В случае с Владимиром Бояриновым это сделать не трудно.
Поэту явно близки по духу Сергей Есенин и Николай Рубцов, Николай Тряпкин и Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев и Василий Казанцев.
Заметно некоторое влияние Георгия Иванова.
Но совершенно очевидно: Бояринов – самостоятельный, сложившийся поэт.
Первоклассный мастер и глубокий художник.
Я уже давно понял, что в современной поэзии доминируют два типа авторов. Одни хотят запутать читателя, шифруют свои нехитрые мысли, усложняют простое, аппелируют к придуманной ими вечности. Другие – наоборот, упрощают сложное, говорят предельно простым (зачастую неграмотно) языком, размышляют о дне сегодняшнем. И получается следующая печальная картина: одни поэты пишут так, что никто их сочинения кроме них самих и нескольких ангажированных критиков понять не может, другие пишут так просто и примитивно, что читателю это неинтересно. В итоге с читателем говорят очень немногие поэты, те, которые филигранно владеют версификационным мастерством и, вместе с тем, не стесняются выражать своим мысли доступным, понятным языком.
Владимир Бояринов – как раз из таких. Он – мастер стиха, несущий свое слово людям.
Его стих ладен, точно северный сруб-пятистенок, открыт как истинно русская душа.
Трагичен и самоироничен одновременно.
Мне особенно по душе восьмистишия Бояринова. Лапидарные, выверенные.Только перепел свищет о лете,
Только ветер колышет траву.
Обо всем забывая на свете,
Я гляжу и гляжу в синеву.
Ничего я для неба не значу,
Потому что на вешнем лугу
Я, как в детстве, уже не заплачу.
Не смогу.
Или вот такое -
И потянулись стаями
Над долом журавли,
И с криками растаяли
В темнеющей дали:
За росстанью, за озимью,
За речкою иной…
А я, как лист, что осенью
Примерз к земле родной.
В этих стихах всё на своём месте. И душа, и звук, и крепкие дактилические ассонансные рифмы (стаями-растаяли; озимью-осенью).
Главное – виден человек. Человек, мучающийся, страдающий, откровенно размышляющий о смысле жизни. Размышляющий о себе. Размышляющий о всех нас. Мы живём в тягостное время, когда чёрные pr-технологии достигли не только политики и шоу-бизнеса, но уже и поэзии. Во время, когда бесцветные литературные лилипутики, ползущие по гигантским спинам писателей-великанов, не замечают их, а только, злобно толкая друг дружку, стремятся вперёд к сиюминутной известности.
Бояринов печатается редко. Во многих престижных литературных журналах (например, в «Знамени» и «Новом мире») нет ни одной его публикации. Ни одной. Ничего, он это переживёт. Его стихам, как говорится, ещё настанет свой черёд. А стихи он пишет действительно замечательные. И разнообразные. Неверно считать, что Бояринов придерживается только силлаботонической манеры. У него немало верлибров, он мастер раешного стиха, постоянно обращается к фольклорным жанрам. Но в каком бы стиле он не писал, его стих всегда профессионален. Спрессован, пружинист, музыкален. И – всегда лиричен, и всегда – о душе. Вот, например, стихотворение под названием «Поздно».Август осыпался звёздно,
Зори – в багряном огне.
Поздно досматривать, поздно
Встречи былые во сне.
Встретим улыбчивым словом
Первый предзимний рассвет.
Прошлое кажется новым,
Нового в будущем нет.
Дорого только мгновенье,
Только любовь на двоих.
Ты отогрей вдохновенье
В теплых ладонях своих.
Веки с трудом поднимаю,
Слёзы текут из очей.
Как я тебя понимаю,
Ангел бессонных ночей.
Полночью я просыпаюсь
С чувством неясной вины.
Каюсь, любимая, каюсь!
Поздно досматривать сны!
Эта лихая погода
С первой снежинкой в горсти
Нам не подскажет исхода,
Нам не подскажет пути.
Вырваться надо на волю,
Надо дойти до конца
Нам по бескрайнему полю
До золотого крыльца.
В темени невыносимой
Мы спасены от беды
Светом звезды негасимой,
Светом падучей звезды.
Владимир Бояринов вступил в пору литературной зрелости. Это в полной мере подтверждает книга «Испытания». Испытания пройдены успешно. 29.12.2010
Стихи и стихии «красного всадника»
Максим ЗАМШЕВ
Владимир БОЯРИНОВ.
«Красный всадник». -
Москва, «ВЕЧЕ», 2003.В творчестве Бояринова гармонично сочетаются безукоризненное владение словом, поэтическая культура и стихийная, а порой и бесшабашная музыка русского стиха. Слова «стихи» и «стихия» не случайно, наверно, звучат так схоже. Кто-то сочтёт эту схожесть за мёртвый фонетический фокус, однако Бояринов из тех поэтов, кто способен, сам того не ведая, этот фокус оживить. В одном из главных своих стихотворений поэт пишет:
Я стихи не пишу уже целую вечность,
Я из дома безжалостно выгнал стихи,
И они, позабыв слепоту и увечность,
В эту вьюжную ночь разбрелись по степи.
Казалось бы, и рифма «стихи-степи» не из самых формально удачных. Но вслушайтесь, как эти слова точно сопоставлены по смыслу и звуку. Степь, как символ чего-то русского и бескрайнего прекрасно встраивается в метафорическую работу с самим понятием «стихи». Стихи, как персонажи стихотворного текста, у Бояринова одушевляются предельно. И нет в этом ни капли литературной натяжки, а лишь одна русская степная правда:
Хорошо, что нашли. Хорошо, что вернулись.
Хорошо, что простили меня, подлеца.
Хорошо, что взошли на крыльцо, не запнулись,
Долгим взглядом на степь оглянулись с крыльца…
Так поэт Бояринов обращается к своим стихам. Не это ли спасительный рецепт для тех, кто страдает вполне объяснимым в зрелом поэтическом возрасте творческим бесплодием? Стихи в книге «Красный всадник» обладают большой поэтической плотностью. Бояринов, подобно лучшим русским поэтам второй половины двадцатого века, очень умело и технично сцепляет слова между собой:
Дом покачивался ветхий,
Словно плавал по селу.
Ветер бил вишнёвой веткой
По оконному стеклу.
Здесь налицо та легкость, которая достигается за счёт напряжённой работы музыкального слуха. Для Бояринова поэзия не только «лучшие слова в лучшем порядке», но и сноп энергетического тепла. Причём сноп этот не бесконтрольно бьёт от стихотворной ткани, а умело направляется рукой мастера. Бояринов может очень лихо сказать:
Вспугнули зыбкий сон расхристанные бредни,
На косточках моих всю ночь катались ведьмы,
Всю ночь терзала боль беспамятное тело,
И вновь расстаться с ним душа не захотела.
И в то же время поэт порой поднимается до тончайших лирических откровений, где каждый поэтический шаг очень тих, но невероятно пронзителен:
Когда из поволоки
Пробрезжит на востоке
Рассветная межа,
Пускай тебе приснится
Осенняя зарница —
Заблудшая душа.
Стихи Бояринова разнообразны. Но разнообразие это классифицируется не по примитивному признаку – «эти стихи весёлые, а эти грустные». Разнообразие стихов Бояринова в том, что он, будучи поэтом одной надрывной струны, в каждом стихотворении говорит о многом и о разном. Ему мало поэтического пространства одной мысли, он всегда захватывает пласты и исторические, и философские. Вот страстное любовное стихотворение прозорливый взгляд стихотворца нанизывает на исторический стержень:
«Покрепче к седлу приторочь!»
Кричит мой надежный товарищ.
Батый, я украл твою дочь
И скрылся за дымом пожарищ.
Твоя золотая княжна
О прошлом не плачет напрасно,
В полуденных ласках нежна,
В полуденном свете прекрасна.
Необходимо отметить, что Бояринов легко опровергает расхожий и провокационный тезис о том, что русский поэт должен писать исключительно о селе, а не русский, или, как теперь принято говорить русскоязычный, о селе писать не должен. Всё это, конечно, чушь. И в городах достаточно крепких и свободных русских людей. С тоской поэт вспоминает о своём детстве. Для него нет различия между селом и городом. Всё это Россия. Бояринов глубоко и щемяще вздыхает:
Ещё дымок над крышей вьётся
И переходит в облака.
А дом отцовский продаётся,
Как говорится, с молотка.
Он любовно выписывает деревенские пейзажи. И находит время и место городу в непростой череде своих мыслей и образов.
Что делать мне, куда пойти никчёмному?
Неужто одиночества боюсь?
Эх, загуля… гуляю я по-чёрному!
По всей Москве верёвочкой завьюсь.
Глубокая, не искусственная символичность стихотворений Бояринова не позволяет представить его лирического героя деревенским жителем. Его герой – это русский всадник. И что город, что деревня, всё это остаётся за спиной. А Родина – она повсюду.
Не случайно образ лошади так важен для Бояринова и так часто встречается в его произведениях. Лошадь для Бояринова – символ вечного движения жизни, противовес стихии степей, почти синоним стихотворению.
Одним из любимых цветов автора книги является красный. Я не буду искать в этом цветовом предпочтение какой-то казуистический сакральный смысл. Для меня очевидно, что этот цвет близок Владимиру Бояринову как кровная полнота жизни, как цвет военного знамени, за которое проливали кровь отцы и деды, как цвет зари. И в этом вновь нет никакого пафоса. А Бояринов как поэт одновременно отвечает характеристикам «прост – не прост». И сказать о нём так, значит, ничего не сказать. Он любит и умеет работать с деталью, знает цену слову, но его стихи оставляет впечатление неиссякаемого потока,