На крайней койке лежит молодой человек, насколько это можно заключить по совершенно черным волосам его, в которых не видно еще ни малейшей седины. Но по лицу его можно принять за старика. Щеки его осунулись, большие черные глаза окружены зловещей синевою. Губы лихорадочно воспалены и на них запеклась кровь: больной ранен в правое легкое и кровь выступает сквозь дыхательное горло. Часы и минуты его жизни сочтены. Он тяжело дышит и по временам в груди его раздается ужасное хрипение. Но жизнь еще не покинула его: она сосредоточилась в глазах, которые с невыразимой тоской и нежностью устремлены на лицо женщины, сидящей у его изголовья.
Этот юноша — граф Эрнест ***.
После своего освобождения из палермитанской тюрьмы он снова вернулся в свой отряд. Все испытанные им тревоги заглушили несколько острую сердечную боль, причиненную ему неожиданной встречей с Марцией, но он слишком хорошо знал теперь, что стоит ему встретиться с этой девушкой, чтобы страсть заговорила в нем с прежней силой. Поэтому он твердо решился никогда больше не видеть ее. Ему ничего не стоило узнать, где она в настоящее время, потому что имя Марции Романо было во всех устах. Поэтому Эрнесту не стоило большого труда устроить дело так, чтоб никогда не находиться с нею в одном отряде. После переправы на континент это сделалось еще легче, потому что, вследствие беспримерной быстроты движения гарибальдийских войск, отряды растянулись на пространстве всей Калабрии.
Но в битве при Вольтурно Гарибальди собрал главную массу всех своих сил. Корпус генерала Авеццано, в котором сражалась Марция, и корпус Медичи, где находился Эрнест, были поставлены рядом. Им обоим пришлось так часто бросаться вперед и отступать под натиском неприятельских сил, что крайние части обоих корпусов перемешались.
Эрнест узнал Марцию. А она не узнала его, потому что, надвинув шапочку на лоб, он закутал свое лицо плащом. Но молодой человек не спускал с нее глаз. Мрачная решимость овладела им. Он смотрел на эту стройную фигуру, когда она мелькала в дыму и в огне битвы, и ему казалось, что ничего не может быть выше, благороднее этого существа. Он чувствовал, что не может свести с нее глаз, что он только и живет этим созерцанием, и что когда она исчезнет, всё для него погрузится во мрак. Зачем же жить? твердил он. Ему хотелось смерти, но, как это часто бывает, она именно от него и бежала. Кругом товарищи его валились один за другим, пули свистели мимо его ушей, но ни одна не касалась его. Ему пришла в голову странная фантазия. Смерть представилась его воображению каким-то живым существом, которое, по коварству и злобе на него, не хочет исполнить его просьбы. Ему вздумалось перехитрить ее.
Битва приближалась к концу. Под напором густой колонны роялистов гарибальдийцы отступали. Но они отступали шаг за шагом, останавливаясь за каждым кустиком, за каждым камнем и отстреливаясь от неприятельских стрелков.
Эрнест отстал несколько от своих и шел в двух шагах от Марции, которая, увлеченная битвой, не замечала его присутствия. Бурбонские стрелки наступали густой цепью, забегая вперед и останавливаясь за попадавшимися им закрытиями. Звено из четырех человек шло в пятидесяти шагах от них. Эрнест мог разглядеть даже их лица. Вдруг он заметил, что один из стрелков, высокий немец с рыжими бакенбардами, приложил ружье к плечу и навел его прямо на Марцию. У молодого человека сердце екнуло. Вот, вот, теперь или никогда! — прошептал он и быстрым прыжком он стал между нею и баварцем. Что-то блеснуло, он почувствовал сильный толчок в грудь, холод в голове и упал навзничь: это был выстрел, предназначенный для Марции. Он достиг своей цели: перехитрил смерть!
Молодая девушка наклонилась к упавшему товарищу и тут только в первый раз узнала его. Быстро отдернув плащ, она увидала на груди широкую рану, из которой клубилась кровь. Марция видала слишком много раненых, чтобы сомневаться в том, что эта рана смертельна.
— Эрнест, Эрнест, — в отчаянии вскричала она, — зачем вы это сделали?
Но молодой человек молчал, потому что лишился сознания.
Прибытие резерва дало гарибальдийцам возможность снова перейти в наступление. Марция, при помощи товарищей, перенесла Эрнеста на перевязочный пункт. По окончании битвы он был перенесен в госпиталь, куда она и поступила, чтобы ухаживать за ним, потому что с окончательным поражением роялистов наступило временное перемирие.
Вот каким образом Марция и Эрнест очутились вместе.
Раненый сделал рукой знак, что хочет что-то сказать. Девушка наклонилась к его изголовью и устремила на него печальный взгляд.
— Марция, — чуть слышно прошептал умирающий, — мне осталось всего несколько минут жизни. Скажите же мне…
Он не кончил, потому что кровь хлынула у него изо рта.
— О, милый! — вскричала вне себя девушка, целуя его руки, — я люблю тебя! Я знаю, что тебе именно это хотелось услышать! Да, да, люблю, хотя думала, что тайну эту я унесу с собой в могилу.
Эрнест закрыл глаза, чтобы не видеть в лицо счастья: оно слишком слепило его слабеющее зрение. Он только слабо пожал руку девушки, лежавшую в его руке.
— Погоди, дай мне опомниться! — прошептал он.
Марция молчала и печально смотрела на больного. Зачем я сказала ему это? — думала она про себя. Теперь жизнь покажется ему в тысячу крат дороже, а смерть ужаснее!
Раненый сделал движение. По его лицу пробежала темная тень. Глаза выражали укор. По какой-то таинственной чуткости, свойственной только умирающим, он, казалось, отгадал, что подумала девушка.
— Ты жалеешь, что сделала свое признание? — сказал он.
Марция ничего не ответила.
— Не жалей, — проговорил больной после некоторой паузы. — Вся жизнь не дала бы мне того счастья, какое дали твои слова!
Марция припала к его постели, заливаясь слезами.
Эрнест с трудом поднял руку и положил ее на белокурую головку бедной девушки. Оба молчали. Да и что могли они сказать друг другу!
Марция просидела всю ночь над постелью умирающего. Не желая увеличивать его страданий, она старалась казаться спокойной и улыбалась ему, но, отойдя в сторону, она тайком утирала слезы, которые помимо ее воли катились из ее глаз. К утру раненый забылся коротким, тяжелым сном. Но вдруг он вскричал:
— Марция!
Девушка бросилась к нему.
— Прощай, я умираю, — проговорил он.
Она прижалась губами к его холодеющим устам и хотела что-то сказать. Но рыдания прервали ее голос.
Началась мучительная агония. Марция стояла над постелью умирающего бледная как смерть и в немом ужасе смотрела на это искаженное предсмертными муками лицо.
В эту минуту в комнату вошел фельдшер в сопровождении какого-то молодого человека. Это был Роберт. Он подошел к Марции и хотел что-то сказать, но, увидав эту ужасную картину, остановился и, притаив дыхание, стал смотреть. Много раз приходилось ему видеть смерть на поле битвы, но там она никогда же производила на него такого потрясающего впечатления.
Ждать им пришлось недолго. Через несколько минут Эрнеста не стало.
Фельдшер положил ему руку на сердце и произнес это ужасное слово:
— Умер!
Марция пошатнулась. Это слово, которого она ждала с минуты на минуту, поразило ее, как удар.
Роберт поддержал бедную девушку и печально сказал:
— Синьора, не вы одни будете оплакивать смерть этого человека! Он был лучшим другом и мне.
Слеза скатилась по загорелому лицу Роберта.
— Ваше горе священно, — продолжал молодой человек, — но, может быть, сочувствие близких способно облегчить вам его. Я пришел к вам, синьора, по просьбе вашего дяди, доблестного патриота Либорио Романо, который жаждет увидеть в своем доме свою знаменитую племянницу.
Марция ничего не отвечала. Казалось, она не поняла даже того, что говорил ей Роберт. После первого потрясения она как будто окаменела. Она не плакала, не ломала себе рук, а стояла неподвижно, как статуя, и смотрела на бездыханное тело своего возлюбленного.
— Пойдемте, — сказал Роберт, понимая, что с бедной девушкой нужно обращаться, как с ребенком.
Через полчаса Марция была в доме своего дяди.
Заключение. У семейного очага
Оставим теперь ужасные сцены битвы и смерти и перенесемся в Ломбардию, в те самые места, где начался наш рассказ.
В той самой комнате, где несколько месяцев тому назад Далия в первый раз прочла графине Эмилии письмо от своего Роберта, в той же самой комнате сидят они теперь и снова читают письмо того же Роберта. Но сколько перемен произошло за эти несколько месяцев!
Графиня в трауре после смерти своего племянника. Лицо ее, обыкновенно столь веселое и довольное, носит на себе печать скорби, потому что добрая старушка любила своего единственного племянника, как родного сына.
Рядом с ней сидит Далия в темном простом платье и держит в руках коротенькое письмо. Она много переменилась за последнее время. Лицо ее из детского сделалось серьезным. В эти несколько месяцев она развилась и умственно, потому что должна была много думать о вещах, которые прежде совсем не приходили ей в голову.
Много изменились и отношения ее к старой графине. Известно, что ничто так не сближает людей, как пережитые вместе страдания, тревоги, надежды. А у графини и у молоденькой швеи под одними и теми же знаменами сражались самые близкие им люди. Одни опасения, одни тревоги волновали обеих. Разумеется, они находили одна в другой полное и горячее сочувствие. Сходясь на этих общих всем людям чувствах, графиня и швея совершенно забывали о различии своего общественного положения, потому что в данном случае его не было на самом деле. Таким образом, между этими двумя женщинами мало-помалу установилась весьма прочная дружеская связь. Кроме того, графиня с каждым днем всё больше и больше привязывалась к своей юной подруге, открывая в ней новые достоинства, не замечаемые или, может быть, и не существовавшие даже до этих пор, пока не создала их любовь, этот величайший и даже единственный творец на земле, потому что только она умеет творить из праха или даже из ничего.