— Тут я с вами согласен.— Артур Лексингтон слабо улыбнулся, ставя на стол свой бокал.— Ну, а другие с вами согласятся?
— Не все, конечно. У патриотов — по крайней мере у самых рьяных из них — короткая память, а остальные, если говорить откровенно, будут вынуждены примириться с фактами.
— Да, но для этого необходимо время,— сказал Джеймс Хауден,— а, как вы сами сказали, с чем я согласен, время — тот самый товар, который у нас в дефиците.
— В таком случае, Джим, я хотел бы послушать, что предлагаете вы.
Вот он, долгожданный миг. Пора, подумал Хауден, раскрывать свои карты, наступил тот критический момент, от которого зависит будущее Канады, если только у нее есть будущее. Правда, после достижения общего соглашения переговоры продолжатся на уровне экспертов, которым предстоит утрясти отдельные детали и частности. Но этот этап наступит позже. А сейчас между ним и президентом будет определен круг проблем и принципиальные условия соглашения.
В Овальном кабинете было тихо. Снаружи не доносились ни шум машин, ни крики детей — возможно, изменился ветер. Перестала стучать пишущая машинка за стеной. Артур Лексингтон беспокойно заворочался на диване, адмирал Рапопорт, наоборот, застыл неподвижно, словно пришитый к месту. Скрипнуло кресло под президентом, когда он слегка повернул его, не сводя вопрошающих и тревожных глаз с орлиного лица премьер-министра, который сидел, по-прежнему погрузившись в задумчивость. Нас всего-навсего четыре человека, думал Хауден, четверо обыкновенных смертных из крови и плоти, которым осталось не так уж долго жить... и все- таки то, что мы решим сегодня, скажется на судьбах мира и отзовется в веках.
Молчание затянулось, какое-то мгновение Хауден колебался в нерешительности. Снова, как прежде, им овладело сомнение. В нем боролись два чувства: ответственности перед историей, проходившей чередой веков перед его умственным взором, и трезвая оценка известных фактов современности, диктовавших необходимость крутого поворота в канадской истории. Может быть, его присутствие здесь само по себе предательство по отношению к родине? Не обернется ли его прагматизм, приведший его в Вашингтон, позором, а не доблестью? Но разве, будучи дома, он уже не победил дух сомнения и не одолел страхи, мучившие его? Нет, они опять маячили перед ним, терзая с новой силой и бросая грозный вызов его стойкости.
Он стал внушать себе, как часто делал это в прошлом, что в истории человечества не было худшего врага, чем национальная гордыня; народы, возвысившие себя в гордыне, гибли от тщеславия, тогда как могли бы спастись и достичь высокого уровня цивилизации, если бы проводили более умеренную и разумную политику. Нет, решил Хауден, он не даст Канаде погибнуть.
— Чтобы заключить союз,— сказал Хауден,— мне понадобится мандат от моих избирателей, а значит, я должен провести выборы и победить на них.
— Я так и полагал,— заметил президент,— а выборы скоро?
— Предположительно в начале июня.
— Вероятно, скорее их не проведешь.
— Избирательная кампания много времени не займет,— уточнил Хауден, —но у нас будет сильная оппозиция. Поэтому мне надо иметь на руках крупные козыри.
Артур Лексингтон вставил:
— Как опытный политик, господин президент, вы должны понять, как они необходимы.
Президент расплылся в улыбке:
— Ну, ребята, вы меня так напугали, что я боюсь согласиться — вдруг вы потребуете с меня выкуп. Я скажу так: да, оппозиция задаст вам жару, но нам не привыкать. Вы победите, Джим, я вполне уверен. А что касается козырей, то тут я вас понимаю.
— У меня имеется ряд соображений.
Президент откинулся в кресле-вертушке и промолвил:
— Валяйте!
— Во-первых, канадская промышленность и занятость в ней должны быть защищены от конкуренции со стороны Соединенных Штатов после заключения союзного договора.— Голос Хаудена звучал четко и весомо, он всячески старался подчеркнуть, что никакой он не проситель, а равноправная сторона на переговорах.— Во-вторых, Соединенные Штаты должны продолжать вкладывать средства в нашу промышленность и даже увеличить инвестиции. Мы не хотим, чтобы из-за таможенного союза «Дженерал моторе» убралась назад в Детройт или «Форд» — в Дирборн. То же самое касается и легкой промышленности.
— Я согласен,— сказал президент, катая по столу карандаш.— Ослабление вашей промышленности не выгодно и нам. Что-то нужно придумать, но я заранее могу сказать, что ваша промышленность станет крепче, а не слабее.
— Особые гарантии?
— Да, особые гарантии,— кивнул президент,— наш департамент торговли и ваши люди из министерства промышленности и торговли могут договориться о форме прогрессивного налогообложения.— Лексингтон и адмирал Рапопорт сделали пометки в своих блокнотах.
Хауден поднялся с кресла и прошелся взад-вперед по комнате.
— Теперь о сырье,— заявил он.— Канада намерена по-прежнему контролировать добычу полезных ископаемых, и нам нужны гарантии того, что наши ресурсы не будут подвергнуты разграблению. Канада не должна стать сырьевым придатком для американской промышленности.
Адмирал Рапопорт резко возразил:
— А раньше вы соглашались продавать нам сырье — если только цена была подходящей.
— Так то было в прошлом, а мы обсуждаем будущее,— отрезал Хауден. Он начал понимать, почему помощник президента вызывает к себе всеобщую антипатию.
— Не беспокойтесь,— вмешался президент,— мы позаботимся, чтобы ваша обрабатывающая промышленность была на высоте положения — это пойдет на пользу обеим странам. Что еще?
— Контракты для оборонной промышленности,— продолжал Хауден.— Канада нуждается в тяжелой промышленности: самолеты, ракеты, а не только болтики и винтики.
Президент вздохнул:
— Чертовски трудно придется с нашими лоббистами. Но что-нибудь сделаем.— Новые пометки в блокнотах.
— Желательно, чтобы кто-нибудь из моих министров постоянно находился в Белом доме.— Хауден снова уселся.— На тот случай, если потребуется срочно согласовать наши точки зрения.
— Я намеревался предложить вам что-то в этом роде,— заметил президент.— Есть еще что-нибудь?
— Пшеница! — заявил премьер-министр.— Ваш экспорт и дешевые цены вытеснили нас с рынков, которые раньше были нашими. А кроме того, мы не выдерживаем конкуренции при таких масштабах субсидий на производство пшеницы, как у вас.
Президент взглянул на Рапопорта, который немного подумал, потом заявил:
— Хорошо, мы дадим гарантии невмешательства в коммерческие сделки Канады и позаботимся, чтобы канадские излишки — в пределах прошлогодних цифр — продавались в первую очередь.
— Ну как? — Президент вопросительно сощурился на Хаудена.
Премьер-министр выждал некоторое время, прежде чем ответить.
— Я склонен принять первую часть предложения, но оставить вторую для обсуждения экспертам. Если вы увеличите производство, то должно увеличиться и наше, с соответствующими гарантиями.
С холодком в голосе президент спросил:
— А не слишком ли много вы запрашиваете, Джим?
— Не думаю.— Хауден твердо встретил взгляд собеседника. Пока он не собирался уступать. Кроме того, его главное требование было еще впереди. Выдержав паузу, президент кивнул:
— Хорошо, пусть разбираются эксперты.
В ходе дальнейших переговоров были затронуты проблемы торговли, промышленности, внешних сношений, консульской деятельности, обмена валюты, внутренней экономики, распространения юрисдикции суда Канады над вооруженными силами США на территории Канады... Во всех случаях президент легко шел на уступки, внося порой незначительные изменения. Одни предложения принимались после долгих обсуждений. Другие — сразу же, без единого замечания, таких было большинство. Удивляться тут нечему, решил Хауден, очевидно, президент просчитал их заранее, поэтому сразу соглашался, не желая попусту тратить время.
Если бы сейчас были обычные времена — а бывают ли такие в истории, спросил он сам себя,— то вырванные у президента уступки убрали бы с дороги Канады многие препоны, мешавшие ее развитию,— препоны, которые предыдущие правительства напрасно пытались устранить на протяжении нескольких поколений. Но времена сейчас, напомнил себе Хауден, необычные, а будущее — неопределенно.
Наступило время завтрака, они перекусили, не прерывая переговоров, холодным ростбифом с салатом и кофе здесь же, в президентском кабинете. На десерт премьер- министр лениво пожевал плитку шоколада, которую сунул в карман перед уходом из «Блэр-хаус»,— одну из тех, что были присланы ему канадским послом: близкие и друзья премьер-министра знали, что он сладкоежка.
Наконец наступил момент, которого Джеймс Хауден давно ждал. Он заранее попросил принести в кабинет карту Северной Америки, и во время завтрака ее повесили на стену напротив стола президента. Это была крупномасштабная политическая карта, на которой территория Канады была закрашена светлорозовой краской, США — в сероватый цвет, Мексика — в зеленый. Канадскоаме-риканская граница — черная длинная линия — тянулась по центру карты. Рядом с картой к стене была прислонена указка.
Взяв указку, Хауден обратился к президенту:
— Часа два тому назад, Тайлер, вы заметили, что нет неизменных границ. Мы, канадская сторона, готовы признать этот тезис как непреложный факт. А вы?
Президент перегнулся через стол, нахмурив брови.
— Вы это о чем, Джим? Что-то я вас не пойму.
Лицо адмирала Рапопорта оставалось бесстрастным.
— Когда начнется ядерная атака,— сказал премьер-министр, осторожно выбирая слова,— может случиться всякое. Может быть, мы как-то выиграем войну, а может, наоборот, проиграем и тогда подвергнемся оккупации. В последнем случае нас не спасут те планы, над которыми мы сейчас ломаем голову. А возможно, создастся безвыходная ситуация, когда наш противник будет в таком же беспомощном и жалком положении, как мы сами.
Президент вздохнул:
— Мои так называемые эксперты в один голос утверждают, что мы уничтожим друг друга буквально в считанные дни. Бог их знает, правы они или нет, но нельзя же обходиться без планов...