— Вы не так меня поняли. Я не защищаю существующий порядок вещей. Действительно, когда мы изучали положения Закона об иммиграции в университете, я тогда еще думал о том, как много там несправедливости. Но я говорю о законе, каков он есть. Если вопрос стоит о его изменении, то это по вашей части, сенатор.
Сенатор тяжело вздохнул:
— Трудно иметь дело с таким неуступчивым правительством, как то, что сейчас правит страной. Но скажите, вы на самом деле считаете, что нет никакой возможности помочь бедному юноше — в юридическом плане, конечно?
Алан засомневался.
— Я, признаться, высказал свое мнение экспромтом, необходимо более тщательное изучение вопроса.
— Естественно.
— Так вот, если факты в газетах изложены достоверно, у этого человека нет никаких прав. Прежде чем его дело будет заслушано в суде, ему должны дать официальное разрешение на то, чтобы сойти с корабля, что при существующих правилах весьма проблематично. И даже если он добьется слушания своего дела в суде, сомнительно, чтобы суд вынес решение в его пользу. — Он глянул на Шарон. — Вероятнее всего, случится так, что корабль вновь отправится в плавание и Дюваль вместе с ним гуда, откуда прибыл.
— Может быть, может быть,— задумчиво проговорил сенатор, устремив взгляд на пейзаж Сезанна, висевший на стене напротив.— Но бывают же какие-то лазейки в законе?
— Даже часто,— Алан согласно кивнул.— Я же сказал, что мое мнение составлено без подготовки.
— Да, мой мальчик, сказал.— Сенатор отвел глаза от картины и снова заговорил деловым тоном.— Поэтому я и хочу, чтобы вы основательно занялись этим делом и выяснили, какие лазейки здесь можно использовать. Короче говоря, я хочу, чтобы вы взяли на себя защиту этого юноши в качестве его адвоката.
— Но если он...
Сенатор предостерегающе поднял руку:
— Прошу вас, выслушайте до конца. В мои намерения входит оплата вашего гонорара и других расходов, которые потребуются при ведении дела. В ответ прошу только сохранить мое участие в нем в тайне.
Алан неуверенно заерзал на диванчике. Вот он, тот самый случай, от которого зависит судьба его самого и других. Судебный процесс может кончиться ничем, но если его провести умело, то завяжутся знакомства в кругах юристов, одно дело повлечет за собой другое. Когда он шел сюда утром, он не знал, что его ожидает, но теперь, когда оправдались самые смелые надежды, он почему-то не ощущал радости. Вместо радости его стали терзать сомнения: у старика на уме наверняка что-то есть, такое, что он хочет скрыть. Почувствовав на себе взгляд Шарон, Алан внезапно спросил:
— А почему, сенатор?
— Что «почему», мой мальчик?
— Почему вы хотите сохранить в тайне свое участие в деле? — На какой-то момент старик пришел в замешательство, но тут же лицо его прояснилось.
— В одной хорошей книге, кажется, сказано: «Когда совершаешь доброе деяние, да не ведает твоя левая рука того, что творит правая».
Произнесено это было артистически. Одновременно что-то щелкнуло в мозгу Алана Мейтланда, и он спокойно спросил:
— Доброе деяние, сенатор, или политику?
Сенатор нахмурил брови:
— Боюсь, я не уразумел вашего вопроса.
Вот так рушатся надежды, подумал Алан, вот так рубят сук, на который едва сели, и теряют первого в жизни по-настоящему крупного клиента. Вслух он неторопливо и вдумчиво сказал:
— Иммиграционное право в настоящее время — проблема номер один. А этот случай уже просочился в газеты и может причинить массу неприятностей правительству. Не это ли вы имеете в виду, сенатор,— использовать человека с корабля как пешку в политической игре? Не поэтому ли понадобился вам я, молодой и зеленый, а не ваша обычная адвокатская контора, связь с которой раскрыла бы вашу роль в деле? Простите, сэр, но я не хотел бы начинать свою юридическую карьеру таким образом.
Сказанное прозвучало более резко, чем он рассчитывал, но негодование взяло верх. Теперь он мучился вопросом, как объяснить своему партнеру Тому Льюису происшедшее и сделал бы Том на его месте то же самое. У Тома гораздо больше благоразумия, он не отказался бы так по-донкихотски от высокого гонорара.
Внезапно до его слуха донеслось какое-то урчание: к своему удивлению, он понял, что это смеется сенатор Деверо.
— Вы сказали: молодой и зеленый? — Сенатор снова закатился смехом, отчего его живот мелко колыхался.— Как бы не так: молодой — это верно, но уж никак не зеленый. Что ты на это скажешь, Шарон?
— Я скажу, дедушка, что тебя раскусили.— Алан заметил, что она смотрит на него с уважением.
— Несомненно, дорогая, еще как раскусили! Вот какого молодца ты мне нашла!
Алан понял, что ситуация в чем-то изменилась, только еще не разобрался, каким образом. Единственное, в чем он убедился, было то, что сенатор Деверо — человек двуличный и с ним надо держать ухо востро.
— Ну и ладно, теперь все наши карты выложены на стол, можно играть в открытую,— заговорил сенатор мягко, его тон стал менее назидательным, словно он обращался к равному.— Предположим, вы правы в своих догадках, что тогда? Неужели юноша на судне стал меньше заслуживать юридической помощи, разве он потерял право на защиту только потому, что мотивы одного лица, мои в частности, случайно совпали с политическими мотивами? Если бы вы тонули и кто-нибудь поспешил к вам на помощь, разве вы отказались бы от нее лишь потому, что тот человек рассчитывает использовать вас каким-то образом?
— Нет,— сказал Алан,— вряд ли отказался.
— Так какая же разница? — Сенатор Деверо наклонился к Алану.— Позвольте вас спросить: вы верите в торжество справедливости?
— Конечно.
— Ага, конечно! — Сенатор многозначительно кивнул.— Тогда давайте возьмем этот случай с молодым человеком на корабле. Мы знаем, у него нет никаких юридических прав: он не канадец и не законный иммигрант. Он даже не из тех, кто поживет у нас недолго и опять уезжает. Он вообще никто, он не существует в глазах закона. Поэтому, пожелай он обратиться за помощью к закону, то есть подать в суд просьбу о разрешении на въезд в страну, он даже этого не сможет сделать. Я правильно излагаю суть вопроса?
— Я бы изложил это другими словами, но суть дана верно.
— Иначе говоря, да?
Алан усмехнулся: «Да, сенатор».
— А теперь представим себе, что какой-то человек на судне, стоящем в порту Ванкувера, совершил убийство или поджог. Что с ним будет?
Алан кивнул — ему было ясно, к чему клонит сенатор.
— Его арестуют, отведут на берег и подвергнут суду.
— Вот именно, мой мальчик. И если он виновен, его накажут, независимо от гражданства или при отсутствии такового у преступника. Как видите, руки закона могут дотянуться до Дюваля, хотя сам Дюваль не может протянуть руки к закону за помощью.
Довод был довольно убедительным — неудивительно, подумалось Алану, что сенатор считается опытным полемистом. Но неважно, какой он полемист, важно то, что высказал он весьма здравое суждение. На самом деле, почему закон должен работать в одну сторону — против человека, а не на пользу ему? И хотя сенатор действует из политических соображений, это не меняет существа дела, которое сводится к следующему: человек, фактически проживающий в нашем обществе, лишен основных его прав.
Алан задумался: чем может помочь закон юноше на корабле? Совсем ничем или все-таки чем-то может? А если ничем — то почему?
Алан не питал наивных иллюзий насчет закона. При всей своей неопытности в юриспруденции он знал, что правосудие не вершится автоматически или беспристрастно, а несправедливость подчас торжествует над справедливостью. Ему было отлично известно, что общественное положение или богатство оказывают существенное влияние на судей при определении наказания за преступление. Тот, кто может позволить себе воспользоваться услугами адвокатов, искушенных в тонкостях судебного процесса, имеет меньше шансов подвергнуться наказанию, чем те, у кого на это нет средств. Невиновным часто трудно воспользоваться своими правами из-за судебной волокиты, а те, кто заслуживает оправдания, не добиваются справедливого приговора только потому, что стоимость каждого судебного заседания слишком высока для них. С другой стороны, перегруженные делами судьи выносят спешные приговоры, не заботясь должным образом о соблюдении прав обвиняемых.
Алан знал о подобных вещах, как знали о них все студенты и молодые юристы. Каждый случай несправедливости огорчал его, и он был не единственный, кто страдал от нарушения законности: страдали многие его коллеги, не растерявшие своего идеализма за долгие годы юридической практики.
При всех недостатках правосудия закон обладает важным достоинством: он действует.
Он существует, и в этом его величайшая заслуга.
Существование закона — это признание равенства людей перед ним. Что касается недостатков, то они могут быть устранены с помощью реформ, которые вечно отстают от требований времени. А пока что двери судов, так же как и двери кассационных инстанций, широко распахнуты для всех, от жалкого бедняка до великих мира сего.
Для всех, кроме, как оказалось, человека по имени Анри Дюваль.
Алан заметил, что сенатор испытующе смотрит на него. На лице Шарон отразилась тень недовольства.
— Сенатор Деверо,— сказал Алан,— если я возьмусь вести дело — при условии, конечно, что человек с корабля согласится на мою защиту,— то в таком случае он сам должен быть моим клиентом. Правильно?
— Что ж, пожалуй, возражений это не вызывает.
Алан улыбнулся:
— Иначе говоря — да!
Сенатор откинул голову, залившись смехом:
— Ей-Богу, вы начинаете мне нравиться, мой мальчик! Пожалуйста, продолжайте.
— Поскольку вы предпочитаете держаться в тени,— осторожно проговорил Алан,— я оставляю за собой право предпринимать любые действия в интересах моего клиента на основе собственных решений или решений моего клиента, без консультаций с третьей стороной.
Сенатор проницательно глянул на Алана:
— А разве вы, молодой человек, не считаете справедливой пос