Кроме того, было ясно, что природная лень, усугубляемая вечной занятостью, не позволяет мне прочесть все необходимое для того, чтобы создать труд, претендующий на исчерпывающую полноту. Меня стали терзать угрызения совести, возраставшие по мере того, как шло время и издатель делал мне деликатные напоминания, поступавшие с интервалами в несколько месяцев. Однако встать в позу эрудита не удавалось, не было ни возможности, ни желания. Между тем, только истинному эрудиту был бы под силу такой трактат! И я оттягивал как мог начало работы, ища не столько вдохновения, которого задуманный энциклопедический труд никак не мог вызвать, а скорее повода или предлога как-нибудь отбояриться от столь легкомысленно принятого на себя обязательства.
И вдруг мне стало ясно, что никто и не требует от меня энциклопедии об Этне и что я, следовательно, могу ограничиться тем, что знаю сам или думаю, что знаю. Никакого трактата, никакого путеводителя, никакого учебника истории, никакой научной монографии! Oculos habent....* Глаза у меня были, но я не видел, пока наконец не пришло озарение! Уточним: к счастью для издателя. Ну и для меня тоже. А вот вы, читатель, возможно, будете разочарованы. Дело в том, что я, наверно, слишком долго буду говорить о вещах, которые интересны мне, и оставлю в стороне темы, привлекающие вас, или же не уделю им достаточно места... Я заранее признаю себя виновным. Поскольку трактата по сей день так никто и не написал, я ограничусь тем, что изложу впечатления, которые этот вулкан произвел на меня, и мысли, которые он у меня вызвал за долгие годы. Вообще-то эту книгу следовало бы назвать "Этна и я"...
Больше всего на Этне меня поражает ее несравненная вулканическая активность, а также быстрота, с которой меняется ее облик. Всем известно, разумеется, что любой вулкан изменчив и что черты его так или иначе обновляются после каждого извержения. Я сам не раз наблюдал поразительное изменение внешнего облика огненных гор, будь то Ньирагонго, Сент-Хеленс, Галунггунг, Мерапи, Хелгафелл или Узу-сан. С Этной, однако, дело обстоит иначе. Здесь есть субъективная сторона: я слишком часто приезжал сюда и слишком много времени проводил в этих местах. Есть и объективная: помимо типичных для всех вулканов резких изменений, вызванных бурными извержениями, для Этны характерны перемены, неприметно накапливающиеся месяц за месяцем, неуловимые, как перемены в ребенке, который растет.
* Имеющие глаза... (лат.)
Дело в том, что в своей практически непрерывной активности Этна ежесуточно извергает наружу не только тысячи тонн газов, от которых если что и меняется, так только атмосфера, но и тысячи тонн лапилли, песка и мельчайших обломков горных пород, разносимых ветрами ближе или дальше, в зависимости от удельного веса и размера частиц. Они образуют покров, который утолщается со временем, засыпает выемки, сглаживает возвышенности и меняет рельеф.
Я не сразу осознал незаметный, но непрерывный характер этих перемен. В первые приезды меня, начинающего вулканолога, привлекали наиболее яркие стороны вулканического феномена, и я вообще не почувствовал никаких изменений. К тому же на Этне тогда происходило внушительное извержение: лавовые реки, выплеснувшись через южную брешь огромного вершинного кратера, устремились вниз и наискось прошли через Монте-Фрументо, расположенную метров на шестьсот ниже.
Потом я приезжал посмотреть на извержение из северо-восточной бокки, которая в ту пору представляла собой обыкновенную дыру шириной метров в сто в подножии верхнего конуса. Стоя на его вершине, мы часами наблюдали за дивной игрой раскаленных лавовых масс в кратере. Иногда нам удавалось увидеть, как прорвавшиеся на поверхность газы посылали на сотни метров вверх красные гирлянды фейерверков.
Позднее началось крупное извержение 1950-1951 гг., когда мы с близкого расстояния наблюдали в долине Валь-дель-Леоне выходы на поверхность устрашающих в своей яростной мощи лав, а затем ниже, в Валле-дель-Бове исключительной красоты слияние двух потоков жидкого огня. Сверкающий поток несся вниз по склону со скоростью около восьмидесяти километров в час, и нам казалось, что мы не только видим, но и физически ощущаем эту огромную массу, десятки тысяч тонн расплавленной породы. Я даже не замечал, как на меня низвергается с неба ливень пепла!
Неторопливо по сравнению с метаморфозами, вызываемыми извержениями, но весьма быстро по сравнению с почти неуловимыми изменениями, к которым меня, старого горного бродягу, приучили Альпы, менялись одновременно, так сказать, в положительную и в отрицательную сторону, два склона у подножия вершинного конуса: постепенно исчезали Фрателли Пии и заполнялся образовавшийся в 1819 г. кратер, который я окрестил "лунным", а местные жители называют просто "паделаккья" - "сковорода".
Если глядеть сверху, с вершины Этны, он и вправду похож на лунный кратер: плоский круг, обнесенный невысокой стенкой. От настоящих кратеров Луны он отличается отсутствием характерного для лунных цирков центрального выступа или высокого пика, очевидно вулканического происхождения. Правы и проводники - действительно похоже на сковородку. Только теперь следует говорить "было похоже"...
Я весьма удивился, узнав из записок первого исследователя, приблизившегося к этому кратеру, - а был это француз и звали его де Гурбийон, - что к моменту моего знакомства с кратером возраст его не превышал ста тридцати лет. Из тех же записок я выяснил, что перед человеком, который ценой немалых усилий, натерпевшись вдоволь страха, одолев крутой подъем, усыпанный качающимися обломками камней, добрался до верхнего края кратера, представало изрыгающее дым и пламя бездонное жерло. Удивление мое объясняется тем, что к 1949 г. от крутого, трудно преодолимого подъема остался лишь мягко сбегающий метров на двенадцать пологий спуск, радовавший и глаз и ногу. Как и весь этот участок привершинной части Этны, он был покрыт тонким слоем вулканического пепла уютного мышиного цвета. А от пугающей бездны осталась стенка менее чем в два человеческих роста да плоское сковородочное дно...
Стало ясно, что в этих краях за один век может исчезнуть холм высотой более 200 м и впадина еще большей глубины. Понять это было несложно, поскольку факты говорили сами за себя. Де Гурбийон описывал пейзаж таким, каким он предстал перед ним в 1819 г., а я имел возможность наблюдать тот же ландшафт всего тишь сто тридцать лет спустя.
Я даже не мог себе представить, что рельеф способен стираться так быстро - как в кино. Всего за два года, с 1974 по 1976, на моих глазах наполовину исчезли под вулканическими наслоениями Фрателли Пии. Эти два крутых конуса-близнеца высотой в двадцать-тридцать метров получили свое название в честь двух братьев из древнеримской легенды, о которых нам чуть позже подробно расскажет Флоранс Тристрам: братья спасли своих беспомощных родителей во время извержения вулкана.
Среди сотен побочных конусов высотой от нескольких десятков до нескольких сотен метров, усеивающих просторы склонов Этны, лишь "Благочестивые братья" могут похвастаться характерным башнеподобным профилем. Это объясняется тем, что во время извержения куски лавы, вылетая из отверстий кратеров-близнецов, поднимались невысоко и не успевали застыть к моменту падения. Они падали еще мягкими и тут же прикипали к "бомбам", упавшим чуть раньше и успевшим затвердеть. Такие конусы называют плюющимися или конусами разбрызгивания.
Наблюдатель, приехав после пятнадцати-двадцати лет отсутствия, не узнал бы "лунного кратера", Фрателли Пии и многих других характерных особенностей рельефа верхней Этны. Это производит сильное впечатление, по крайней мере на меня. Однако рождение буквально из ничего - из отвесного колодца, разверзшегося в 1911 г., целой горы, год за годом выраставшей у подножия вершинного конуса Этны, повергло меня в изумление. Как и все, кому пришлось наблюдать за вулканом в последние двадцать лет, я считал ее просто горой-спутником, но северо-восточная бокка в конце концов настолько переросла главный конус, что теперь с ее вершины взор опускается в зияющий провал Вораджине - главного кратера Этны. Поразительная перемена!
Ныне северо-восточная бокка имеет высоту 3350 м и представляет собой самую высокую из вершин Этны. До извержения 1964 г. наивысшая точка - 3250 м - находилась на краю большого кратера, а еще раньше гора в своей самой высокой части, расположенной в районе главного кратера, между Вораджине и кратером 1964 г., - достигала отметки 3315 м...
До извержения 1964 г. этот большой кратер разительно отличался от того, что мы видим сегодня. Он представлял собой широкую депрессию диаметром в полкилометра и глубиной несколько метров, плоское дно которой, прорезанное длинной трещиной, резко обрывалось бездонным провалом Вораджине. По-итальянски Voragine значит "бездна". В то время этот провал шириной около 250 м и глубиной, в которой терялся взгляд, был самым главным, самым широким, самым глубоким, самым центральным кратером Этны. Однако Вораджине не действовал с тех пор, как в 1911 г. прорезалась эта северо-восточная выскочка, это побочное устье, которое и сорок лет спустя, несмотря на весьма активную деятельность, не озаботилось украситься чем-либо, кроме небольшой стенки, правда широкой, но до смешного низкой.
В действительности эта шестиметровая стенка, или вал, представляет собой небольшой участок огромной шапки размером с километр, образованной наслоениями потоков лавы, изливавшихся из этого устья. Понял я это лишь много лет спустя, когда заметил, что бокка мало-помалу подрастает за счет бесконечных потоков, ложащихся в виде веера, и превращается в широкий плоский купол. В середине него возвышается крутой конус из шлака высотой в 200 м. Собственно, его неправильно называют северо-восточный боккой, так как это все же настоящая гора, а не просто устье.
На протяжении шестидесяти лет северо-восточная бокка была самым активным кратером на Этне: ее деятельность очень редко прерывалась краткими периодами покоя. И в один прекрасный день конус, который бокка взгромоздила на себя, поднялся выше главной вершины.