Схоронилась в траве, как подранок.
Я услышал в степи в эту ночь
Скрип тележный и плач полонянок.
Уже в этом запеве книги Владимир Бояринов – поэт-историк: ключевые фразы в этом великолепном стихотворении – былины, тележный скрип, плач полонянок – соединяют собою все прошедшие времена России – от нынешних до времён мифов и легенд, то есть до былинного эпоса народа, и в плаче полонянок слышится уже не мифический плач русских женщин во время половецких набегов, а угадывается плач самой Ярославны на крепостной стене Путивля, которая обращалась к силам природы спасти ей мужа князя Игоря, находящегося в половецком плену.
Чтобы по-настоящему осмыслить лирику Владимира Бояринова, его творческое «Я», хочу привести стихотворение, завершающее «Испытания», как духовный венец всей книги:
Падали снежки,
Перепалывали,
Мужики мешки
Перекладывали.
Три сынка
С отцом.
Три мешка
С овсом.
На салазки —
Три мешка.
Три побаски,
Три смешка.
Развязали ремешки.
Порассыпалисъ смешки.
Шутки – прибаутки
Расклевали утки.
Гусаки гогочут,
Курицы хохочут.
Отойдите в сторону,
Дайте клюнуть ворону —
Пусть он рассмеётся,
Надо мной не вьётся.
О народности этого стихотворения, об умении Поэта великолепно пользоваться коротким поэтическим размером можно написать целое литературоведческое исследование.
Как видно из приведённых стихов Владимира Бояринова, можно стопроцентно утверждать – перед нами Мастер, а его Муза удивительно раскрепощена – ритмически, поэтическими тропами, той, поистине блоковской, виртуозностью и тематическим разнообразием, которые опираются на почву судьбы народной, которые говорят о том, что на современном поэтическом Троне – подчерку ещё раз – находится Мастер, что всевидящими очами Слова осматривает всю поэтическую реку, устремлённую от Гомера в будущее – к извечному Слову Создателя.
Бояринов приближает своё земное Слово к извечному Слову Творца, отдавая духовную дань благодарности
Тому, Кто дал Поэту возможность высказать себя, свою неутоляемую душу, – хотя до конца высказать себя Поэту, слава Богу, не дано.
Когда однажды речь зашла о символизме, Александр Блок сказал, что он всегда был впереди символизма, а Владимир Бояринов имеет полное право сказать о себе: «Я всегда был впереди себя».
Быть впереди себя – это значит вечно идти к себе – к себе новому, иному, завтрашнему, – приближаться к тем великим стихам, что ещё не написаны, а они – эти ненаписанные стихи – всегда лучше написанных, – таков закон Поэзии, если исповедует его Поэт, а не стихотворец, между которыми пролегла неодолимая для стихотворца река Поэзии, – в ней тонет любая посредственность.
Кое-кто говорит, что у Бояринова нет гражданственных стихов, поэзии патриотической.
Да, ныне у нас объявились профессиональные «патриоты», присвоившие себе – единственным и непогрешимым – право вещать патриотические истины в последней инстанции, стопроцентно подтверждая слова Толстого: «Патриотизм – последнее прибежище негодяя».
Как-то, говоря о поэзии Блока, блестящий русский советский поэт Михаил Дудин написал: «Река русской Поэзии течёт в океане человеческого братства…И есть в этой необыкновенной реке Блоковский перекат».
Сегодня со всей очевидностью становится ясно: в могучей реке Русской Поэзии есть и перекат Владимира Бояринова – страстный, стремительный, живой, бунтующий, клокочущий страстью и неубывающий, а с каждым новым стихотворением прибывающий в своей безбрежности.
И – да будет так!
01.02.2013
Дорога испытаний (О лирике владимира бояринова)
Бор. ЛЕОНОВ
У каждого поэта в его лирической летописи жизни есть знаковое стихотворение. Если оно появляется в конце его земного пути, то в нём как бы сбегаются, стягиваются, сливаются основные мотивы и образы его творчества. А если оно возникает среди первых проб пера, то в нём обнаруживается узелок корненосной системы дальнейшего творчества, что затем разростается многотемьем в лучших его стихах последующих лет. Таким представляется стихотворение Владимира Бояринова «Уводила дорога меня». Оно написалось в начале 1970-х, то есть в ту пору, когда началась его дорога в большую поэзию.
Уводила дорога меня,
Над седыми холмами пылила.
На исходе четвёртого дня
Мне открылась земля, как былина.
Ни огня и ни звука вдали,
Только степи ковыльного ситца,
И тогда я у древней земли
В добрый час на ночлег попросился.
Уводила меня не мечта.
Приютила не чья-то забота.
Да простят меня эти места,
Если я потревожил кого-то.
Птица вскинулась, кинулась прочь,
Схоронилась в траве, как подранок.
Я услышал в степи в эту ночь
Скрип тележный и плач полонянок.
Это не придуманный антураж с ковыльной степью, серыми холмами, похожими на богатырские шлемы, с взлетом вспугнутой птицы. Это приметы родной поэту земли, хранящей и поныне память о давней истории, связанной с походами ордынцев и казаков. Земля эта – горного Алтая до семипалатинской степи, откуда в русскую литературу пришли такие художники слова, как Павел Васильев и Иван Шухов, Анатолий Иванов и Владимир Цыбин, Николай Грибачев и Николай Кузьмин, Юрий Антропов и другие.
Кто бывал в этих местах с их величавыми горными вершинами, с бурними малыми и большими реками и степными просторами, тому не надо объяснять истоки это «дороги» поэта. Прочитав стихотворение, я угадал их первоприроду. И потому был обрадован, узнав, что Владимир Бояринов действительно из тех мест. О людях, живущих на этой древней земле и о самой земле горноалтайцев хорошо сказал Анатолий Иванов: «Там по укладу жизнь – сибирская, и люди сибирские».
Поэтическая стезя Владимира Бояринова вывела его спустя сорок лет после выхода первого сборника стихов к книге избранного «Испытания». Собранные воедино они позволяют судить о судьбе поэта, говорить об истоках его души, формировавшейся в семье сельских учителей в Ново-Покровке. Отец происходил из староверческой кержацкой семьи. Он преподавал в школе математику. А мама оказалась в этих местах потому, что во время Сталыпинской реформы сюда переселили её родителей с
Украины. В семье, где помимо Володи было еще две сестры и брат, в почёте был труд, Каждый из ребят помогал родителям заниматься огородом, живностью, уборкой дома и двора. А долгими зимними вечерами семья нередко собиралась вокруг стола, на котором зажигалась парадная трёхлинейная лампа, и мать вслух читала книги русских классиков.
Приходила весна, сходил снег, проклёвывалась первая трава, степь расцветала тюльпанами. Люди выходили на улицу. Над Ново-Покровкой звучали песни, в воздухе плавал перестук молотков о наковальни: люди правили косы, острили лопаты. Володя и его сверстники нередко оказывались среди вчерашних фронтовиков, которые делились своими мыслим о минувшей войне, вспоминали боевых командиров и однополчан. А из уст бабушек и дедушек узнавали ребята о прошлой, еще при царе, жизни, слушали легенды и предания старины глубокой.
В этой атмосфере складывались те душевные струны, которым суждено было в будущем зазвучать в стихах Владимира Бояринова.
Оттуда, из детства, берут свои начала понятные каждому стихи:
Какие дни, какие золотые,
А ночи-то какие позади!
И вот уже рассветы поостыли
И зарядили долгие дожди.
И что-то с нами станется зимой…
Гляжу, как листья рвет осенний ветер.
Не детства жаль, не юности самой,
А жаль, что вот прошли – и не заметил.
Он никогда бы не стал таким, каким мы видим его сегодня в его красивой зрелости, если бы жизнь предложила ему другую судьбу, другую планиду, а не ту, что выпала на долю мальчишек послевоенной деревни, если бы с детства он не оказался в водовороте взрослых хозяйственных забот, если бы обошла его стороной красивая русская речь Пушкина и Некрасова, Блока и Есенина, Исаковского и Прокофьева, какую открывала ему с раннего детства матушка. Приобщение к классике окажется одним из живительных и плодоносящих жил в его корненосной системе. С высоты классического наследия всегда просматриваются дали прошлого и возможного будущего. Но при одном условии: была бы жива родная земля, твоя Родина.
Не ради нас – грядущей жизни ради
Напишут дети в синие тетради,
В усердии даханье затая,
Они напишут: «Родина моя».
И суть не в том – кто выведет ровнее,
А чтобы слов тех не было роднее.
В книге избранного Владимир Бояринов не механически соединил всё, что было им опубликовано в прежних сборниках «Росстани», «Веселая сила», «Направо пойдешь», «Уже за холмами», «Красный всадник», «Открываешь ставень райский». Он отобрал, с его точки зрения, лучшее. И принцип отбора очевиден: издать заново то, что не покрылось пеплом случайного, что действительно выстрадано и выражено необходимыми словами. Действительно, только выстраданное остается в памяти живущих и в памяти литературы. Выстраданное, как правило, не велеречиво, оно скромно. А скромность таланта (таков он у Владимира
Бояринова) отнюдь не означает скромности его поэтических возможностей. Он последователен в своем развитии, берущим, как мы установили, свое начало в атмосфере жизни послевоенного села. И потому опять с грустью о минувшем, всегда дорогом и незабываемом, звучат строки:
Какой мороз! Какой чертовский холод!