– Враг он и есть, – со знанием дела кивнул куратор. – И спросим с него по всей строгости. Вот придет он послезавтра утром к церквушке разбитой, что за Байдарскими воротами, торговать секретной своей находкой – там его за жабры и возьмут… кому надо. Ты хоть эту церквушку знаешь, Артемьевна, что над Форосом?
– Як не знаты, Михалыч. Рэсторан там ще був опосля́ вийны…
– А по приметам, что тебе женщина-ученый описывала, не помнишь никого?
– Нэ впизнала, сэрдэшни…
– Ну и иди… с богом. Да не надо тут креститься, Дуня! Не иконостас, чай. Это я к слову… про бога. Просто присказка такая. Ступай!
Старушка с глазами, горящими от переизбытка труднохранимой и скоропортящейся информации, исчезла за дверью. Мы с Ириной переглянулись. Ерундой же занимаемся, если честно. Время только теряем неизвестно на что.
– Это последняя бабушка, Сергей Михайлович? – деликатно поинтересовалась Ирина. – Можно мы пойдем уже? Место встречи еще надо изучить. Карава… то есть Гагарин… что-то такое про страховку придумал, показать хочет.
Дед нахмурился и досадливо пожевал губами.
– С вами бы поприсутствовать послезавтра на операции. Подсобить. Может быть, и знаю я этого горе-археолога с архивами.
– Так ведь нет же… – заговорил я и осекся от тычка под ребра.
Между прочим, в тот же самый синяк, что Хохулина мне вчера поставила.
– Не начинай, – сквозь зубы прошипела Ирина. – Встал. Пошел отсюда.
Мы осторожно приподнялись с кресел и бочком-бочком выветрились из кабинета.
– Чего ты? – начал я оправдываться. – Пусть лучше сейчас узнает, что археолога вообще нет в природе. Потом вони будет – не разгребешь.
– Знает он все! Вернее, слышал он все наши объяснения. Только думает, что мы режим секретности соблюдаем и специально разубеждаем его, что воришка якобы придуманный. Вбил себе в голову, будто специально врем мы ему, и все, намертво! Да ну и пусть.
Если так, тогда ладно. Его проблемы.
– Сейчас метнемся к Байдарам, а потом к тебе домой! – безапелляционно заявила Ирина. – Отпрашивать тебя буду у родителей на сутки. Что хочешь – шахматную спартакиаду или пионерский слалом на Ангарском перевале?
– Слалом хочу! – искренне загорелся я. – Только на лыжах, а не на санках. У меня с бобслеем не вытанцовывается как-то в последнее время.
– Сильно хочешь?
– Так сильно, что кушать не могу!
– Значит, шахматы…
Зараза.
Кажется, после переезда на новую квартиру Ирина нас и не посещала ни разу. Точно! Прежняя сборно-щитовая берлога, где проживала наша веселая семейка, была гораздо дальше от Дворца пионеров, и мой наставник с миловидной внешностью нередко подвозила меня домой на мотоцикле. На чай, бывало, захаживала, покоряя маму культурными манерами и невообразимой скромностью.
Да-да, это я именно об Ирине Александровне.
А сейчас домой добираюсь исключительно пешком – тут десять минут ходу от спортзала до моих новых апартаментов. Смысла гонять «ижак» нету, хотя дорога идет в основном в гору. Да ничего страшного, оно и полезнее будет. Ирина только вот осиротила мою мамулю и носа в гости не кажет. Нет чтобы зайти просто так, без всякой видимой причины. К примеру, на рюмку чая с «Наполеоном»… Так нет же.
И вот повод все же появился.
– Ой, Ирочка! Милая моя, что же вы исчезли куда-то? Заходите, заходите, дорогая. Снимайте дубленку, вот тапочки. Сейчас чайку поставлю! – Мама так обрадовалась, что суетливо захлопотала, заметалась в малюсеньком коридорчике и… все же тем не менее вспомнила наконец и про родного сына. – Ты почему опять без шапки ходишь? На улице холодина! Менингита захотел? Давай, давай. Превращайся постепенно в дебила.
– И вам, мамо, «здрасте» с кисточкой!
– А он ухо от своей ушанки в смоле выпачкал, – присоединился к семейному хору моих фанатов братишка Вася. – А в другой шапочке дырочки для глаз вырезал, вот и не носит…
Нет, вы не подумайте, что меня тут все ненавидят. Вовсе наоборот.
Мама, к примеру, просто считает, что родительскую строгость к сыну необходимо демонстрировать как можно чаще. Даже в присутствии посторонних. Нет, не так. ОСОБЕННО в присутствии посторонних! А Василий… э-э, не знаю даже, как его и отмазать. Просто Вася бескорыстно любит ябедничать. Тем более что он «ма-аленький, и ему простительно». Что-то не помню, чтобы меня часто прощали в его возрасте.
– Привет, семья! Я вас тоже… того… фью-фью… люблю.
– Это что еще за… «фью-фью»? Чего свистишь в доме? Ирочка! Ну что с ним делать? Болтать стал что ни попадя языком своим. Ведь дотреплется же когда-нибудь! Правда же? Вот узнают, где следует, про шуточки твои…
– А где, хочется мне знать, находится это самое «следует»? – заинтересовался я, демонстрируя присутствующим свои эксклюзивные способности по сковыриванию ботинок с ног без развязывания шнурков и, между прочим, без использования рук. – Это ты, мама, сейчас не на КГБ ли, часом, намекаешь?
– Я что тебе сказала? – Мама грозно зашевелила насупленными бровями, а в голос запустила максимум строгих обертонов. – Хватит шлепать языком своим! Говоришь ему, все без толку! Ирочка, хоть вы скажите ему.
– Да, Виктор… Э… Шлепать – это нехорошо. – Ирина делает мраморное лицо. – Не надо бы тебе шутки шутить с этой организацией. А ну как возьмут на учет, ходи потом под колпаком всю жизнь. Говорят, у них… свои уши в каждой стенке.
Мама непроизвольно оглянулась на новенькие стеновые панели в прихожей.
– Василий! А ну марш в спальню! И чтобы я тебя там не слышала.
– Ну ма-а-ам…
– Кому сказала? Ирочка, проходите на кухню. Витя! Опять ботинки разбросал? Трудно на полочку?
– Не трудно мне. Проти-ивно.
– Я тебе сейчас дам «противно». Все! Я двери на кухню закрываю, мы с Ириной чай пьем. Чтобы ни звука от вас не было. Услышу – прибью всех! Присаживайтесь, Ирочка…
Значит, можно собирать манатки на выезд.
Все нужные манипуляции с моей мамочкой Ирина произведет на высшем уровне, нет никаких сомнений. Я даже знаю, с чего эта лиса начнет умасливать обстановку. Естественно, с квартирных восторгов! Беспроигрышный вариант.
Квартира – это святое. Мне иногда казалось, что наша хрущевка даже считается полноправным членом нашей семьи, никак не меньше. По крайней мере, если квартира набивала мне очередную шишку, ибо не в состоянии я был уместить свою детскую неуемную энергию в этих микроскопических жилых площадях, квартиру никто не наказывал. А вот если я, к примеру, расклеивал на обоях фотографии артистов и другие вырезки из «Советского экрана», наказание за порчу священных стен следовало незамедлительно.
Вот и задумаешься – кто здесь кому дороже?
– Витя! Собирай чемодан! – донеслось из кухни.
Уже? Быстро же они справились. Ирина, наверное, времени терять не хочет. Или на рекорд идет?
– Зачем чемодан? Я уезжаю на день всего-о!
– Кому сказала?
– Да не хочу я этот ящик! Сумку вон возьму бабушкину. Почтальоновскую.
– Я кому… Что, Ирина? А? А… Витя! Сумка так сумка, возьми в кладовке в коридоре. Только не вываливай там все наружу, как доставать будешь!
Зачем же так орать через всю комнату? Нравится соседей наших любознательных развлекать? Сумку вообще-то я из кладовки еще вчера вечером достал. И, кстати, нужными тряпками, «мыльно-рыльными» и парой тапок она уже давно набита. Тоже вчера, между прочим…
– Хорошо, мамочка! – Очередной акустический месседж полетел на кухню, отталкиваясь по дороге своими звуковыми волнами от коварных квартирных углов. – Ничего не вывалю-у-у!
– Что же ты кричишь как умалишенный? – Мама возникла в дверях комнаты. За ее спиной маячила Ирина, лицо которой уже далеко не мраморное, так как его заметно корежило от гомерических позывов. Все ей хиханьки да хаханьки.
– Будешь в лагере – воду из-под крана не пей, у них есть кипяченая. Без шапки на улицу не выходи, в горах воздух морозный, на шнурки завязывай не на затылке, а под подбородком! Окно ночью не открывай, как бы жарко в номере ни было. Перед едой чтобы…
Ну, пошло-поехало.
Полезные, конечно, предписания, только слышано все это переслышано сотни тысяч раз, наизусть помню.
А почему, кстати, «в горах»? Куда на этот раз меня «залегендировало» непредсказуемое начальство? Надеюсь, не в зону хребтов Колымского нагорья? Хотелось бы чуток поближе. А еще… хотелось бы просто элементарно знать заранее, куда же меня очередной раз забрасывает эта моя детско-спортивная шаловливая судьба? Чтобы, как минимум, планировать, чего врать родителям-то, ну и… ориентироваться во времени и пространстве. И если я, допустим, все же якобы окажусь «в горах», то каким вообще боком здесь обещанная шахматная спартакиада? Я чего-то не знаю о шахматах? Вообще вы оценили, как много вопросов возникает абсолютно на ровном месте? А ведь маму так просто на мякине не проведешь. Здесь фантазировать надо со знанием дела…
– …Не вздумай даже в руки брать! – Это мама закончила все-таки свой инструктаж. – Ты меня понял?
Это она о спичках.
Противопожарная часть инструктажа всегда в конце, чтобы запоминалось лучше, как завещал великий Штирлиц.
– Понял, мама, – продемонстрировал я несвойственную покладистость и тут же все испортил, – даже курить не буду…
– Что?!
– Все-все, шутка юмора. Глупая и несмешная, признаю.
– Я тебе… покурю! Рот зашью суровыми нитками.
– Верю, мама. Вот сейчас верю. От души. Никаких сигарет. Даже по пьяни…
– Ирина! Да что же это такое? Ну вот вы видите?
– Не беспокойтесь, Людмила Леонидовна. Пройдет. Это переходный возраст.
– В восемь лет?
– У меня раннее развитие, мам, – заявил я примирительно, – акселерация. Видимо, это от правильного и сбалансированного питания. Яичница твоя выше всяких похвал!
– Как дала бы…
– Я, пожалуй, на улице подожду, – деликатно съехала Ирина. – Только смотрите, через час автобус от центра. Не стоит в последнюю минуту…
И только хвост лисий мелькнул в пространстве.
Психолог от бога. Знает про тягу моей мамочки к «ефрейторским зазорам» минут так в тридцать-сорок. Что любопытно, чем дальше конечная точка путешествия, тем массивнее у мамы временной зазор ожидания. Думаю, если мне когда-нибудь доведется выезжать от мамы во Владивосток, на вокзал меня выпрут суток за двое до отправления поезда. Объяснить сию пропорцию невозможно. По крайней мере, в нашем унылом трехмерном измерении.