– А как звали его, не запомнила?
– Нет, конечно. Да таких много в то время было. После войны. Тот инвалид просто к нам на урок приходил, ты спросил, я и вспомнила.
– Слушай, а глаза у него целые? В смысле – выбитых не было?
– Глаза? Вроде на месте. Хотя если вставной – я девчонкой могла и не разглядеть. Звери эти фашисты!
– А ты не вспомнишь, внешности он какой был, не восточной случайно?
Мама снова наморщила лоб.
– А ты знаешь, действительно чернявый был дядька! Точно, его, кажется, мужики в пивной «Татарином» и звали.
– Мам, а ты, я гляжу, частенько в пивной зависала, девчонкой-то…
– Я тебе сейчас дам «зависала»! Шуточки твои все. Та пивная – одно название только. Бочка на перекрестке Супруна и Кошевого, там сейчас квас продают, а рядом заборчик из камня, низкий, до пояса. Там мужики и заседали всем скопом. Расстелют газетенки свои, рыбу разложат и точат лясы допоздна. Вот там этот Татарин и крутился все время – кто нальет, а кто и накормит. Много тогда нищих было, даром что воевали…
Ого. Это я от мамы своей слышу? Сильна!
– А он очень старый был? Татарин этот?
– А кто его знает? В то время все старыми выглядели. Понаделала война стариков из мальчишек. А инвалид тот… вроде и не старый особо. Побитый только жизнью…
– А комплекции какой? Здоровый? Хилый?
– Да никакой! Обыкновенной комплекции. Кожа да кости, как и у всех. Не до жиру тогда было.
Разобрало что-то мою родительницу. Режет правду-матку без оглядки на линию официально-причесанной истории Страны Советов, сыплет информацию, не бьющуюся с идеологическим мейнстримом.
– А рост? Роста какого этот дядя был?
– Да что ты пристал? Какая разница тебе? Среднего роста он был. А может быть, и низкого… мне, девчонке, тогда все мужики высокими казались.
– Ну да, ну да.
– Ты вообще уроки сделал уже?
– Мама, я вообще-то с продленки пришел. А она, знаешь ли, для того и придумана, чтобы прилежные дети там домашнюю работу делали.
– А, точно.
– Проверять будешь?
Риск. На продленке я сегодня не был и уроков, разумеется, не сделал.
– Не буду. У вас же проверяют там.
Пронесло.
Впрочем, это было несложно. Как конфетку у ребенка отобрать.
– Тогда еще на один вопрос ответь, пожалуйста, на последний.
– Хорошо, давай.
– А бабушка наша, мама твоя, в то время тоже почтальоном работала?
– Конечно. Как я родилась, она со стройки ушла и пошла почтальоном.
– То есть Татарина этого она, по идее, должна помнить?
– Ну… не знаю. Хотя она на своем участке практически всех знает. А тот наверняка пенсию получал по инвалидности. Стало быть, бабушка и к нему приходила.
– А когда мы к бабушке пойдем?
– По бабушке соскучился? Это хорошо. Еще бы папе твоему… Кхм… соскучиться хоть чуть-чуть. На выходные вроде собирались.
Мне очень нравится замечательный и поучительный роман Тургенева «Отцы и дети». А почему, к примеру, никто не догадался написать «Зятья и тещи»? Поверьте, было бы гораздо интересней! По крайне мере, динамичнее…
– А пошли к бабуле завтра.
– Завтра мне некогда. Сходи сам, ты уже не маленький. Вот уроки закончатся, и иди, я разрешаю.
– А продленка?
– Можешь завтра не ходить. Вообще толку от этой продленки…
– Золотые слова.
– Ладно, не воображай. Посмотрим на следующей неделе, ходить тебе туда или не ходить.
А это, мамочка моя, я сам сманипулирую. Тобой, дорогая, и сманипулирую, благо человек ты убеждаемый и ведомый, хотя и считаешь себя лидером в семье. Просто сам не решил еще насчет продленного дня, не все плюсы и минусы расставил по своим местам.
– А у нас есть что-нибудь про партизан почитать? Хочу что-нибудь выписать себе для… спора нашего школьного.
Как будто я не знаю, что в нашей домашней библиотеке есть, а чего нет.
– Почитать? Мм… А ты давай-ка сам посмотри, не маленький. Стул возьми и глянь там, на верхних полках.
У нас, к слову, военных мемуаров – книжек десять. Целенаправленно закупалось для идеологического воспитания сыновей. Будущих защитников Отечества. На эти книжки сейчас и намек. Мне же нужно сейчас взять любую книжку, засесть с умным видом за письменный стол и под предлогом «выписывания тезисов» героических участников боевых действий… сделать все-таки домашку по русскому.
А по математике заданные упражнения и задачки я пощелкаю завтра на перемене, как делаю это обычно.
Наблатыкался уже.
Блин, пятьдесят два года мужику!
Глава 14«Ну, Заяц, погоди!»
На следующий день у ворот школы я обнаружил лобастый «рафик» «скорой помощи».
Пожилой водитель в синей спецовке задумчиво курил, облокотившись на боковую дверцу машины. Медицинская бригада, я так понял, была внутри здания.
Что там еще?
Как говорилось в известном мультфильме, ну что у нас еще… плохого?
Атмосфера школьного вестибюля оставляла стойкое ощущение хаоса растревоженного муравейника. Вдали какая-то бестолковая беготня по гулким коридорам, со стороны столовой кого-то звали во весь голос, возле входа на лестничную клетку кого-то злобно, с надрывом отчитывали. Видно было, как дальше по коридору дородные тетушки, именуемые в быту учительницами, отчаянно пытались загнать в класс взбудораженное школьное сообщество, а сообщество, в свою очередь, почуяв слабину административного нажима, ловко просачивалось сквозь беспомощно распахнутые руки и с азартом добавляло очередную шумную лепту в благородное дело всеобщей неразберихи.
В элитной школе имел место ничем не прикрытый, суровый и безнадежный элитный бардак.
– Теть Глаша, что случилось-то? – поинтересовался я у технички, сдергивая с себя пальто около вешалок гардероба. – Что за бешеная муха тут всех перекусала?
– Деточка наша упала, – всхлипнула тетя Глаша, – Светочка Черешня.
– Как упала?
– Да вот бежала и упала. Ключицу вроде бы сломала.
Ничего себе!
Кто помнит, Черешня – гордость нашей школы по акробатике. У нее серьезные «взрослые» достижения в неполные девять лет. И… кажется, я могу представить себе, что там случилось.
Дело в том, что, как я уже краем мысли упоминал раньше, наши «элитные» мальчики, мажористые сыночки городской аристократии, странным образом невзлюбили юную спортсменку. Причем с первого же дня. И хоть присутствовала она на уроках довольно редко, как правило, первые два-три часа, стайка оголтелых элитных дебилов считала своим долгом все же изыскать время в своем напряженном графике, чтобы погонять юное дарование по длинным и скользким коридорам школы с целью зажать «звезду» в угол и типа напинать этой зазнайке, дабы… а неча тут! Светка обычно легко уходила от дилетантской погони, и порой мне даже казалось, что ей самой отчасти нравятся эти безумные гонки. Своеобразный знак внимания и символ признания спортивных заслуг!
Короче, нашли друг друга два взаимоисключающих начала.
А сегодня утром, по всей видимости, наша гимнастка все же не рассчитала набранной скорости и не учла поправки на предательские свойства свежевымытого линолеума. Вон даже сейчас заметно, как блестят полы. Лунная дорожка, блин. Получается, излишне самоуверенная девчонка поскользнулась на бегу, упала и, скорей всего, врезалась ключицей в угол откоса дверного проема.
Как-то так.
Всю эту реконструкцию происшествия я моделировал на автомате, совершенно без напряжения и дополнительных усилий. Образно говоря, мой процессор в черепной коробке работал в фоновом режиме, в то время пока основной аппарат неторопливо перемещался в сторону родного класса.
А вот, продолжая модную цифровую терминологию, приоритетной процедурой мозговой обработки данных постепенно, но безоговорочно становилась звенящая в моей башке тревога, каким-то образом связанная с мистической женщиной, так похожей на английскую принцессу. Ведь призрачная фея по имени Диана Сергеевна мне свою волшебную брехню как раз про Черешню и втирала! Типа едет она вместе со мной учиться в… куда там… в Германию вроде? И что это такое? Совпадение? Случайность? Все-таки права моя мамуля, играть надо от минуса. От худшего варианта, хотя и прямой связи между утренним происшествием и фальшивой принцессой я пока не наблюдаю.
«Суслика не видно, но он наверняка там есть».
Ну, а если его там нет, даже лучше. Перебдел, значит.
Но откуда тогда этот знакомый до боли сигнал тревоги в глубине сознания?
– Караваев! Ты почему опаздываешь? Звонка не слышал?
Я остановился и рассеянно поднял голову.
Классная.
Всех особей в вольер уже загнала и угомонила, остался только один слабо управляемый примат. Наша строгая и принципиальная Нина Степановна. Стоит в дверях класса, словно титан на грани двух миров: унылый мир первого урока, что там, чтение, кажется, и вожделенный мир счастливых и свободных людей. Который со звоном схлопнется сейчас у меня за спиной, достаточно сделать всего лишь один шаг…
– Нина Степановна! – Я слегка расфокусировал взгляд и придал ракурс печали собственной физиономии. – Что-то живот у меня болит. С самого утра, что характерно.
Классная недоверчиво прищурилась.
Я слегка еще добавил драматургии. Для чего совершил пару еле видимых, но, без всякого сомнения, заметных судорожно-глотательных движений гортанью, подержал руку возле рта, вздохнул и продолжил арию… слегка отравленного восточного гостя.
– Зря я, наверное, вчера снег ел на горке. Мало ли у нас всюду собачек да кошечек там разных. Как бы глистов не подцепить.
И еще чуточку предрвотных симптомов.
Подозрительности во взгляде классной руководительницы слегка убавилось. За счет наплыва справедливого возмущения и назидательной строгости.
– Снег ел? Ты в своем уме, Караваев? Ты же большой уже мальчик. Второклассник! О чем думал? Что же вы за бестолочи такие!
А это уже непедагогично, между прочим.
Впрочем, талант современного педагога не в том, чтобы избегать ошибок, а в том, чтобы начальство про эти ошибки не узнало. И родители, разумеется, хотя этих всегда можно переубедить. Ребенку-то кто поверит?