Обо всем, что так легко давалось,
Обо всем, что быстро забывалось,
Вспомнилось осеннею порой, —
Будто гуси-лебеди с испугом
Прокричали над потусклым лугом,
Над землей прозябшей и сырой.
Обо всем, что встретилось случайно
И потом, казалось, беспечально
И навечно в прошлое ушло, —
Этой ночью в тишине небесной
Между звёздной и земною бездной
Пело лебединое крыло.
Подслушать, как там пело лебединое крыло и сказать проникновенно до озноба мог только истинный поэт. За счёт чего это произошло?
И опять мне вспомнился наш классик Михаил Исаковский. Тогда он был ещё жив, только что вернулся домой из больницы и никого не принимал. Наверное, мне сделал исключение, как земляку. Мы сидели у телевизора, и в это время показывали на экране одного популярного в то время поэта. Михаил Васильевич возмутился. «Это же не стихи! Заумь какая-то». И упрекнул секцию поэтов в том, что она не отстаивает чистоту настоящей русской поэзии. А когда я опросил потом, чего в первую очередь он добивался в своих стихах, он ответил: предельной ясности. Иначе нельзя. Таков склад самой русской речи. Именно эту ясность я и встретил в стихах поэта Владимира Бояринова. И сдержанное волнение, и свойственную лишь ему интонацию, западающую в душу, и лёгкий юморок, и точно подмеченные образы. Только понимая окружающую тебя родную природу, можно заметить, как «ветер зачерпнул ладошкой из реки», а» на поляне заяц плакал да шептались две осины», «какими жуткими глазам глядятся в небо васильки», когда их косят,»Они и видят всё, и слышат, и ничего не говорят». И как-то по-особому воспринимается образ: «Люблю тебя тревожно, как молнию в грозу». Такое можно поняв прочувствовать. И совершенно не произносимо вслух. Необъяснимо. Но вызывает на размышление. Как нельзя объяснить словами то состояние, когда «Навстречу несётся дорога и кругом идёт голова». Это можно только домыслить. Как и то, что «в природу вселился испуг… Исторгни он хоть единственный звук – и грянут грома среди ясного неба». И мы не сомневаемся, что все это поэт «умом нераздвоенным понял и крепкою верой постиг». Он постигал мир ни с какой-то кочки, откуда многое не увидишь. «Смотри с меня, – гудит гора». И бытие становится понятнее. Внешнее благополучие – всего лишь ширма, а «забубённые Иуды, сменив обличье и места, рядиться стали под Христа».
Кажется, что мир нынче болен неизлечимо равнодушием. И кого в этом винить? На это дан ответ в стихотворении «Метель».В краю таежном и далеком
Тому бесстрастность выйдет боком,
Кто, греясь возле очага,
Не вздрогнет, словно от испуга,
Не выйдет в ночь на голос друга,
На крик о помощи – врага.
Многие стихи в сборнике посвящены героическому прошлому русского народа. Они как ожившие легенды. В них время давнее и современное – как бы единое целое бытия земли русской. Когда-то в единоборстве с врагом вражья стрела «Не в ковыльную степь упала», пронзив сердце юноши. «Не нашли его братья родные от заветных пределов вдали – это кудри его золотые след кровавый навек замели». Очутившись сегодня в этих краях, поэт переполнен болью, и события тех дней воспринимаются как его личная трагедия.
Да простят меня эти места,
Если я потревожил кого-то.
Птица вскинулась, кинулась прочь,
Схоронилась в траве, как подранок.
Я услышал в степи в эту ночь
Скрип тележный и плач полонянок.
Русский народ всегда миром вступался за свою свободу и родную землю. И потому с особенной горечью звучит: «Время с нас посрывало доспехи». Оно ранит всё «больней и острей». И уже» Мы своих родословных не помним». Но «Мы своим настоящим горды». А чем? Гордость связана с благородными порывам! Поэт же сознается: «с чего душа осиротела – не пойму». Хочется верить, что «Всё ещё переменится на родной стороне». Но чем восполнится то, что «в жизни потерял»? С горькой усмешкой можно сознаться: «Я не сегодня, не завтра отчаюсь, всё у меня впереди». Глубокий подтекст заложен в строках о ветре. Он как безутешная душа. Завыл «Над березами…, складно вывел четыре куплета, а последнюю строчку забыл… И ни строки на пути не отыщет, ни участья не встретит ни в ком». Одиночество! – почти естественное состояние для лирического поэта.
Я оглох
В четырех стенах,
Я заглох
В четырех стенах.
В четырех стенах
Я ослеп.
В четырех стенах
Сущий склеп.
И это не заблуждение. Потребность, стремление к тому, где тебя не ждёт разочарование. Об этом сказано как бы мимоходом, но, может быть, в нём и есть ключ к пониманию самобытности поэта.
На безлюдные в омутах воды
Полюбил я подолгу смотреть.
Так тянуло меня, так тянуло,
Прибивая к родным берегам,
Словно в этой воде потонуло
Всё, что я на потом сберегал.
Кому из поэтов не верится, что самое значительное у него ещё впереди. И это вдохновляет:
Забываюсь от восторга,
Обернувшись на зарю…
«Солнце всходит!» – говорю.
А это ощущения творческих сил, новых возможностей. Владимир Бояринов в своем «Красном всаднике» открыл нам то, что «между звёздной и земною бездной». И оно стало заметным явлением в современной русской поэзии. 15.12.2003
Песня на два голоса
Ольга РЫЧКОВА
«Облако, доброе облако…», «Под высокой звездою», «Деревенская идиллия», «Иванушка»… Уже по названиям стихотворений понятно, что новый сборник Владимира Бояринова «Красный всадник» – о нашем, родном, сокровенном. Недаром Бояринова называют одним из самых верных и строгих хранителей высоких традиций русской поэзии. Уже в первом стихотворении «Узелки на память» автор рисует таинственную – будто из русской сказки – картину:
Дремучий сон глубок.
Полуночью слепой.
Не катится клубок
Неведомой тропой…
Так и видится: тёмные ели, за ними – серый волк, избушка на курьих ножках, васнецовская Алёнушка у омута… И дальше то и дело встречаются в стихах сказочные, былинные мотивы:
Где ты была —
Знал ли Боян,
Вещий к тому же?
Слышал – ушла
Днесь на древлян
С местью за мужа…
(«Имя твое»)
Или:
Раньше месяц над речкой
Смотрел веселей,
Берега были сплошь
Из густых киселей.
А ночами Яга
Ухажера ждала…
(«Через левое плечо»)
А то будто зазвенит в стихах озорная частушка:
… Постучусь-ка я к любимой.
Или спит уже давно?
Мамка с папкой ли побили,
Что вернулась поздно?
Будто сами не любили,
Не вздыхали розно…
(«Что-то люди стали строги…») В стихах Владимира Бояринова «Пахнет стружкой и липовым медом, И молитвенный плещется звон», соседствуют таежный лось и кот из Лукоморья, тёмные омуты и полынные травы, извечная русская боль и радость… И все это – части единой картины мира, куплеты одной песни:
Это песня на два голоса
Да на старые лады
Для ржаного в поле колоса
И для горькой лебеды…
На два голоса – поэта и читателя. 29.10.2013 г.
Сквозь железные прутья реальности
Владимир Андреев
(Открытое письмо поэту Владимиру Бояринову)
Он натягивал тетивочки шелковые,
Тыи струночки золоченые,
Он учал (начал) по стрункам похаживать,
Да он учал голосом поваживать!
Вот жизнь наша, Владимир, встречаться мы встречаемся, но скорее не встречаемся, а сталкиваемся. Встреча-существо духовное, великое событие, да еще на этой земле, да под этим небом и… в человеческом обличье.
Вот жизнь, Володя! Ни выпить, ни закусить, хотя и того и другого по торговым и неторговым центрам и точкам в изобилии… Прошло то-то времечко, что зёрнышко наливает, когда овёс уже в кафтане, а гречиха в рост пошла. А вот посидеть за чаркой, поговорить, затянуть беседу – дудки-с…
Да. Вспомнил тут же твои стихи, когда во мне проговорилась любимая тобой пословица-загадка: «Лежит брус – во всю Русь. На ноги встанет, – неба достанет!» Вот родник и крылья твоего духа…Дорогой Владимир Георгиевич!
Выражаюсь по-русски, обращаюсь по имени-отчеству искренне к тебе.
Язык русский, его быстротекущий поток любой камень обтачивает и, в конце концов, источает.
Когда мы с тобой служили в издательстве «Современник», я – в редакции русской советской поэзии, а ты напротив – в редакции национальных литератур России, под эгидой Юрия Кузнецова. Помнится, в издательстве был обычай: накануне какого-либо праздника, скажем, 23 февраля, Дня Советской Армии, или же – 8-го Марта, после собрания Сорокин или же Прокушев произносили речь, а в конце, на десерт, мы, пишущее стихи, читали по одному стихотворению. Вот на одном из таких мероприятий я познакомился с тобой и твоим стихотворением «Красная рубаха». Мне понравилась открытая стойка стихотворения, весёлая бесшабашность и молодость, а важнее – одно вольное и нескрываемое чувство: мне везёт сейчас и повезёт в будущем; я, вам, мол, не хухры-мухры…
Повеяло вольной степью, удалью, всем тем жизненным, чего всегда, особенно в нынешние времена, не хватает всякому человеку…И на Майский праздник как надел обнову,
Как ступил из круга лёгкою ногой,
Ёкнуло сердечко у одной зазнобы,
В пляс пустились сами ноги у другой.
И остыть не в силах, выходил на воздух,
И вздыхал свободно, и седлал коня…
А вот концовка: «С той поры над степью только и видали Красную рубаху рано поутру». Это стихотворение, как и любимая тобой пословица, тоже определило твое творчество, словом, ты развивался нормально и тебя в отрочестве не угробили ложь, лихоимство, зависть, тебя хранила доброта, сердечность и прямота твоих предков, а потому молодое дерево твоего таланта не сломали негативные силы общества, мира сего сильные и слабые… В стихотворении изображен здоровый дух народа, его «весёлая сила», разгул, когда не степной орёл поднимается, а молодой казак (бурлак) разгуляется. Кстати, мало кто знает какую песню имел в виду песню Исаковский, когда его Катюша «выходила, песню заводила про степного сизого орла…»