— Анри, это господин Тэмкинхил из канадской иммиграционной службы и мистер Батлер, адвокат.— При каждом имени Дюваль поворачивал голову к тому, кого называл Алан, и приветствовал его вежливым поклоном. — Они будут задавать тебе вопросы, а ты должен честно отвечать на них. Но ничего не утаивай. Понял?
Энергично кивнув, скиталец выразил согласие.
— Я буду говорить правда, я всегда говорить правда.
Обращаясь к Алану, А. Р. Батлер заявил:
— С моей стороны вопросов не последует. Я здесь всего-навсего наблюдатель.— Он ласково улыбнулся.— Можете считать, что моя миссия состоит в том, чтобы проследить, как соблюдается законность.
— Если уж на то пошло,— сказал Алан,— такова и моя миссия.
Джордж Тэмкинхил уселся во главе стола и официально объявил:
— С вашего разрешения, джентльмены, если вы готовы, мы начнем.
Алан Мейтланд и Анри Дюваль уселись по одну сторону стола, стенографистка и А. Р. Батлер — по другую.
Открыв папку, Тэмкинхил взял сверху лист бумаги, отпечатанный под копирку, передал его стенографистке и прочитал громким отчетливым голосом:
— Протокол дознания, проведенного согласно Закону об иммиграции в канадском департаменте иммиграции, город Ванкувер, Британская Колумбия, четвертого января, мной, Джорджем Тэмкинхилом, чиновником вышеуказанного ведомства, по указанию министерства гражданства и иммиграции в соответствии с подотделом I раздела II Закона об иммиграции Канады...
Голос продолжал гудеть, продираясь сквозь толпу казенных словес. Все так, все правильно, думал Алан, только исход этого допроса предрешен заранее. Нет никакой надежды, что департамент изменит свою твердую позицию в результате процедуры, проходящей под его контролем, особенно ввиду^ того, что вряд ли выплывут новые факты. Однако, поскольку дознание проводится по его требованию, нужно, чтобы были соблюдены все формальности, все до единой. Его мучили сомнения, не напрасно ли он затратил столько усилий, чтобы добиться этого слушания. Ясно лишь одно: в юриспруденции можно продвигаться вперед только постепенно, шаг за шагом, в надежде выгадать что-нибудь, прежде чем будет предпринят следующий шаг.
Преамбула кончилась, и Тэмкинхил спросил Анри Дюваля:
— Вам понятно, с какой целью проводится допрос?
Молодой скиталец несколько раз кивнул головой:
— Да-да, я понял.
Тэмкинхил, сверившись с записями, продолжил:
— Если хотите, вы можете за свой счет воспользоваться услугами адвоката во время данного слушания. Является ли господин Мейтланд вашим защитником?
Опять кивок головой: «Да».
— Согласны ли вы принести клятву на Библии?
— Да.
Выполняя уже знакомую ему формальность, Дюваль подтвердил, что будет говорить правду, только правду, и ничего, кроме правды. Блестя накрашенными ногтями, стенографистка занесла в протокол: «Дюваль должным образом приведен к присяге».
Перед началом основной части Тэмкинхил в задумчивости разгладил усы. Теперь, подумал Алан, он постарается задавать неожиданные вопросы.
— Как ваше настоящее имя?
— Меня зовут Анри Дюваль.
— И никогда не было другого имени?
— Никогда. Это имя дал мне мой отец. Я никогда его не видел. Так сказала мне мама.
— Где вы родились?
Снова повторялся допрос, который учинили ему сперва Дэн Орлифф, едва Анри прибыл в Ванкувер, затем Алан Мейтланд двенадцать дней тому назад. Вопросы и ответы быстро чередовались. Тэмкинхил, признался себе Алан, был опытным и добросовестным следователем. Его вопросы были просты и понятны. Насколько это было возможно, он придерживался правильной последовательности событий. Там, где из-за плохого знания языка у Дюваля возникали недоразумения, он не торопился и возвращался к вопросу снова и снова, пока не прояснял его полностью. Он не допускал ни торопливости, ни запугивания. Он не позволял себе провоцировать допрашиваемого или передергивать факты и ни разу не повысил голоса.
Каждый вопрос и каждый ответ фиксировался стенографисткой. Протокол допроса, понял Алан, будет образцовым, исключающим возможность придирок из-за неточностей или предвзятости. Судя по одобрительным кивкам А. Р. Батлера, он, очевидно, был того же мнения.
Биография Дюваля представала перед слушателями примерно в том виде, в каком Алан слышал ее раньше: рождение на борту неизвестного корабля... возвращение в Джибути... смерть матери, когда ему было шесть лет... ужасающее одиночество и беспризорное детство... нищенство в туземных кварталах.
Затем бродяжничество из страны в страну: Эфиопия, Британское Сомали, Эритрея... И вдруг закрытой для него оказывается территория Французского Сомали, которую он считал своей родиной... Ужасное открытие, что у него нет родины... отказ властей признавать его существование без документов... снова Массава... воровство на базаре... погоня... итальянский корабль.
Злой капитан и жестокий боцман... побег с корабля... Бейрутский порт... страх перед тюрьмой... и снова он «заяц» на борту спящего корабля. «Вастервик»... попытки высадиться на берег: в Европе, Англии, Соединенных Штатах, кичащихся своей свободой и отвергших его... Канада — последняя надежда.
Слушая его рассказ вторично, Мейтланд удивлялся — разве можно слышать такое без сострадания? Он следил за лицом Тэмкинхила: на нем явно было написано сочувствие. Дважды следователь, пораженный услышанным, умолкал, не закончив вопрос, и в смущении гладил усы. Неужели эти паузы объясняются волнением?
С лица А. Р. Батлера исчезла улыбка. Теперь он большей частью разглядывал свои руки, лежавшие на коленях.
Только вот принесет ли пользу их сочувствие — дело иное.
Прошло почти два часа. Допрос приближался к концу. Тэмкинхил осведомился:
— Если вас оставят в Канаде, что вы будете делать?
Молодой скиталец с воодушевлением ответил:
— Сначала пойду в школу, потом буду работать.— И убедительно добавил: — Я работаю хорошо.
— У вас есть деньги?
— У меня семь долларов семь центов,— с гордостью ответил Анри Дюваль. Это были деньги, собранные для него водителями автобусов на Рождество.
— Имеются ли у вас какие-то вещи?
— Да, сэр, очень много: эта одежда, радиоприемник, часы—все дали люди. Я очень, очень благодарен этим добрым людям.
В наступившей тишине слышался только шорох страниц, переворачиваемых стенографисткой. Наконец Тэмкинхил спросил:
— А работу вам предлагали?
Алан вмешался:
— Если позволите, я отвечу на этот вопрос.
— Пожалуйста, господин Мейтланд.
Покопавшись в бумагах, лежавших в его папке, Алан вытащил два листа.
— За последние дни поступила большая почта, в том числе два письма с предложением работы: одно с литейного завода «Ветеране», другое — от буксирной компании «Колумбия», которая согласна принять Дюваля палубным матросом.
— Благодарю.— Тэмкинхил прочитал письма и передал их стенографистке.— Запротоколируйте названия компаний.— Затем он спросил: — Господин Мейтланд, не хотите ли вы задать вопросы вашему клиенту?
— Ни в коем случае,— ответил Алан. Более обстоятельного расследования и пожелать трудно, а теперь будь что будет.
Тэмкинхил опять дотронулся до усов, затем открыл рот, словно собираясь заговорить, но ничего не сказал. Вместо этого, раскрыв свою папку, он вытащил печатный бланк. При всеобщем молчании заполнил ручкой несколько пустых граф.
Ну вот, еще одно решение, подумал Алан, посмотрим, чем все это кончится. Тэмкинхил устремил взгляд на молодого скитальца.
— Господин Анри Дюваль,— сказал он и опустил глаза на официальный бланк.— На основании сведений, полученных мною во время дознания, я принял решение о том, что вы не имеете прав на въезд в Канаду или на то, чтобы в ней остаться, поскольку вы относитесь к числу людей, на которых распространяется запрет по параграфу «т» раздела 5 Закона об иммиграции, согласно которому вы не удовлетворяете требованиям подразделов 1,3 и 8 раздела 18 иммиграционного уложения.
Сделав паузу, Тэмкинхил взглянул на Анри Дюваля и затем твердо закончил:
— А посему вы подлежите задержанию и будете высланы туда, откуда вы прибыли в Канаду, либо в страну, подданным или гражданином которой вы являетесь, либо в такую страну, которая будет вам указана министерством гражданства и иммиграции.
Итак, Дюваль подлежит задержанию и будет выслан... Согласно параграфу «т» раздела 5... подразделам 1, 3 и 8 раздела 18, подумал Алан. Мы скрываем свое варварство под пышным одеянием параграфов и считаем себя цивилизованными людьми. ,Понтии Пилаты — вот кто мы такие, а называем себя христианской страной. Мы впускаем сотню паршивцев и бьем себя в грудь кулаком, восторгаясь своим благородством, и в то же время оставляем на произвол судьбы миллионы других, сломленных войной,— той самой войной, на которой разбогатела Канада. Отказывая им в визах, мы обрекаем на нищету и смерть многие семьи с детьми, а потом отводим глаза и зажимаем нос, чтобы ничего не видеть и не чувствовать. Мы калечим жизнь человеческого существа, находя оправдание своему позору. И что бы мы ни делали, к какому бы лицемерию ни прибегали, всегда находится в оправдание соответствующий закон или уложение... параграф «т» раздела 5... подразделы 1, 3 и 8 раздела 18.
Алан отбросил ногой стул и поднялся. Ему захотелось выбежать из этой комнаты на холод, чтобы вдохнуть полной грудью свежего, чистого воздуха.
Анри Дюваль повернулся к нему, лицо было встревоженно, он произнес одно-единственное слово: «Нет?»
— Нет, Анри.— Алан медленно покачал головой из стороны в сторону и положил свою руку на рукав морского бушлата.— Прости... Боюсь, ты постучался не в ту дверь.
Палата общин
— И как же воспринял новость Кабинет министров?— спросил Брайен Ричардсон премьер-министра.
Шеф партийной канцелярии потер рукой усталые глаза, чтобы прогнать сонливость. Весь предыдущий день после возвращения Хаудена из Вашингтона и большую часть ночи он провел в кабинете за рабочим столом, а десять минут тому назад приехал в такси на Парламентский холм для беседы с премьер-министром.