mandamus означает «мы повелеваем» — приказ судьи должностному лицу... Когда-то это была прерогатива английских королей со времен Реформации, потом ее передали судьям, которые, правда, редко ей пользуются.
Такое предписание, направленное Эдгару Креймеру и поддержанное всем авторитетом суда, вынудит его провести слушание безотлагательно и безусловно. Вынося свое частное определение, судья Виллис давал понять, что такое предписание в случае просьбы со стороны Алана Мейтланда будет ему выдано.
— Глянь-ка, как они сгрудились,— прошептал Том Льюис.— Теперь им придется попотеть.
По другую сторону прохода между рядами кресел, сблизив головы, вели вполголоса жаркий спор А. Р. Батлер, Эдгар Креймер и адвокат судоходной компании. Спустя некоторое время А.Р. Батлер, порозовев лицом и растеряв обычную любезность, встал и обратился к судье:
— Я прошу у вашей милости разрешения посоветоваться со своим клиентом.
— Разрешаю.— Соединив кончики пальцев, судья выжидательно уставился в потолок. Защита скитальца оказалась сметливой и понятливой, как он и ожидал.
Алан уселся.
— Да будут благословенны его седины! — пробормотал Том.
— Ты понял? — спросил Алан.
— Только сейчас,— ответил Том,— ты молодец!
Высказанный как бы случайно намек судьи поставил другую сторону в затруднительное положение. Департамент иммиграции в лице Креймера оказался перед альтернативой: либо по-прежнему отказывать Анри Дювалю в специальном дознании, либо изменить свое решение и провести его. В первом случае Алан мог обратиться в суд за судебным предписанием, которое свяжет Креймера по рукам и ногам, а кроме того, даст возможность Алану потянуть время с получением предписания. Он добьется высадки Анри Дюваля с корабля для участия в судебном разбирательстве, что позволит Дювалю задержаться на берегу до тех пор, пока «Вастервик» не уйдет в море.
С другой стороны, как справедливо указывал Креймер Алану при их первом свидании, если департамент проведет специальное дознание, то это станет официальным признанием за Анри Дювалем статуса иммигранта, что откроет дорогу дальнейшим судебным процессам, включающим целую серию исков. И в этом случае Алан получит возможность затянуть судебное разбирательство до отхода «Вастервика», оставляя Анри Дюваля в Канаде как fait accompli[5].
А.Р. Батлер снова встал. Видимость добродушия, хотя и не полностью, вернулась к нему. Только Эдгар Креймер по-прежнему хмурился.
— Милорд, я заявляю: департамент гражданства и иммиграции, рассмотрев пожелание вашей милости, хотя и не имеющее обязательной силы, решил провести официальное расследование дела Анри Дюваля — клиента моего уважаемого друга.
Наклонившись вперед, судья Виллис резко возразил:
— Я не выражал такого пожелания!
— Если угодно вашей милости...
— Я не выражал такого пожелания,— повторил судья твердо.— Если департамент предпочел провести расследование, то это его собственное решение. Но с нашей стороны не было оказано никакого давления. Вам ясно, господин Батлер?
А. Р. Батлер, видимо, решил проглотить обиду.
— Да, милорд, я понял.
Обратившись к Алану, судья строго спросил:
— Вы удовлетворены решением, господин Мейтланд?
Алан поднялся и сказал:
— Да, милорд, вполне.
Между Батлером и Креймером опять начались переговоры. Последний выдвигал, очевидно, какие-то непременные условия. Адвокат согласно кивнул несколько раз и наконец улыбнулся. Он снова обратился к судье:
— У нас возникло еще одно соображение.— Глянув искоса на Алана, он спросил: — Располагает ли господин Мейтланд временем для дальнейших консультаций по этому поводу?
Судья нахмурился: вопрос был явно не по адресу. Встреча между защитниками сторон не входила в компетенцию суда.
С чувством неловкости за Батлера Алан кивнул и ответил: «Да». Теперь, когда он достиг цели, он не видел причин отказываться от сотрудничества с противной стороной.
Не обращая внимания на хмурый взгляд судьи, Батлер льстиво сказал:
— Я очень рад заверению господина Мейтланда, поскольку ввиду чрезвычайных обстоятельств имеется настоятельная необходимость решить дело безотлагательно. Департамент иммиграции предлагает провести специальное дознание сегодня в любое удобное для господина Мейтланда и его клиента время.
Ах, как ловко его подловили, спохватился Алан. Видно, что удочка в руках искусного рыболова. Если бы не его поспешное согласие минутой раньше, он мог бы сослаться на занятость, на слишком малый срок для подготовки клиента...
Счет, как ни смотри на дело, сравнялся.
Судья устремил на Алана суровый взгляд:
— Можно уладить и этот вопрос. Вы согласны с предложением вашего коллеги, господин Мейтланд?
Алан замялся, затем глянул на Тома Льюиса — тот пожал плечами. А подумали они одно и то же: опять этот Креймер разгадал и упредил их тактику затягивания времени— единственный шанс на победу. А если специальное дознание состоится сегодня, то даже последующих юридических шагов может оказаться недостаточно, чтобы удержать Анри Дюваля на берегу до отплытия «Вастервика». Победа, которая, казалось, только что была в руках, стала недосягаемой.
Алан нехотя сказал:
— Да, милорд, согласен.
А.Р. Батлер снисходительно улыбнулся, репортеры гурьбой направились к выходу. Их опередил только один человек — Эдгар Креймер, который с искаженным лицом и напрягшимся телом почти бегом выскочил из зала.
Выйдя из зала заседаний, Алан оказался в окружении полудюжины репортеров, вернувшихся после передачи по телефону своих материалов в газету.
— Господин Мейтланд, каковы ваши шансы теперь? Когда мы увидим Дюваля?.. Эй, Мейтланд, что там насчет специального дознания? Что значит — специальное?.. Как там с этим предписанием? Оно как раз то, что нужно?
— Нет,— обрезал Алан,— это совсем не то.
Подходили все новые репортеры, образуя толпу и преграждая проход по коридору.
— Послушайте,— запротестовал Алан,— вы великолепно знаете, что я не могу говорить о деле, которое находится на стадии разбирательства.
— Объясни-ка это моему редактору, приятель!
— Но из того, что можно, дайте нам хоть что-нибудь для печати!
— Ладно,— сказал Алан. Все сгрудились плотнее, чтобы освободить проход для судейских чиновников из других отделов.— Ситуация такова, что департамент иммиграции был вынужден дать согласие на проведение дознания по делу моего клиента.
Спешившие мимо люди бросали на Алана любопытные взгляды.
— Кто будет вести дознание?
— Как всегда, кто-нибудь из старших чинов департамента.
— Дюваль будет присутствовать?
— Конечно,— ответил Алан,— он будет отвечать на вопросы.
— Где оно состоится, это слушание?
— В здании иммиграционного ведомства.
— Можем ли мы попасть на него?
— Нет, оно проводится при закрытых дверях, ни публика, ни пресса на него не допускаются.
— А результаты его будут опубликованы?
— Спросите об этом господина Креймера.
— Этого надутого болвана? — пробурчал кто-то.
— Какая же польза от дознания, которое все равно не позволит Анри Дювалю въезд в страну?
— При дознании, проведенном должным образом, могут обнаружиться новые факты, которые окажут влияние на исход слушания.— Алан знал, что полагаться на это не приходится. Единственная надежда для скитальца остаться в Канаде состояла в затяжке судебного разбирательства, однако он сам был виноват в срыве этого замысла.
— Каковы ваши впечатления от того, что произошло утром?
— Извините, этот вопрос я обсуждать не буду.
Возле Алана возник Том Льюис.
— Эй, дружище,— приветствовал его Алан,— куда ты исчезал?
Партнер тихо ответил:
— Я заинтересовался делами Креймера и последовал за ним. Ну, а как у тебя? Ты договорился со своим дружком Батлером о времени встречи?
— Да, мы разговаривали. Договорились на четыре часа.
Один из репортеров вмешался:
— Договорились насчет чего?
— Специальное дознание назначено на четыре часа сегодня. А теперь, с вашего разрешения, я убегаю, у меня еще куча дел впереди.
Отделавшись от репортеров, он двинулся по коридору в сопровождении Тома Льюиса. Когда репортеры уже не могли их слышать, Алан спросил:
— Что ты узнал о Креймере?
— Ничего особенного. Он со всех ног спешил в уборную. Пока я отирался возле него, я заметил, что он мается. Думаю, этот бедняга страдает чем-то вроде простатита.
Это было наиболее очевидное объяснение беспокойства Креймера на суде, его беспрестанного ёрзания в конце заседания. Такая мелочь не стоила внимания, тем не менее она отложилась в памяти Алана.
Они подошли к широкой каменной лестнице, ведущей в вестибюль первого этажа. Сзади послышался приятный голосок:
— Господин Мейтланд, не могли бы вы ответить еще на один вопрос?
— Я уже объяснил...— Алан повернулся и замер.
— Я хотела только узнать,— сказала Шарон, невинно поблескивая глазками,— где вы собираетесь завтракать?
— Откуда вы взялись? — спросил удивленный и обрадованный Алан.— Застать вас здесь — все равно что встретить весну среди зимы.
— Весна и есть,— заметил Том, разглядывая на ее голове нечто воздушное, изображающее бархатную шляпку с тончайшей вуалеткой.— Вы напоминаете мне весну.
— Я была на суде,— улыбнулась ему Шарон,— пробралась туда через заднюю дверь. Я многое не поняла, но считаю, что Алан был великолепен, не правда ли, Том?
— Ясно,— подтвердил Том.— Судья просто не знал, как ему угодить. Но Алан и впрямь был великолепен, тут уж ничего не скажешь.
— А разве адвокаты не отличаются любезностью? — спросила Шарон.— Я так и не получила ответа на вопрос о завтраке.
— Я еще ничего не решил,— сказал Алан и вдруг просиял.— А что, если я предложу вам что-нибудь вроде пиццы в итальянском ресторанчике?
Они стали спускаться по лестнице, сопровождая Шарон с обеих сторон.