высокие галереи и дальние углы палаты скрывались в полумраке.
— Когда проходит сессия парламента, зал выглядит более оживленным,— сказал Диц.
— А я рад, что вижу его таким,— тихо проговорил паренек.— Так он внушает больше благоговения.
Диц улыбнулся и, прогуливаясь по залу, принялся объяснять, что премьер-министр и лидер оппозиции — он сам — изо дня в день сидят друг против друга, разделенные пространством зала.
— Видите ли, такое расположение сторон, на наш взгляд, имеет большое преимущество: при нашем типе правления исполнительная власть непосредственно подотчетна парламенту в каждом своем шаге.
Паренек с любопытством глянул на своего гида:
— А если ваша партия наберет в парламенте большинство, сэр, то вы тоже станете премьер-министром, сменив должность лидера оппозиции?
Бонар Диц подтвердил:
— Несомненно.
С детской непосредственностью паренек тут же спросил:
— И как вы думаете, вам это удастся?
— Временами,— ответил Диц с кривой улыбкой,— я сам себе задаю этот вопрос.
Он намеревался уделить пареньку несколько минут, но тот ему все больше нравился, и беседа закончилась намного позже, чем он рассчитывал. Уже не впервые, подумал Диц, он позволяет себе увлечься посторонними делами. Такое случалось и прежде. Не здесь ли кроется причина того, что его успехи в политике так невелики? Все, кого он знал, Хауден в том числе, избирали прямой путь, которому следовали неукоснительно, не позволяя себе уклоняться в сторону.
Диц достиг клуба Ридо часом позже, чем рассчитывал. Вешая пальто в прихожей, он с горечью вспомнил, что обещал жене провести большую часть дня дома.
Он застал сенатора Деверо в комнате отдыха — тот сладко спал в кресле, мерно посапывая.
— Сенатор,— тихо позвал его Диц.— Сенатор, проснитесь!
Старик раскрыл глаза и моментально пришел в себя.
— Боже, я, кажется, задремал.— Он сел прямо, высвобождаясь из объятий глубокого кресла.
— Вам, верно, показалось, что вы находитесь в сенате,— сказал Диц, складываясь пополам, чтобы усесться в соседнем кресле.
— Как бы не так,— усмехнулся сенатор.— В этом случае вы не разбудили бы меня так легко.— Склонившись набок, он достал из кармана кусок газеты с недавно прочитанной статьей.— Вот, почитай это, сынок.
Диц водрузил на нос очки без оправы и внимательно прочитал статью. Тем временем сенатор обрезал кончик новой сигары и прикурил.
Оторвавшись от газеты, Диц сказал как можно мягче:
— У меня к вам два вопроса, сенатор.
— Валяй, сынок.
— Первый вопрос таков: принимая во внимание, что мне шестьдесят два года, не могли бы вы прекратить величать меня «сынком»?
Сенатор хихикнул:
— Вся беда с вами, молодежью, в том, что вы хотите постареть раньше времени. Не беспокойтесь, старость не заставит себя долго ждать. А теперь, сынок, задавай свой второй вопрос.
Бонар Диц вздохнул: ему расхотелось пререкаться с человеком старше себя, который, как он подозревал, лишь поддразнивает его. Он закурил сигарету и спросил:
— А что с этим ванкуверским парнем — Анри Дювалем? Вы что-нибудь знаете о нем?
— Ровным счетом ничего! — Сенатор помахал сигарой, подчеркивая свою полную непричастность.— Просто, когда я прочел об этом несчастном молодом человеке и его напрасной мольбе сойти на берег в нашей стране, я сказал себе: вот удобный случай половить рыбку в мутной воде, чтобы досадить нашим противникам.
В комнату вошли еще несколько человек и, проходя мимо Деверо и Дица, поприветствовали их. Сенатор тут же понизил голос:
— Вы слышали о том, что случилось вчера у губернатора? Драка! И между кем? Между членами правительства! — Диц утвердительно кивнул. — Под самым носом законного представителя нашей милостивой монархини!
— Такое иногда бывает,— сказал Диц.— Помнится, однажды, когда у нас была вечеринка...
— Перестаньте! — Сенатор схватился за голову, словно придя в ужас.— Вы впадаете в смертный грех для политика: пытаетесь быть справедливым к своим противникам.
— Имейте в виду, сенатор,— сказал Диц,— я обещал жене...
— Постараюсь быть кратким.— Сенатор переложил сигару в левый уголок губ и свел руки, отсчитывая пункты пухлыми пальцами.— Пункт первый: мы знаем, что у наших противников возникли разногласия, о чем свидетельствует позорный скандал, происшедший вчера. Пункт второй: по сведениям, полученным мной из верных источников, этот писака, этот болван с куриными мозгами, сам того не ведая, поджег фитиль, который способен вызвать взрыв под службой иммиграции и Гарви Уоррендером. Вы следите за ходом моих рассуждений?
Бонар Диц снова кивнул: «Да, я слушаю».
— Отлично. Теперь пункт третий: если говорить об иммиграции, то отдельные дела, из числа тех, что привлекли к себе внимание публики, решались нашими противниками ужасно небрежно — к нашей выгоде, конечно,— решались из рук вон плохо, без учета интересов практической политики, а также их влияния на общественное мнение. Вы согласны?
Новый кивок головой: «Согласен».
— Великолепно! — Сенатор расцвел в улыбке.— А теперь мы перейдем к пункту четвертому: по всей вероятности, наш непреклонный министр иммиграции проявит в деле несчастного юноши такую же глупую некомпетентность, как и в других случаях. По крайней мере будем надеяться на это.
Бонар Диц усмехнулся.
— Вот почему,— сенатор стал говорить еще тише,— вот почему, повторяю, наша оппозиционная партия должна взять этого молодого человека под свою защиту. Мы раздуем его дело до размеров общественного скандала, чтобы нанести удар правительству Хаудена, хвастающему своей непреклонностью.
— Понимаю,— сказал Диц,— вдобавок заполучим на свою сторону голоса части избирателей. Что ж, идея не дурна.
Лидер оппозиции задумчиво взглянул сквозь очки на сенатора. Несомненно, сказал он себе, в каком-то смысле сенатор постепенно впадает в старческое слабоумие, но свой замечательный дар плести политические интриги сохранил до сих пор — старикан вполне на уровне, если только отбросить его утомительную страсть к болтовне. А вслух он произнес:
— Меня больше беспокоит утреннее заявление о встрече Хаудена с президентом в Вашингтоне. Объявлено, что будут вестись торговые переговоры, но я подозреваю, тут замешаны более серьезные проблемы. Я подумываю о том, не сделать ли мне запрос в парламенте и не потребовать ли более полной информации, что именно они собираются обсуждать.
— Настоятельно не советую вам делать этого.— Сенатор энергично затряс головой.— В глазах общественности такой запрос вам ничего не прибавит и даже может вызвать недовольство. Да и зачем цепляться к невинной прогулке за казенный счет, чтобы потолкаться среди сильных мира сего в Белом доме? Это входит в обязанности премьер-министра. Когда-нибудь и вы станете так делать.
— Если речь действительно идет о торговых переговорах, то почему именно сейчас, когда нет никакой срочной надобности и между нашими странами нет никаких разногласий?
— Как раз поэтому! — Сенатор не мог скрыть нотки торжества в голосе.— Именно сейчас, когда в доме все в порядке, Хаудену хочется помелькать в заголовках газет и покрасоваться в компании знаменитостей на фотографиях. Нет, сынок, такие нападки не принесут нам очков. А если переговоры будут вестись о торговле, кому какое дело до них, кроме кучки импортеров и экспортеров?
— Мне до этого есть дело,— ответствовал Диц,— да и другим следовало бы интересоваться тоже.
— Эх, сынок, между тем, что следовало бы делать и что действительно делается, огромная разница. Нам, например, следует думать о простых избирателях, а они ничего не понимают в международной торговле, более того, не хотят понимать. Их заботят проблемы, в которых они разбираются: обыкновенные человеческие проблемы, затрагивающие их чувства, заставляющие их либо плакать, либо восторгаться, ну, что-то вроде дела этого заброшенного, одинокого юноши Анри Дюваля, который нуждается в друге и защитнике. Вы лично не хотите стать его другом, сынок?
— А что,— произнес Диц,— возможно, тут что-то есть.
Он замолчал в задумчивости. Старина Деверо был прав в одном: оппозиции нужен подходящий повод, чтобы задать хорошую трепку правительству, такой повод, который вызвал бы широкий общественный резонанс, а в последнее время ничего подходящего не подворачивалось.
Нужно учитывать еще одно обстоятельство: Бонар Диц чувствовал, что его собственный авторитет в партии стал падать — все чаще раздавались критические замечания в его адрес. Многие считали, что как лидер оппозиции он слишком мягок в своих нападках на правительство. Вероятно, его критики правы: иной раз он действительно бывал мягок, тут уж сказывалось свойство его натуры — способность встать на точку зрения другого человека, а в жестоких партийных схватках такое благоразумие оборачивается себе во вред.
Но в конкретном вопросе, касающемся прав человека— а похоже, что это дело именно такого рода,— он не откажется ввязаться в драку, постарается нанести правительству удар в самое уязвимое место, а таким образом, может быть, наберет очки в свою пользу и, что еще важнее, заполучит поддержку газет и общественности, которые наверняка станут на сторону правого дела.
Только поможет ли эта схватка победить на предстоящих выборах? Поражение может обойтись дорого, особенно для него самого. Ему вспомнился вопрос, который задал днем паренек: «И как вы думаете, вам удастся победить на выборах?» Ответ на него даст следующая избирательная кампания. Бонар Диц уже провел одну и потерпел сокрушительное поражение. Другого ему не пережить — оно положит конец его политической карьере как лидера оппозиции и честолюбивой мечте стать премьер- министром.
Стоит ли ввязываться в схватку, которую предлагает сенатор? Приведет ли она к желанной цели? Да, решил он, по всей вероятности, стоит.
— Благодарю, сенатор, вы сделали мне дельное предложение. Мы поднимем из-за этого Дюваля такой тарарам, что правительству тошно станет. К тому же у его иммиграционной службы накопилось немало других грешков, по которым мы заодно и ударим.