Orobj, неизвестное в русской историографии, Мечников населяет те же холмы «феодальными хищниками».
Географические названия в русском тексте при проверке почти всегда имели сокращения в согласных (об этом уже говорилось), типа Аноне вместо Анонне, Баро вместо Барро и т. д. и т. п.
Мечников снял все эпиграфы из высокой литературы, коими скрупулезно снабдил Оттолини главы, при этом иногда ему приходилось менять и первые абзацы оригинала, так как Оттолини не раз перекидывал мостики от эпиграфов к собственному тексту, иногда даже впрямую называя автора того или иного эпиграфа.
Мечников убрал все библиографические примечания итальянского коллеги, посчитав очевидно эти источники ненужными из-за их труднодоступности для русского читателя. А ведь уже в самом начале книги романист, описывая ломбардские древности, сделал отсылку к важному историку эпохи Возрождения Бернардино Корио (1459-ок.1519) и к его труду «История Милана», и в дальнейшем точно обозначая источники исторических описаний. Итальянский писатель весьма грамотно расставлял отсылки и к своей первой книге о гарибальдийцах — «Альпийские охотники» (мол, об этом читайте в моем предыдущем романе) — и эти, почти рекламные, указания, при переводе повсюду были изъяты.
Первая глава, как говорилось, была просто названа именем протагониста — «Роберто/Роберт» и Оттолини, без обиняков, в ней сразу очертил происхождение, характер, увлечения и убеждения своего главного героя. Уже в названии романа звучало индивидуальное начало: «Один из Тысячи… Гарибальди». Несколько настораживала решительное переделка титула у Мечникова, с несомненно более широким звучанием — «Гарибальдийцы»: читатель теперь закономерно мог ожидать целую галерею революционных персонажей.
Вне сомнения, русская публика с особенным вниманием отнеслась ко Второй — «русской» — главе, где рассказывалось о судьбе наполеоновского ветерана, вернувшегося в родной Милан после плена в России. Здесь Мечников опустил обширную ремарку Оттолини об ответственности графа Ростопчина за поджог Москвы в 1812 г. — в отечественной историографии это считалось отнюдь не доказанным и переводчику следовало бы серьезно прокомментировать подобные резкие обвинения Ростопчина, возведенные, весьма вероятно, самими французскими агрессорами. Не стал он переводить и ошибочную историческую справку об отступлении наполеоновской армии: здесь Оттолини неверно сообщил, что Наполеон потерял в кампании 1812 года около 27 тыс. солдат, в то время как это число соответствует лишь выведенному из России войску: Мечников, вероятно, мог бы и тут сделать весомое примечание о потерях у французов и их союзниках (около полумиллиона), но ограничился лишь изъятием ошибочного пассажа.
О разного рода других нюансах перевода, где Мечников уже в первых главах выражал свой свободный подход к делу, в том числе и собственные республиканские и антиклерикальные убеждения, можно было бы рассказывать долго, и внимательный сегодняшний читатель может прочитать о них в наших редакторских комментариях.
В конце Второй главы появился и главный женский персонаж — возлюбленная Роберта, с «цветочным» именем Далия (латинское соответствие цветку георгин). У нее были брат и сестра, тоже с «цветочными» именами — Настурций и Гортензия, но они, как сообщил Оттолини, скончались совсем маленькими детьми, и Мечников их, дабы не отклоняться от магистрального повествования, вовсе сократил — к подобным вольностям уже следовало привыкать.
Но основные сюрпризы оказались впереди.
Роман о трех гарибальдийцах
Наше замешательство началось с Третьей главы — «L'incontro» («Встреча»): добрую ее половину Мечников переводить не стал.
В этой главе появляется второй гарибальдиец, имя которого в переводе тоже русифицировано — Валентин, вместо Валентино.
Двое юношей — Роберт и Валентин — объединяются в своем патриотическом порыве и отправляются ради нового предприятия Гарибальди на запад, по альпийским тропам. В этих местах, прекрасно знакомых автору по кампании 1859 г., герои мысленно прощаются с павшими товарищами, перечисляя их имена: «Прощай, Де Кристофорис!.. Прощай, Кайроли, прощайте Картелльери, Педотти, Батталья… Прощайте, все…». В этом месте итальянский автор нескромно отсылает читателя к своему роману «Альпийские охотники». Возможно, Мечникову не понравилась это авторефенциальность, или же он решил не отягощать отечественную аудиторию списками не известных ей итальянских патриотов, однако в итоге все эти альпийские картины с историческими реминисценциями и именными списками он решил снять.
Замешательство редактора усилилось, когда он обнаружил, что, выбросив «альпийскую» половину Третьей главы, переводчик целиком (!) убрал Четвертую главу, сразу приступив к Пятой.
В итальянском оригинале Четвертая глава, с названием «Addio» («Прощание») выводила на сцену новый персонаж — возлюбленную Валентина, крестьянскую девушку Розу, теперь в переводе благополучно исчезнувшую. Трудно понять, когда Мечников решил ее убрать — после первого знакомства с романом или уже по ходу дела. В самом деле, Роза не несла с собой какой-то особой нарративной новизны: если Роберт оставлял свою Далию в Милане, известив ее об уходе в гарибальдийскую экспедицию письмом, то Валентин свою Розу отставлял в городке Анджера, найдя, правда, время попрощаться с ней лично. Сам же романист при этом нашел творческое вдохновение дать подробную краеведческую справку о прошлом Анджеры, что Мечников переводить был явно не в силах.
Название следующей главы журнального варианта — она теперь получалась Четвертой, а не Пятой, оказалось иным: вместо «Далия и Роза», глава лапидарно титуловалась «Далия». Роза напрочь отсутствовала и в названии, и в тексте — и это понятно: не представив русскому читателю крестьянскую девушку из Анджеры, ее следовало решительно убирать и далее.
Перевод Шестой главы (в журнале она Пятая) — самый верный. Повествование переносится с крайнего севера Италии на крайний ее юг: на Сицилию. В художественной форме Оттолини описал антибурбонское подполье, устроенное в стенах монастыря Ла Ганча, и (уже в следующей, Седьмой главе) его кровавый разгром. Этот реальный эпизод, с казненными 13-ю заговорщиками, стал прелюдией падения Бурбонов в сицилийской столице: горожане были потрясены публичной казнью и другими жестокими репрессиями правительства. Волонтера Мечникова, вошедшего в Палермо в 1860 г. вместе с другими гарибальдийцами, вскоре после казни 13-ти, сюжет о монастыре Ла Ганча, вне сомнения, глубоко интересовал.
На этом заканчивался первый номер журнальной публикации.
«Переводчик» меняет счет
Шестая глава в новом номере журнала «Дело» отсутствовала… Повествование начиналась, после Пятой главы в предыдущем номере, сразу с Седьмой.
Очередная растерянность редактора… На сей раз никаких пропусков в тексте не было: новую главу «L'assalto» («Нападение») — об атаке на палермитанский монастырь Ла Ганча и об аресте заговорщиков — Мечников перевел опять-таки добросовестно, как и предыдущую. Почему же в журнале не оказалось Шестой главы? Сбой в счете, вероятно, был преднамеренным шагом: таким образом, несмотря, на одну, прежде выпущенную (Четвертую) главу, оригинал и перевод в счете сравнялись: Седьмая глава в обоих текстах совпадала по нумерации.
Очевидно, для Мечникова она была важной, и он поставил здесь — впервые — свое собственное значительное примечание: «Заметим, кстати, что рассказ о стычке при монастыре, казнь тринадцати <…> — факты совершенно исторические, как вообще все подробности восстания, рассказанные в этом романе».
Первая часть Восьмой главы («Отплытие») в журнале «Дело» (но по реальному счету она являлась Седьмой) более-менее совпадала с Восьмой главой итальянского романа («L'imbarco»; дословно: «Посадка на судно»). Однако вторую часть этой главы Мечников в свой перевод опять-таки не включил.
Она представляла собой историческую реминисценцию о Рисорджименто — до отплытия Гарибальди из Генуи в Палермо. Какие причины побудили переводчика отказаться от этого весьма насыщенного очерка, с библиографическими указаниями? Их могло быть несколько. Изначально Оттолини заявляет о важности пьемонтской монархии в деле объединения Италии, что могло покоробить переводчика-республиканца: к примеру, чуть раньше, описывая каморку главного героя Роберта, Мечников «снял со стены» портрет савойского монарха, висевший там на почетном месте, согласно оригиналу. Переводчик явно не разделял одобрительных нот по отношению к императору Франции Наполеону III и заключенному им договору с австрийцами в Виллафранка: ведь тогда представителей Пьемонта даже не пригласили к столу переговоров — более того, по результатам Виллафранкского мира Пьемонт вынужден был ублажить Францию передачей ей Ниццы — родного города Гарибальди, что вызвало его праведный гнев (об этом щекотливом сюжете Оттолини благоразумно умолчал). Много хвалебных слов Оттолини в этом очерке посвятил генералу Манфредо Фанти, в то время как этот генерал несколькими годами ранее вел пьемонтских солдат на захват Севастополя. Не исключено, что Мечникову не понравилось слишком откровенное описание помощи для Гарибальди от корыстных англичан, экономически заинтересованных в падении Бурбонов — об этом в Италии до сих пор говорить считается некорректным. Кроме того, итальянский писатель необыкновенно подробно писал о скучных мерах (комитеты, плебисциты и проч.), принятых в центральных провинциях по их вхождению в объединенное королевство.
Главное же — у Мечникова было свое видение Гарибальди, на что он имел полное право. При первой же возможности он его самостоятельно изложил.
«Переводчик» становится автором
Мечников не долго ждал этой возможности — уже в Десятой главе появляется написанный исключительно им вдохновенный портрет:
«Гарибальди в эту эпоху исполнилось пятьдесят четыре года — возраст полной бодрости и силы для людей с таким, как у него, железным организмом. Это был человек ниже среднего роста, но очень крепкого телосложения. Борода и волосы его были рыжего цвета; седина только начинала пробиваться в них. Лицо Гарибальди было замечательно. Он не походил на салонного красавца. … Но лицо это было создано для того, чтобы вдохновлять толпу на полях, на площадях, в народных собраниях. Живописно закутанный в свой классический итальянский плащ, с круглой шапочкой на голове, Гарибальди был прекрасен, как античные герои…»