пакостившей в наших водах под покровом темноты.
И тут Заозерскому пришла в голову мысль перестоять день в бухте Миура, скрываясь за островами. Это сразу не понравилось капитану второго ранга Панферову, вообще опасавшемуся приближаться к побережью, чтобы не повторить судьбу «Риона». Но оба «местных» лейтенанта в один голос принялись убеждать его, что это, пожалуй, единственное, что может и получиться.
За час до рассвета японцы снимают дозоры у протоки Кусухо, отводя их дальше в море, после того, как однажды были внезапно обстреляны с берега в утренних сумерках. Так что если двинуться прямо сейчас, прижимаясь к береговым отмелям, есть шанс проскочить. Если же не получится, останется только прорываться на юг.
Командир «Терека» возражал, что огромный пароход просто не поместится в бухте, где «квартируют» миноноски и подлодки, и будет выглядеть, как обожравшийся питон, не способный уползти в свое логово. И поэтому прорываться на юг нужно прямо сейчас, пустив миноноску вперед в качестве разведки. К тому же она имеет неплохие шансы подорвать любой из встреченных вражеских кораблей.
На вопрос Ромашова, как ему потом возвращаться на базу, средь бела дня через все патрули да с пустой угольной ямой, невозмутимо ответил: «Затопить миноноску. Можно даже попрактиковать на ней комендоров. Небольшая практика им не повредит». И несколько мстительно добавил: «Вы в нас целились, теперь наша очередь».
Лейтенанты буквально опешили от такого высказывания. Им – минным офицерам, к тому же, с самого начала обретавшимся на Цусиме, эта миноноска казалась серьезной боевой единицей, опасной для врага, что уже не раз демонстрировала. Так что они явно не разделяли барских замашек господина капитана второго ранга, только что прибывшего из главной базы флота, где, наверное, подобной мелочевки как грязи. К тому же обоих задело столь высокомерно-пренебрежительное отношение.
Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не тревожный вопль сигнальщиков, углядевших слабые проблески световой сигнализации где-то совсем близко на южных румбах. Сигналами обменивались сразу три судна, но явных агрессивных намерений пока не выказывали.
Панферов сразу всполошился, предположив, что его почти состоявшийся прорыв провален и это японцы отрезают последний путь отхода. Но Ромашов с Заозерским, оставались совершенно спокойными, пояснив, что поводов для беспокойства еще нет. Раз сигнализируют в открытую, значит, о нас еще не знают. К тому же до них сейчас больше мили, а разглядеть силуэт неподвижного судна на фоне темного берега в такую погоду можно кабельтовых с трех, и то если повезет. Однако убраться отсюда желательно поскорее.
Поскольку командир парохода-крейсера являлся старшим по званию, к тому же приказом комфлота и наместника именно он был ответственным за принятие окончательного решения по способу прорыва, последнее слово оставалось за ним. Ожидание оказалось не долгим. Как только он узнал, что быстро высадить экипаж на берег прямо здесь невозможно, тем более ночью, после нескольких уточняющих вопросов о глубинах в бухте и на фарватере и навигации на маршруте, все же решился на ночевку в бухте Миура.
Решив так, сразу начали разъезжаться. Заозерский обещал, добравшись до поста на Коозаки, связаться с Кусухо, чтобы оттуда провели разведку дежурными катерами и предупредили, если что, а Ромашов, за месяцы, проведенные на Цусиме, исходивший ее побережье вдоль и поперек, остался на крейсере в качестве лоцмана, приказав вести свою миноноску в бухту Миура ее боцману. При этом ей предстояло возглавить короткую колонну, обеспечив прикрытие.
Мелочевка немедля отвалила от борта, а «Терек» развернулся на север и быстро набрал 15 узлов. Но скорость сразу же снизили. Мало того, что на таком ходу обогнали свою разведку, так еще и под форштевнем появился фосфоресцирующий бурун, который, как пояснил уже изрядно поднаторевший в таких делах Ромашев, видно издалека даже при дожде и дымке.
Кроме того, большой пароход создает при движении на высокой скорости расходящуюся в стороны волну, которая хорошо чувствуется малыми кораблями. По этому «следу» его тоже можно найти, если знать как. Японцы знают, так что лучше пробираться осторожно.
В шести милях южнее протоки встретили один из наших катеров, высланный навстречу с последними сведениями о японцах. Как и ожидалось, два их миноносца только что отошли. Других кораблей вблизи берега нет. Это позволило хотя бы чуть обозначить основные навигационные огни на подходах к гавани Миура. Ромашов их уже разглядел на берегу. Слабый, едва видимый фонарь можно было отыскать на фоне скал, только если знать, куда смотреть.
Далее, ориентируясь по этим огням, благополучно достигли входного фарватера и, следом за встречающими катерами с тралом, втянулись в бухту, встав на якорь западнее острова Коросима. К этому времени уже начало светать, поэтому, чтобы не выдать себя дымом из труб, спешно погасили топки котлов.
Сразу приступили к маскировке, обвешивая трубы, надстройки и борт, смотрящий в пролив, старыми рыбацкими сетями с прикрепленными к ним кусками раскрашенной парусины, еще и оттянутыми свисающей частью в стороны от корпуса. А катера из местных портовых затеяли контрольное траление, елозя со стороны моря и загораживая своим жиденьким дымом еще не законченный маскарад от возможных случайных зрителей.
Панферов сначала возражал, считая, что эта нелепость только затруднит разгрузку судна и не позволит выйти в море немедленно, в случае возникновения такой необходимости. Однако прибывший на борт начальник местной обороны мичман Панаев, уже имевший опыт «общения» с японцами на подступах к бухте Миура, объяснил, что если случится это самое «в случае чего», так из гавани вообще выйти не дадут, так что лучше избежать появления такой необходимости. А маскировка в этом деле помогает гораздо больше всего остального. После чего предложил выделить катер для доставки командира прорывателя к командованию гарнизона. Так намного быстрее, чем по сухому пути, благо уже совсем рассвело.
Капитан второго ранга Панферов сразу согласился, отдал все необходимые распоряжения и, захватив штабную почту, отправился с мичманом, решив попутно осмотреть маршруты выхода, запоминая основные ориентиры и возможные опасности н