Хауден улыбнулся при мысли, мелькнувшей у него в голове.
— Я знаю, что вы имеете в виду, говоря об экспертах.
Мой брадобрей выдвинул теорию, по которой в результате атомной войны Земля расколется на две половинки. Порой я удивляюсь, почему не определил его по ведомству обороны.
— Нам мешает то, что он чертовски хороший парикмахер,—добавил Артур Лексингтон.
Президент рассмеялся, а лицо адмирала Рапопорта сморщилось, изображая некое отдаленное подобие улыбки. Приняв серьезный вид, премьер-министр продолжал:
— Наши цели заставляют нас рассматривать послевоенную обстановку, исходя из предположения, что мы не проиграем войну.
Президент кивнул: «Согласен».
— В таком случае мне представляются вероятными две возможности. Первая: оба наши правительства — и канадское, и американское — перестанут функционировать, поскольку в наших странах исчезнут законность и порядок. При таком ходе событий все, что мы говорим или делаем здесь, теряет всякий смысл, да и сами мы, сидящие в этой комнате, вряд ли станем свидетелями последующих событий.
Как легко мы рассуждаем обо всем об этом, подумал Хауден, о жизни и смерти, о выживании и уничтожении, словно речь идет о свечке: вот она горит, а дунули на нее — и она погасла. Ведь в глубине души мы все же не верим тому, о чем говорим, в нас всегда теплится надежда, что кто-то как-то предотвратит неизбежный конец.
Президент молча поднялся из-за стола, повернувшись спиной к остальным, раздвинул шторы, чтобы взглянуть на лужайку перед Белым домом. Солнце скрылось за тучи, серые слоистые облака надвигались на город, закрывая небо. Не оборачиваясь, президент бесцветно произнес:
— Вы говорили о двух возможностях, Джим.
— Да,— согласился Хауден,— и вторая мне кажется более вероятной.— Президент отошел от окна, вернувшись к своему креслу. Его лицо выглядело более усталым и постаревшим, чем раньше.
Адмирал Рапопорт осведомился:
— Какова же альтернатива? — Голос выдавал нетерпение: «Да выкладывайте вы поскорее!»
— Вторая возможность заключается в том, что оба наши правительства выживут, только Канада, в силу своей близости к врагу, потерпит больший урон, получив сокрушительный удар.
Президент тихо произнес:
— Джим, клянусь Богом, мы сделаем все что можно... и до, и после...
— Знаю,— сказал Хауден,— вот я и рассуждаю об этом «после». И если Канаде суждено увидеть будущее, она должна получить ключ от этого будущего.
— Ключ? — с удивлением повторил президент.
— Аляску,— сказал Хауден спокойно.— Аляска и есть тот ключ.
Внезапно он ощутил ритм своего дыхания, услышал разноголосый минуэт тающих звуков снаружи: приглушенный отдаленный гудок автомобиля, шум первых дождевых капель, тихое чириканье птицы. Артур Лексингтон, непроизвольно подумалось ему, назвал бы породу этой птицы... он же орнитолог... Досточтимый Артур Эдвард Лексингтон, магистр гуманитарных наук, доктор права, член Тайного совета, государственный секретарь по иностранным делам, осуществляющий контроль над каждым канадским паспортом: «От имени ее величества королевы... дозволяется подателю сего свободное и беспрепятственное передвижение по всей территории Канады... оказывать помощь и содействие». Артур Лексингтон, сидящий напротив с чопорным видом, бросает вызов вместе с ним, Джеймсом Хауденом, могущественным Соединенным Штатам.
Вы должны отдать нам Аляску, повторял он мысленно, Аляска — ключ к нашему спасению!
Тишина. Неподвижность.
Замер адмирал Рапопорт на диване рядом с Лексингтоном. На морщинистом пергаментном лице — ни чувства, ни отзыва. Ну же... переходи к делу... да как ты смеешь!..
А он... как смеет он, сидя у стола, осененного звездными знаменами, напротив главы величайшей в мире державы... он, представляющий незначительное и более слабое правительство, как будто спокойный снаружи, но замерший от напряжения внутри, ожидать ответа на свое нелепое, наглое требование.
Он вспомнил свой разговор с Артуром Лексингтоном накануне заседания Комитета обороны. «Американцы никогда не согласятся, никогда»,—сказал Артур, а он ответил: «Если припереть их к стенке, то могут согласиться».
Аляска. Аляска — вот ключ.
Президент глядел перед собой неподвижным взором, в глазах отражалось изумленное недоверие.
Молчание затянулось. Наконец, когда казалось, что молчанию не будет конца, президент повернулся вместе с креслом и вполголоса сказал:
— Возможно, я чего-то не понял, но если я понял вас правильно, то не могу поверить, что вы говорите это всерьез.
— Я никогда в жизни не был так серьезен, как сейчас,— проговорил Джеймс Хауден,— никогда за всю свою политическую жизнь.
Поднявшись во весь рост и произнося слова отчетливо и ясно, он заговорил:
— Не кто иной, как вы сами, Тайлер, говорили сегодня о нашей «общей крепости», это вы призывали к обсуждению вопросов «как», а не «если», вы подчеркивали неотложность решений и важность фактора времени. Что ж, в ответ я от имени канадского правительства выражаю согласие со всем, что вы говорили. Но к вашим словам добавлю следующее: ради нашего выживания — а ведь в этом состоит цель заключения союзного договора — мы решительно настаиваем: Аляска должна стать канадской.
Президент просительно и серьезно проговорил:
— Джим, ничего не получится, поверьте мне.
— Вы с ума сошли! — подал голос адмирал Рапопорт, его лицо пылало.
— Должно получиться! — повысил голос Хауден.— Я не сумасшедший, я в здравом уме, а потому желаю спасения своей родине; я в здравом уме, а потому борюсь за ее выживание, и, видит Бог, я буду бороться до конца.
— Но не так же!
— Вот послушайте.— Хауден быстро подошел к карте и взял в руки указку. Проведя концом указки вдоль 49-й параллели с востока на запад, он продолжал.— Отсюда и до сих пор,— он провел вторую линию вдоль 60-й параллели,— как предсказывают ваши и наши эксперты, протянется зона опустошения, отравленная радиоактивными осадками, отравленная либо целиком и полностью, либо отдельными участками — тут уж как нам повезет. Поэтому единственный наш шанс выжить, единственная надежда восстановить страну — это создание нового центра вне зоны опустошения, новой столицы, откуда начнется возрождение нации после того, как мы перегруппируем свои силы и вернемся на свои земли.
Он сделал паузу, обводя мрачным взглядом лица присутствующих. Глаза президента были прикованы к карте, адмирал Рапопорт открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но захлопнул его. Артур Лексингтон исподтишка наблюдал за профилем адмирала.
— Канадская территория для перегруппировки должна отвечать трем требованиям. Вопервых, она должна находиться южнее субарктической зоны, в противном случае будет трудно поддерживать связь и доставлять средства существования. Во-вторых, эта территория должна находиться западнее траектории полета наших ракет, и, в-третьих, это должно быть такое место, где вероятность выпадения радиоактивных осадков либо незначительна, либо полностью исключена. Севернее 49-й параллели имеется только одно такое место, которое удовлетворяет всем этим требованиям,— Аляска.
Президент тихо спросил:
— Как можно быть уверенным в местах выпадения осадков?
— Если бы меня в данный момент спросили: какое самое безопасное место в северном полушарии во время ядерной войны,—сказал Хауден, прислоняя указку к стене,— я бы ответил: Аляска. Сама природа создала здесь бастион против вторжения. Владивосток, ближайшая цель для ядерного удара, находится в трех тысячах миль. Осадки от ядерных атак с нашей ли, с советской ли стороны маловероятны. Можно быть уверенным, как ни в чем другом,— Аляска выживет.
— Да,— произнес президент,— тут я с вами согласен, в этой части по крайней мере.—Он вздохнул.— Но что касается всего остального... идея, конечно, хитроумная, и, честно говоря, в ней есть много разумного, но вы должны понять, что ни я, ни конгресс не можем поступиться одним из штатов Союза.
— В таком случае,— ответил Хауден холодно,— у моего правительства еще меньше причин поступиться собственной страной.
Адмирал Рапопорт сердито фыркнул:
— Соглашение о союзе не предполагает никакой купли-продажи.
— Вряд ли такой взгляд можно считать верным,— резко вмешался Артур Лексингтон.— Канаде договор обойдется недешево, ей придется оплатить его дорогой ценой.
— Позвольте! — Голос адмирала налился ядом.— О какой дорогой цене может идти речь, когда с нашей стороны соглашение — акт величайшей щедрости по отношению к вашему скупому и неустойчивому государству, чье правительство избрало своим главным занятием компромиссы, робость и двуличие? Вы говорили о возрождении нации — стоит ли вам беспокоиться? Однажды американцы уже сделали это за вас, возможно, сделаем снова.
Хауден, только что присевший, вскочил на ноги с покрасневшим от гнева лицом и холодно кинул в сторону президента:
— Я считаю, что приехал сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления, Тайлер!
— Конечно, нет, Джим,— спокойно сказал президент,— я так тоже считаю. Но ведь мы договорились говорить начистоту, а иной раз лучше сказать прямо, чем держать камень за пазухой.
Задрожав от обиды, Хауден вспылил:
— Так что же получается, вы поддерживаете эту гнусную клевету?
— Ну, Джим, зачем вы так? Я допускаю, что адмиралу следовало бы выразиться более тактично, но это не в привычках Левина, так что, если хотите, я извинюсь за него — он выразился не лучшим образом.— Протяжный голос президента стлался над столом, успокаивая премьер-министра, все еще стоявшего в напряженной позе.— Однако, честно говоря, Джим, он прав в том, что Канада вечно запрашивает слишком много. Вот и сейчас, при всех наших уступках в связи с договором о союзе, вы требуете еще.
Артур Лексингтон, вскочивший на ноги одновременно с Хауденом, отошел сейчас к окну и, повернувшись, сказал, глядя на адмирала Рапопорта:
— Может быть, потому, что мы вправе требовать еще.
— Вот уж нет! — Адмирал стал наступать на канадцев со словами, которые вонзались в них, как булавочные иголки.— Я сказал, что вы жадная нация, так оно и есть — я не собираюсь отказываться от своих слов. Лет тридцать тому назад вы захотели иметь одинаковый с американцами уровень жизни, но пожелали, чтобы он возник у вас в одночасье. Вы напрочь забыли, что нам это стоило трудов и пота на протяжении сотни лет, когда мы потуже затягивали пояса. Вы начали разбазаривать свои природные богатства, вместо того чтобы перерабатывать их самим. Тогда вы были рады впустить к себе американцев, чтобы они поднимали вашу экономику, брали на себя риск и обогащали вас. Вот каким образом вы подняли свой жизненный уровень, а потом начхали на все то, что нас связывало.