Она прикусила язык: не стоит распространять сплетни, вдруг легенда о происхождении мадам де Флао является семейной тайной или, что всего вернее, досужим трепом? Да и вообще, об альковных секретах лучше не болтать.
— Потоцкая? — задумчиво повторил Руслан. — Полька? Очень странно…
— Почему?
— Да потому, что мадам Зерван знаете как зовут? Малгожата!
— Вы же только что назвали ее Марго? — удивилась Алена.
— Конечно, потому что она себя так называет среди французов. Однако Малгожата — польский вариант имени Маргарита.
«Малгожата… Малгожата Потоцкая!» — Алена только головой покачала.
— А саму мадам де Флао зовут Зофья. И она нипочем не позволяет называть ее Софи или хотя бы София. Французы ломают язык, но все-таки называют ее именно Зофья. Как вы думаете, может быть, это какая-то отдаленная ветвь тех де Флао, о которых вы говорите? Учитывая польско-французское происхождение…
— Бог мой, да откуда же мне знать? — пожала плечами Алена. — Вы с ними общаетесь, вы и спросить можете.
— Вот сейчас и спросим, — схватил ее за руку Руслан. — Пойдемте, а то перерыв скоро кончится!
И он потащил Алену за собой так напористо, что она еле удержалась на ногах и воскликнула:
— Тише, осторожней!
— Извините. Что такое? А, каблуки… — хмыкнул Руслан. — Не могу представить, как можно хотя бы просто стоять на этом ужасе, а вы еще и танцевали. Все-таки Селин более милосердно относится к своим ногам!
Алена посмотрела на простенькую Селин с ее бесцветной внешностью и неказистыми, коротковатыми, обутыми в обычные кожаные, даже не «позолоченные» босоножки для латины на среднем каблучке. И решила, что и впрямь — кесарю кесарево, ну а слесарю, понятное дело, слесарево.
«Когда мне исполнится девяносто, — подумала наша героиня надменно, — я, может быть, и стану думать прежде всего об удобстве, а уж потом о красоте. Но поскольку хиромант, который гадает на Покровке, возле старого банка, предсказал мне дожить до восьмидесяти пяти лет, значит, девяносто мне никогда не исполнится, то есть подумать об удобстве я просто не успею. Вот и слава богу!»
Разумеется, вслух она ничего не сказала, а только улыбнулась Селин, перехватила в ответ скупую улыбочку ее мышиной мордашки и направилась к выходу.
Откуда-то выскочил Мишель:
— Элен, вы уходите?
— Да, — сказал Руслан.
— Нет, — сказала Алена, — просто посмотрим нижние комнаты и сейчас вернемся.
— А почему вы хромаете?
— Неужели? — горделиво вскинула брови Алена. — Тебе кажется, Мишель, честное слово!
Да она лучше умрет, чем признается хоть кому-то хоть в какой-нибудь своей слабости!
Шествовать на каблучищах по отполированной веками (не побоимся этого слова!) лестнице было сущее мучение, но вот кошмар спуска остался позади, и Руслан открыл перед Аленой дверь замусоренной прихожей, где на раритетном расписном кафеле валялись узорчатые марокканские половички (Алена сама видела такие на рынках в Агадире и в Марракеше, когда была в Марокко), а на подоконнике высокого окна стояли замшелые прошлогодние букеты из высохшей лунарии, сунутой в невзрачные керамические вазы. Руслан открыл еще одну дверь, и первое, что увидела Алена, это огромная кровать, затаившаяся в глубине несусветного алькова под пышным балдахином. Здесь, видимо, и находилась парадная спальня, и совсем даже не исключено, что именно на этой постели Бенджамен Констан занимался любовью с мадам де Сталь. Правда, так же не исключено, что с тех пор на постели не меняли белья и не сметали с нее пыль — такой неухоженной она выглядела.
Алена тяжело вздохнула — она ведь была чистюля и словосочетание «пыль веков» воспринимала как нонсенс. Пыль — это пыль, и ее необходимо сметать, вытирать, а лучше — всасывать пылесосом. Еще не хватало оставлять ее на века! Словом, вид исторической постели внушил Алене не столько уважение, сколько уныние.
Да и все прочее выглядело не лучше. Окна были мутны, хрусталики на люстре потускнели, дубовые панели поблекли, кожаные кресла, придвинутые к камину, протерты до белизны, кожа кое-где растрескалась, экран огромного плоского телевизора можно было использовать вместо грифельной доски. Обивка дивана — просто экспонат из лавки древностей… А это что такое?!
На стопу газет и журналов, сложенных прямо на полу, небрежно брошен черный «стетсон».
Алена пошатнулась и крепко взялась рукой за спинку обшарпанного дивана с такими засаленными антимараскинами [18], словно их никто и никогда не стирал с тех пор, как они были сплетены рукой прилежной кружевницы.
— Кстати, деревня Люзарш знаменита своими кружевами, — сказал за ее спиной Руслан. — Чуть ли не с тринадцатого века.
— Да, — выдохнула Алена. — Понятно…
В самом деле, ей теперь очень многое стало понятно. К примеру, кто и почему столкнул ее с лестницы в библиотеке. Кто и почему вырвал закладку из книги Зои Колчинской. О нет, вовсе не затем, чтобы прочесть зашифрованное в книге пророчество-предостережение! Цифры имели совсем другой, да, совсем другой смысл.
И Алена догадывалась какой. Точно не знала, но догадывалась!
Сейчас нашей детективщице казалось, будто эта догадка забрезжила в ее голове еще там, наверху, когда Мишель сказал, что мадам Зерван занимается изготовлением и реставрацией люстр, поэтому у нее вся кладовка заставлена бюро и секретерами со множеством ящичков с подвесками, хрусталиками и разноцветными стекляшками. На самом деле нет, конечно: тогда у Алены ничего такого и в мыслях не было. Озарение снизошло — нет, просто-таки ударило! — именно при виде «стетсона».
Да, Малгожата Потоцкая, такое впечатление, не ошибалась, когда рассчитывала жить вечно. Не она сама, так ее моральные принципы (вернее, беспринципность — цель оправдывает средства!) одолели время…
Ладно, сейчас не до моральных качеств этой поразительной особы!
— Пойдемте, посмотрите яшмовую ванную, — предложил Руслан.
— Да бог с ней! — махнула рукой Алена. — Яшма мне, если честно, не нравится. В каком-то романе, помнится, автор сравнил ее с колбасой салями, и я с этим согласна. Невыразительный камень. Была бы та ванная малахитовая или чароитовая — ну, я понимаю, есть на что смотреть… Однако Мишель говорил мне, что Мал.., в смысле, мадам Зерван занимается реставрацией старинных люстр. В жизни не слышала о такой специальности. Можно было бы хоть одним глазком глянуть на ее мастерскую?
Руслан уставился на нее так, что Алене показалось, будто она сморозила что-то неприличное. А Селин беспокойно завертела головой, переводя взгляд со своего приятеля на Алену, и лицо у нее сделалось настороженное, недоброе…
Руслан что-то быстро сказал подруге, Алена даже не успела понять, а может, он говорил не по-французски. Селин приоткрыла рот…
— Извините, — встревожилась Алена. — Если это секретное производство, тогда не нужно.
— Да нет, отчего же… — пробормотал Руслан. — Просто вы нарушили наш план.
— Какой план?
— Да понимаете, когда мы водим кого-нибудь по апартаментам мадам Зерван, мы ее мастерскую оставляем напоследок. Человек уже всего насмотрелся, наохался над фресками и панелями, устал задирать голову, рассматривая роспись на потолке, начал даже позевывать. А тут мы — раз! — и открываем перед ним дверь мастерской. Это очень эффектное зрелище, все, кто видел, в восторге. Ну и для вас мы хотели его напоследок приберечь. Но раз вы настаиваете… Или все же пройдемся по другим комнатам?
Алена усмехнулась. Честно говоря, она терпеть не могла ходить по музеям. То есть картинные галереи — это да, это она обожала. А в домах-музеях великих писателей, во дворцах, где следовало смотреть на мебель, ей хотелось поскорей выйти на свежий воздух. Это раз. А во-вторых, перед ней сейчас забрезжило открытие такой тайны, что она ни за что не хотела откладывать счастливое мгновение.
— А давайте поломаем привычный распорядок, — сказала Алена. — Начнем с конца!
— Извольте, — согласился наконец Руслан и снова что-то быстро, непонятно сказал Селин. Та кивнула и куда-то ушла, торопливо перебирая коротенькими ножками, чем-то похожая не только на мышку, но и на таксу.
«Экая ты, матушка, суровая! — укорила себя Алена. — Не всем же быть красавицами!»
Не всем. А жаль, да? Или наоборот — вот и отлично?
Интересно, куда пошла Селин…
— Я ее за ключами от мастерской послал, — пояснил Руслан и вывел Алену на галерею, выходившую на широченное крыльцо, перед которым расстилался мраморный бассейн с фонтанами. Вода в бассейне рябила — дождь и в самом деле разошелся вовсю, и мраморная нагая нимфа, которая, склонив голову, разглядывала свое отражение в воде, казалась озябшей и обиженной. За ее спиной расстилался прекрасный, ровно постриженный газон, вдали — окраина дубовой рощи… Красота. Да, все та же красота. Но странно стало на душе у Алены при виде этой красоты! Первое очарование схлынуло, и теперь ей чудилось, будто дом и парк затаились и чего-то ждут. Они словно бы поглядывали на Алену со стороны. Поглядывали настороженно, выжидательно — как будто чуяли в ней какую-то опасность. Следили за ней…
Да глупости! Во-первых, никто на нее не поглядывает, никто за ней не подглядывает и не следит. А во-вторых, какая в ней опасность? Все свои открытия она намерена держать при себе. И вообще, это ведь никакие не открытия, а так — всего лишь догадки, которые могут не подтвердиться.
«А вот интересно, — пробормотал мерзкий, ехидный тип, именуемый внутренним голосом, — если твои догадки подтвердятся, если ты найдешь то, что хочешь найти, ты тоже будешь держать это при себе? Или все же поделишься своими догадками с хозяевами?»
Как всегда, вступать в беседы со своим вечным оппонентом Алена не стала, только плечами пожала. Ведь догадаться — одно, а найти — уже совсем другое!
Перешли в большую столовую, имевшую более обжитой и приглядный вид, чем парадная спальня, а оттуда в библиотеку. Здесь вообще живым не пахло, люди, судя по всему, заходили сюда редко, и Алена заметила, что паркет в комнате резко разл