Но добрая старушка тотчас же заметила, что одна из девушек о чем-то плакала, и, не обращая внимания на низкие поклоны хозяйки, подошла к Далии и ласково спросила ее:
— Что с тобой, милая? Кто тебя обидел?
Под влиянием этих сочувственных слов девушка, как это часто бывает с детьми и женщинами, вместо того, чтоб утешиться, стала рыдать еще громче.
— Всё одно жеманство! Не обращайте, пожалуйста, на нее внимания! — ехидно шептала хозяйка.
Графиня строго взглянула на нее и, обратившись к одной из швеек, лицо которой показалось ей добрее, чем у других, попросила ее рассказать ей, в чем дело. Та, запинаясь и путаясь, начала бессвязный рассказ, из которого можно было только разобрать: «Гарибальди»… «письмо»… «новости»… «не хочет».
Графиня поняла, что дело идет о каком-то, очевидно, полученном девушкою письме, где должны быть новости о Гарибальди. А так как она была не только страстной поклонницей вождя итальянского народа, но и имела в рядах его воинов родного племянника, то, разумеется, она сама очень заинтересовалась этим письмом и девушкой.
— Не можете ли вы отпустить ко мне наверх эту девушку? — сказала графиня хозяйке. — Я дала бы ей цветы для моих чепцов.
Хозяйке, разумеется, ничего более не оставалось, как только почтительно поклониться.
Графиня подошла к девушке и, нежно взяв ее за руку, увела к себе.
Войдя в свой кабинет, она сказала:
— Подожди меня здесь, я только переоденусь и сейчас приду.
Действительно, через несколько времени графиня вернулась в домашнем костюме и, усадив подле себя девушку, спросила:
— А как тебя зовут, милая?
— Далия, — отвечала девушка.
— Какое славное имя. Расскажи же мне, милая Далия, из-за какого это письма у вас там, в мастерской, сыр-бор загорелся.
Далия покраснела и потупилась.
— А, понимаю, понимаю, — ласково сказала графиня. — Что же тут дурного? Ты любишь гарибальдийца, и письмо это от него?
Девушка, ободренная развязностью и простотой графини, утвердительно кивнула головой.
— Это, стало быть, твой жених? А кто он по профессии?
— Живописец.
— Живописец? Отлично, отлично. Он, значит, не первый встречный. Ну, а твои родители согласны?
— Мои родители давно умерли.
— Но ведь есть же у тебя кто-нибудь из родных?
— Нет, сеньора, — со вздохом отвечала девушка, — я одна одинешенька на свете.
— Ах, бедняжка! — воскликнула графиня, нежно взяв ее за руку. — Такая молодая, такая хорошенькая и — круглая сирота!
— Да, круглая сирота!
— Ну, а как зовут твоего жениха?
— Робертом.
— Ну, а твой Роберт?
— Тоже один одинешенек, как и я.
Графиня несколько минут печально смотрела в глаза девушке, потом проговорила как бы про себя:
— Вот двое сирот, одиноких, покинутых всеми, встречаются, любят друг друга, и счастливее их нет никого на свете! А вы очень любите друг друга? — обратилась она к девушке.
— Так любим, так любим!..
— И вы оба бедны?
— О, да! Представьте, я зарабатываю всего полтора франка в день.
— А он?
— Он, бедняжка, тоже трудился, сколько мог, но зарабатывал немного.
— Как же он решился оставить тебя одну?
— Так было нужно. Его позвал Гарибальди, стало быть…
Она не окончила фразы, но и не будучи оконченной, фраза эта означала: раз зовет Гарибальди, ничто не должно удерживать человека!
— А кто был твой отец?
— Не знаю. Меня воспитал старик дядя, умерший несколько времени тому назад на моих руках и на руках… Роберта. Это был старый воин Наполеона, совершил с ним все его походы, был весь в ранах.
— И неужели остался простым солдатом?
— Нет, — с гордостью отвечала Далия: — он был капитаном.
— А как его звали?
— Бернардо ***.
На этот раз покраснеть пришлось уже графине, и чтоб скрыть румянец, внезапно вспыхнувший на ее щеках, она наклонила голову и стала усердно нюхать табак.
Затем, оправившись (в ее годы это было делом одного мгновения), она спросила:
— Капитан Бернардо ***! Да я его, кажется, знавала. Не служил ли он в венецианском полку?
— Именно!
— Он, он самый! — восклицала графиня, притворяясь, что понемногу припоминает, тогда как на самом деле при одном имени капитана он так и встал перед ней как живой, в великолепном мундире, с глазами, светящимися любовью, и нежными словами на устах.
— Расскажи, расскажи мне всё, что про него знаешь. Твой дядя был близким другом моего покойного мужа, царство ему небесное.
— Ах, какой случай! Кто бы это мог подумать! — воскликнула в свою очередь Далия и, побуждаемая расспросами графини, принялась рассказывать ей всё, что помнила из биографии своего доброго дяди, заменившего ей и мать, и отца.
А тем временем мысли графини носились далеко, далеко, и перед ее глазами проходили одна за другой картины ее давно минувшей молодости.
Она видела виллу в нескольких милях от Милана, в которой муж ее граф ***, старый дипломат, любил проводить летние месяцы.
Однажды, в прекрасный июльский вечер, несколько человек миланской молодежи, гуляя по этим местам, случайно проходили мимо виллы и увидели на террасе, совершенно заросшей цветами и плющом, необыкновенно красивую женщину, читавшую газету мужчине пожилых лет, сидевшему тут же на кресле.
— Какая хорошенькая! — воскликнул один из молодых людей.
— Да, действительно, она прелестна.
— Как стройна!
— А что за глаза! Никогда не видывал я таких, — сказал капитан Бернардо ***, молодой человек лет тридцати двух, пользовавшийся между товарищами славою отчаянного волокиты. — Но кто бы мог быть этот старик?
— Вероятно, муж, — заметил один из его спутников.
— Какая жалость! — воскликнул Бернардо. — Она так молода, а он совсем старик.
Говоря это, он останавливался, смотрел на террасу, затем догонял своих товарищей, снова останавливался, опять догонял, пока, наконец, на повороте дороги он окончательно не потерял из виду и террасу, и прелестную незнакомку.
С этого дня Бернардо не имел более покоя. Мысль его была точно прикована к хорошенькому домику, стоявшему в нескольких милях от Милана. «Она такая молодая, он такой старый»! — восклицал Бернардо, ложась спать. «Она такая молодая, он такой старый», — повторял он те же слова, просыпаясь.
Десятки раз проходил он взад и вперед мимо виллы, и не всегда напрасно, потому что кое-когда ему удавалось снова увидеть красивую молодую женщину.
Он стал наводить справки. Оказалось, что графиня отличается необыкновенной строгостью нравственных правил и ведет в своей вилле чисто отшельническую жизнь. Никто не бывал у странной четы, никуда не показывалась и она сама. Напрасно молодой влюбленный пускал в ход все хитрости, какие только может внушить страсть, чтобы добиться свидания или возможности передать записку предмету своей любви. Ничего этого ему не удалось добиться.
Как и всегда бывает, препятствия только увеличивали страсть молодого человека. Он готов был сойти с ума. Наконец, решившись добиться взаимности во что бы то ни стало, он прибегнул к средству опасному, даже, пожалуй, отчаянному, но зато решительному.
Однажды после обеда Бернардо ехал в фаэтоне по чрезвычайно крутой дороге, проходившей мимо виллы. Поднявшись на самую верхушку пригорка, Бернардо приказал кучеру остановиться. Затем он стал смотреть в бинокль, не покажется ли на террасе или у окна прелестная графиня Эмилия с своим неизбежным спутником.
Не прошло и десяти минут, как они действительно вышли оба на террасу.
— Ну, теперь смелей! — сказал Бернардо кучеру, положив ему руку на плечо. — Хлестни хорошенько коней и вали вниз во всю прыть!
— Во всю прыть вниз? — с удивлением спросил кучер.
— Да, да, во всю прыть вниз! — кричал Бернардо, топая ногою с таким остервенением, точно хотел пробить дно фаэтона.
Кучер повиновался, проклиная в душе хозяина и его сумасбродные фантазии. Лошади понеслись вскачь.
— Гони, гони, — кричал Бернардо.
— Помилуйте, сударь, мы и так, того и гляди, свернем себе шею.
Но Бернардо вместо всякого ответа выхватил из рук кучера кнут и что есть мочи стал хлестать лошадей. Подталкиваемые сзади всей тяжестью экипажа, лошади понеслись в карьер, несмотря на все усилия несчастного кучера, который, без шапки, бледный как полотно, упираясь ногами, отчаянно натягивал вожжи.
Когда экипаж поравнялся с виллой, Бернардо быстро дернул за вожжу правого коня. Кучер испустил отчаянный крик; экипаж ударился о тумбу, одна из лошадей грохнулась об землю. Бернардо полетел на воздух и упал на тротуар перед воротами; бедняга кучер полетел в противоположную сторону и всей тяжестью упал на голову прачке, полоскавшей белье в канаве. И кучер, и прачка полетели в воду, спугнув стаю уток, которые бросились во все стороны, хлопая крыльями и испуская громкие крики.
Старик граф, Эмилия и несколько человек прислуги бросились к Бернардо, который притворился, что лишился сознания. Другие стали спасать кучера и прачку.
Молодой человек был перенесен в салон и положен на мягкий диван. Пока один из лакеев отправлялся за доктором, Эмилия, поддерживая рукою голову Бернардо, давала ему нюхать уксус, чтобы привести его в чувство. Наконец, он открыл глаза и бросил на Эмилию такой красноречивый взгляд, что та тотчас же опустила глаза и покраснела.
Через несколько минут пришел доктор, живший в нескольких шагах, и, осмотрев Бернардо, нашел, что у него сломано ребро. При этом известии, молодой человек от радости чуть не бросился на шею доктору. Но этот порыв признательности вскоре сменился необузданной ненавистью к врачу, потому что доктор, желая успокоить больного, тотчас же прибавил, что перенесение его на квартиру не представляет никакой опасности.
— Как, так скоро? — вскричала Эмилия. — Нет, нет, я не допущу подобной неосторожности. Подождемте, по крайней мере, несколько часов.
Бернардо поблагодарил ее долгим взглядом. Когда доктор и граф вышли из комнаты, Эмилия села у изголовья влюбленного молодого человека, который, не будучи в состоянии сдерживать долее своей страсти, взял ее за руку и дрожащим голосом сказал: