Напряжение спало. Крепыш Гейтс из уважения к капитану молча отошел к двери.
Чиновник, стараясь говорить ровно, произнес с сомнением:
— Но он утверждает, что он француз, уроженец Французского Сомали.
— Верно,— согласился капитан. — Но, к сожалению, французы тоже требуют документы, а у него их нет. Он клянется, что у него их никогда не было, и я ему верю. Он правдив, к тому же прекрасный работник. Уж такое-то за двадцать месяцев можно узнать.
Анри Дюваль наблюдал за их беседой, переводя взгляд, полный надежды, с одного лица на другое. Теперь он устремил взгляд на лицо чиновника.
— К сожалению, он не может высадиться в Канаде.— Чиновник явно чувствовал себя не в своей тарелке. Вопреки суровому виду он не был жестокосерден и в глубине души сожалел, что правилами службы ему не дозволяется делать послабления. Как бы извиняясь, он добавил: — Боюсь, я ничего не могу поделать, капитан.
— Даже на одну рождественскую ночку? — опять вмешался Крепыш Гейтс. Ответ прозвучал как окончательный приговор:
— Я сейчас же выпишу ордер на задержание. Прошел час с момента швартовки судна, и снаружи начали сгущаться сумерки.
Примерно в 11 часов вечера по ванкуверскому времени, когда премьер-министр уже лег спать в Оттаве, к темному обезлюдевшему причалу Ла-Пуент подкатила машина. Из нее под проливной дождь вылезли двое мужчин: один из них был репортер, другой — фотограф ванкуверской газеты «Пост».
Репортер Дэн Орлифф был грузным мужчиной лет под сорок, с краснощеким скуластым лицом и разбитными манерами, которые делали его похожим скорее на добродушного фермера, чем на прожженного, а временами и безжалостного газетчика. В противовес ему фотограф Вальи де Вер был худеньким коротышкой, суетливым и склонным напускать на себя видимость отчаянного пессимиста.
Когда машина отъехала, Дэн Орлифф огляделся, придерживая руками поднятый воротник в тщетной попытке защититься от ветра и дождя. После яркого света фар он сначала ничего не мог рассмотреть. Вокруг них виднелись какие-то смутные призрачные формы и более темные пятна с проблесками воды меж ними, маячили тихие безлюдные здания, силуэты которых расплывались во тьме. Затем, когда его глаза привыкли к темноте и более близкие предметы попали в поле зрения, он увидел, что они стоят на широкой бетонированной платформе, тянущейся вдоль берега бухты. Позади них высились цилиндрические башни элеватора и темные портовые пакгаузы. Там и сям платформу усеивали кучи корабельного груза, накрытого брезентом. От платформы тянулись в море, как руки, два пирса. По обеим сторонам их были пришвартованы корабли — судя по огням, тускло светившимся на палубе, их было пять. Но нигде не было видно ни людей, ни признаков жизни.
Де Вер кинул на плечо фотоаппарат и осветительную аппаратуру, кивнул в сторону кораблей:
— Какой из них?
При свете карманного фонарика Дэн Орлифф глянул на записку, которую ему вручил дежурный редактор полчаса тому назад, когда в редакцию поступило известие.
— Нам нужен «Вастервик»,— сказал он,— какой-нибудь из этих.— Он повернул направо, фотограф двинулся следом. Вода лилась с их плащей потоком, и Дэн чувствовал, что обе его штанины насквозь промокли, а за воротник прокралась струйка воды, неприятно стекавшая по спине.
— Черт ногу сломит в этой проклятущей тьме,— проворчал де Вер.— Им бы тут поставить будку справочного бюро с хорошенькой девочкой.
Они осторожно пробирались между завалами разбитых упаковочных ящиков и пустых керосиновых бочек.
— По крайней мере кто этот тип, который так срочно нам понадобился?
— Его зовут Анри Дюваль,— сказал Дэн.— По сведениям редакции, он человек без родины и ни одна страна не разрешает ему сойти на берег.
Фотограф понимающе кивнул:
— Усёк: жалостливая история, рассчитанная на то, чтобы выжать слезу у читателя. Рождество на подходе, а в редакции нет материала о бедной сиротке, оставшейся без крыши над головой.
— Что-то в этом роде,— согласился Дэн.— Может быть, ты сам возьмешься сочинить ее?
— Боже упаси,— отмахнулся де Вер,— мое дело снимки. Как только мы покончим здесь, я засяду их печатать. Кроме того, держу пари: этот парень врет как сивый мерин.
Дэн отрицательно покачал головой:
— Не пойдет, твое пари — верняк.
Они находились уже на полдороге по правому пирсу, осторожно пробираясь вдоль железнодорожного состава. Внизу, за причальной стенкой, блестела вода, и было слышно, как громко барабанят капли дождя по угрюмой зыби моря.
У первого корабля они задрали головы, пытаясь прочесть название. Оно было написано по-русски.
— Пойдем дальше, —сказал Дэн, — это не тот.
— Тот будет наверняка последним,— сказал фотограф,— по закону подлости.
Но он ошибся: «Вастервик» стоял рядом. Название корабля проступало на ржавых, покоробленных плитах обшивки.
— Неужели эта жалкая лохань плавает?—спросил де Вер с сомнением в голосе.— А может быть, кто-нибудь подшутил над нами?
Они взобрались по шатким сходням и остановились на верхней палубе корабля. Если снизу, с причала, «Вастервик» казался просто развалиной, то сейчас, с более близкого расстояния, его обветшалый и запущенный вид производил еще более удручающее впечатление. Повсюду — на верхних надстройках, дверях, переборках — участки выцветшей окраски перемежались большими пятнами ржавчины. Там, где краска сохранилась, она шелушилась и свисала со стен клочьями. Единственная тусклая лампочка над сходнями освещала под ногами толстый слой грязи. Рядом стояли открытые баки, содержащие, по всей видимости, отбросы. В нескольких шагах от них валялся проржавевший вентилятор, который за ненадобностью был привязан к палубе.
Дэн принюхался.
— Да,— заметил фотограф,— крепко бьет в нос.
Трюмы корабля источали тошнотворную вонь удобрений.
— Давай пройдем вот сюда,— сказал Дэн, открывая стальную дверь прямо перед собой. Они двинулись по узкому проходу, который через несколько метров уперся в поперечный коридор. Направо виднелся ряд дверей, ведущих, очевидно, в офицерские каюты. Дэн свернул налево, где он заметил дверь, из-под которой выбивалась полоса света. Здесь был камбуз.
Крепыш Гейтс в засаленном комбинезоне сидел за столом, читая журнал для девушек.
— Привет, кореш, ты кто? — спросил он вошедшего.
— Я репортер из ванкуверской «Пост»,— ответил Дэн.— Мне нужен человек по имени Дюваль.
Рот моряка растянулся в улыбке, обнаруживая два ряда потемневших зубов.
— Малыш Анри только что удалился в собственные покои.
— А как ты считаешь: не могли бы мы разбудить его? Или сперва нужно переговорить с капитаном?
Гейтс потряс головой:
— Ни в коем разе, его лучше не трогать — наш старик терпеть не может, когда его будят в порту. Да я сам выволоку вам парня из постели.— Он глянул в сторону де Вера.— А это кто такой?
— Он щелкнет парня на фотку.
Матрос поднялся, засунув журнал за отворот комбинезона.
— Порядок, джентльмены, ступайте за мной.
Они спустились по двум трапам, очутившись где-то в недрах теплохода. В сумеречном коридоре, освещенном единственной тусклой лампочкой, Крепыш Гейтс забарабанил в какую-то дверь, повернул ключ и распахнул ее. Протянув руку внутрь, он включил свет.
— Вылазь-ка сюда, Анри, тут два джентльмена хотят побеседовать с тобой.— Он отодвинулся, освободив проход и подзывая к себе Дэна.
Подойдя к порогу, Дэн увидел небольшого паренька, сидевшего на железной койке и протиравшего сонные глаза. Затем Дэн оглядел помещение.
Бог мой, подумал он, неужели здесь можно жить? Каюта представляла собой железный ящик кубической формы размерами примерно в шесть квадратных футов. Когда-то ее стены были выкрашены тусклой охрой, от которой остались только воспоминания, остальную часть стен захватила ржавчина. И краска, и ржавчина были покрыты пленкой влаги со следами потеков там, где тяжелые капли скатывались по стенам. У одной из них стояла железная койка, занимавшая большую часть помещения. Над койкой располагалась полка, где хранились жалкие пожитки обитателя каюты. Рядом с койкой стояло ведро для естественных надобностей. И больше в каюте ничего не было. Не было ни окна, ни иллюминатора, только в одной стене имелось какое-то отверстие в виде отдушины. Воздух был затхлым.
Анри протер глаза и взглянул на людей за порогом. Дэна поразила молодость пассажира. У него было крупное лицо, не лишенное приятности, с правильными чертами и глубоко посаженные темные глаза. Одет он был в тельняшку, видневшуюся из-под расстегнутой фланелевой рубашки, и в грубые хлопчатобумажные штаны. Под одеждой угадывалось крепкое плотное тело.
— Bon soir, Monsieur Duval,— сказал Дэн.— Excuseznous de troubler votre sommeil, mais nous venons de la presse et nous savons que vous avez une histoire interessante a nous raeon ter.[2]
Анри медленно покачал головой.
— С ним бесполезно говорить по-французски,— вмешался Крепыш Гейтс.— Он не понимает французского. У него все языки смешались еще с детства.
— Ладно.— Дэн повернулся к бедняге и осторожно произнес: — Мы из ванкуверской газеты «Пост». Мы хотели бы разузнать кое о чем насчет вас. Понятно?
Анри промолчал. Дэн заговорил снова:
— Я хочу поговорить с вами, потом написать про вас в газете.
— Зачем вы писать? — В первых словах, произнесенных Дювалем, сквозила смесь удивления и подозрительности.
Дэн терпеливо объяснил:
— Ну, возможно, я смогу помочь вам. Вы же хотите покинуть этот теплоход?
— Вы поможете мне сойти на берег? Получить работу? Жить Канада? — Слова звучали неуклюже, но за ними угадывалось неподдельное волнение.
Дэн покачал головой:
— Нет, сам я этого сделать не могу. Но то, что я напишу, прочитает очень много людей. Возможно, кто-нибудь из них сможет помочь вам.
Крепыш Гейтс опять вмешался:
— Не боись, Анри, терять-то тебе нечего, а польза может выйти большая.