Бонар Диц пристально следил за лицом Хаудена.
— Конверт лежал раскрытым на столе Гарви,— сказал он.— Я решил запечатать его. Мне показалось, что так будет лучше.
Хауден медленно поднял на него глаза. Мускулы на его лице дергались. По телу прошла дрожь, словно в приступе лихорадки. Он прошептал:
— И вы... видели то... что там внутри?
— Я хотел бы ответить отрицательно, но это будет неправдой. Да, я заглянул в конверт. Тут мне нечем гордиться, но боюсь, любопытство оказалось сильнее меня.
Страх, леденящий душу страх охватил Хаудена. Значит, отставки не избежать. Этот злосчастный клочок бумаги все-таки погубил его... Собственное чрезмерное честолюбие, безрассудство... неверная оценка давнего прошлого уничтожили его. Возвращение ему оригинала расписки— не более чем обычная уловка. Конечно, Бонар Диц снял копию, копию можно в любой момент предъявить и опубликовать, как это не раз делалось в отношении лиц, обвиняемых во взятках, подложных чеках, тайных сговорах. Пресса поднимет вой, оппоненты начнут выставлять собственную добродетель. С ним, как с политической фигурой, будет покончено. Отрешенно, как о ком- то постороннем, он думал, что же будет дальше.
— Что вы намерены делать с документом? — спросил он Дица.
— Ничего.
Сзади послышался шум открываемой двери, приближающиеся шаги. Бонар Диц резко сказал: «Мы с премьер-министром желаем остаться наедине». Вошедший удалился, дверь закрылась.
— Ничего? — спросил Хауден голосом, полным недоверия.— Совсем ничего?
Лидер оппозиции осторожно проговорил:
— Я о многом размышлял сегодня утром. Мне следовало бы воспользоваться документом, который оставил Гарви. Если мои люди узнают, что я не пустил его в ход, они мне никогда этого не простят.
Верно, подумал Хауден, многим хотелось бы разделаться с ним любыми средствами. В его сознании забрезжила надежда: неужели возможно отменить смертный приговор — на условиях Дица, разумеется?
Диц тихо произнес:
— Но сам я, однако, не способен на такой поступок. Я не любитель копаться в грязи — слишком много ее пристает к тебе самому.
Но я поступил бы именно так по отношению к тебе, подумал Хауден, я поступил бы так, не колеблясь ни минуты.
— Возможно, я бы тоже решился на такой шаг, если бы не одно соображение. Видите ли, я могу одолеть вас другим способом.— Диц помолчал, потом со спокойной уверенностью сказал: — Страна и парламент никогда не примут соглашения о союзе. Вы потерпите поражение, а я одержу победу.
— Так вы знаете?
— Уже несколько дней.— Диц впервые улыбнулся.— Ваш дружок в Белом доме тоже имеет оппозицию. К ним просочились сведения. Два сенатора и конгрессмен прилетали в Канаду на встречу со мной. Они представляют группу политиков, которым не нравятся ни идея договора, ни его условия. Они проинформировали меня довольно подробно.
Хауден сказал:
— Отказ от союза с Соединенными Штатами равносилен самоубийству Канады — ее уничтожению.
— А я считаю, что объединение равносильно национальному самоубийству,— спокойно сказал Диц.— Мы уже пережили несколько войн. И пусть лучше мы переживем еще одну, но как независимая нация.
— Я надеюсь, вы измените свои взгляды,— сказал Хауден,— когда взвесите все обстоятельства серьезно и тщательно.
— Я уже все обдумал, и мы определили курс своей политики.— Лидер оппозиции улыбнулся.— Вы уж извините, если я приберегу свои аргументы для дебатов и предвыборной кампании. Вы, конечно, назначите выборы?
— Да,— сказал Хауден.
Диц кивнул:
— Я так и думал.
Как бы по общему согласию, они встали. Хауден промолвил, испытывая неловкость:
— Я полагаю, мне следует поблагодарить вас за услугу. — Он взглянул на конверт, который держал в руках.
— Не стоит, это поставит нас в неловкое положение.— Диц протянул руку.— Вскоре мы начнем сражение. Посыпятся оскорбления, как это обычно бывает. Хотелось бы надеяться, что они по крайней мере не будут носить личного характера.
Хауден пожал протянутую руку.
— Да, постараемся избежать личных выпадов.— Что ж, подумал он, при всей худобе в фигуре Бонара Дица больше благородства и статности, чем ему казалось раньше.
Чувствуя, с какой быстротой летят минуты, премьер-министр поспешно вошел в свой парламентский кабинет с пачкой бумаг в руке. Он был настроен решительно.
В кабинете его ждали четверо: Ричардсон, Милли Фридмен, Маргарет Хауден, только что прибывшая на заседание парламента, и Эллиот Прауз. Ответственный секретарь то и дело беспокойно поглядывал на часы.
— Время есть, но в обрез,— отрывисто бросил Хауден. Он обратился к Маргарет: — Подожди меня, дорогая, во внутреннем кабинете.
Когда она ушла, он вытащил из кипы бумаг телетайпную ленту, которую прислал ему Ричардсон. Это было сообщение о ванкуверском вердикте: освобождение Анри Дюваля, выговор судьи Эдгару Креймеру. Он прочитал ее несколько минут тому назад.
— Плохи наши дела,— начал Ричардсон,— мы можем спасти положение...
— Знаю,— прервал его Хауден,— именно этим я и собираюсь заняться.
Теперь им овладело сознание того, что у него развязаны руки. Как ни прискорбна трагедия с Гарви Уоррендером, он испытывал облегчение, освободившись от гнета висевшей над ним угрозы: письмо с отставкой Уоррендера — коряво написанное, но тем не менее имеющее силу — находилось в его распоряжении. Он велел управляющему партийными делами:
— Немедленно дайте в прессу заявление о том, что Дювалю будет выдана временная иммигрантская виза, и, сославшись на меня, можете добавить, что правительство не собирается опротестовывать решение ванкуверского суда и добиваться депортации Дюваля. А также укажите, что по моей личной рекомендации Кабинет предполагает издать указ о признании иммигрантского статуса Дюваля в самое ближайшее время. Можете вставить что-нибудь о том, что правительство относится с полным уважением к прерогативам суда и правам личности. Вам все ясно?
Ричардсон одобрительно кивнул:
— Черт возьми, еще бы не ясно. Давно бы так...
— Нет, еще не все.— Слова так и слетали с языка, тон был непререкаемым.— Не упоминая меня, дайте журналистам понять, что Креймер отстранен от обязанности директора департамента и отозван для дисциплинарного взыскания. Более того, если вы сможете внушить им, что Креймер неправильно истолковал намерения правительства в отношении Дюваля с начала до конца, то будет еще лучше.
— Отлично,— сказал Ричардсон,— я так и сделаю.
Повернувшись к ответственному секретарю, премьер-министр приказал:
— А вы, Прауз, вызовите заместителя министра и передайте ему мои инструкции насчет Креймера. Можете добавить, что, по моему мнению, Креймер не пригоден к ответственным постам и подлежит увольнению.
— Да, сэр,— ответил Прауз.
— Скажите также заместителю министра, что господин Уоррендер заболел, и я завтра назову имя его преемника — напомните мне об этом.
— Да, сэр,— ответил Прауз, поспешно записывая его распоряжения.
Премьер-министр на минуту замолчал, чтобы перевести дыхание.
— Вот новое сообщение.— Милли воспользовалась паузой. Она протянула ему телеграмму министерства иностранных дел, только что полученную от верховного комиссара Канады в Лондоне. Телеграмма начиналась словами: «Ее величество королева милостиво согласилась принять приглашение...»
Ага, значит, королева приезжает. Ее визит как нельзя кстати, размышлял Хауден, и окажет большую помощь. Мысленно прикинув, он сказал: «Я объявлю о ее визите в парламенте завтра». Сегодня еще преждевременно объявлять о согласии королевы, но завтра, после оглашения союзного договора, новость будет выглядеть как намек на королевское одобрение. Когда сообщение о договоре достигнет Лондона, в Букингемском дворце уже не смогут изменить решение.
— Получено шесть прошений об отставке,— добавила Милли серьезно,— как вы и ожидали.— Она держала в руках несколько листов бумаги, сшитых скрепкой. На верхнем из них Хауден увидел подпись Адриана Несбитсона.
— Я возьму их с собой в зал заседаний и ознакомлю с ними членов Кабинета.— Не стоит откладывать это дело на потом, подумал Хауден, нужно рубить узел сразу. Он сказал Милли:
— Есть еще одно прошение об отставке, но держите его при себе.— Он достал письмо Гарви Уоррендера и подал его Милли.— Мы задержим его на несколько дней, пока не подыщем подходящую кандидатуру.
Не стоит этим сообщением создавать дополнительное впечатление об отсутствии единства в Кабинете, а кроме того, отставка Гарви не имеет отношения к соглашению о союзе. Его заявление можно придержать недельку, а потом объяснить причину отставки ухудшением здоровья, что на этот раз соответствует действительности, усмехнулся Хауден.
Тут ему в голову пришла мысль, он обратился к Ричардсону:
— Я хочу получить от вас кое-какие сведения. За последние дни лидер оппозиции принял неофициальную делегацию из Соединенных Штатов: двух сенаторов и одного конгрессмена, представляющих группу политиков из Вашингтона. Мне нужны имена, даты, места встреч — все, что можете узнать.
Управляющий партийными делами кивнул:
— Постараюсь, дело нехитрое.
Он может использовать эту информацию в дебатах как оружие против оппозиции. Его встреча с президентом была официальной и освещалась в печати. Встреча Дица с делегацией из Вашингтона прошла тайно. Изображенная соответствующим образом, она приобретает запашок заговора. Народу такое не понравится, а разоблачение заговора, сделанное им самим, может стать чувствительным ударом по оппозиции. Он подавил укол совести. Это Бонар Диц может позволить себе проявление благородства и терпимости в политической борьбе, Хауден же не должен миндальничать, когда под угрозой находится его положение премьер-министра.
Эллиот Прауз нервно произнес: «Пора!»
Хауден кивнул. Войдя во внутренний кабинет, он закрыл за собой дверь. Маргарет стояла у окна. Повернувшись, она улыбнулась. С тех пор как ее попросили удалиться из приемной, она томилась от одиночества, но терпеливо ждала, зная, что есть вещи, предназначенные для ушей других людей, только не для ее собственных. Таков удел жены премьер-министра. В отличие от Милли Фридмен ее всегда ограждали от служебных дел мужа. Возможно, она виновата в этом сама: ее никогда не инте