– Ну да, ну да, – рассеянно отозвался Дик, разглядывая раскиданную одежду. – Пожалуй, будет мне впору.
– Так вы вор? – Юнец осмелел настолько, что позволил себе презрительно фыркнуть.
– Вовсе нет, – возразил Дик учтиво. – Скорее уж грабитель. Но даже грабить вас я не собираюсь. За одежду, которую возьму в обмен на свою, я заплачу чистым золотом.
И выложил на стол блестящий коронет. Полновесная монета недавней чеканки, месячное жалованье матроса-леташа. Теперь у Дика остался только один серебряный делер. Шевельнулось в душе сожаленье – так дорого платить за обмен одеждой... Но не будешь же спрашивать сдачу у человека, привязанного к стулу.
При виде золота привязанный юнец вновь побледнел, нервно сглотнул, уставился на монету вылупленным глазами. И Дик убедился в своей догадке: у юноши, мечтающего о пути к вершинам власти, с деньгами было весьма негусто.
На коронет, который Бенц этак небрежно положил на стол, можно было роскошно одеться с ног до головы – и еще осталось бы серебро.
Да, пожалуй, молокосос не станет поднимать шум...
Дик быстро скинул верхнюю одежду и принялся облачаться в камзол из светло-коричневой тафты, отделанный по вороту и манжетам оранжевой тесьмой, и в такие же коричневые штаны.
– Просто и элегантно, – оценил он наряд. – Одобряю ваш вкус, ваша милость... Эй, а это что?
Из вороха одежды, которую Дик держал в руках, выпал и шлепнулся на пол серый конверт с сургучной печатью.
– Оставьте это! – дернулся юнец. – Не будете же вы ломать печать на чужом письме!
– Ну что вы! – благородно возмутился Дик. – Ломать печать, конечно, не буду. А прочитать – прочитаю. Вообще-то я весь состою из достоинств, но есть в моей натуре и недостаток – любопытство.
– Ваше поведение недостойно дворянина!
– Когда мне пожалуют дворянство, я постараюсь поведение изменить, – пообещал Дик, быстро закончил свой туалет и поднял с пола конверт.
Юнец задохнулся от негодования, поняв, что обращался со словами «ваша милость» к простолюдину.
А Бенц, не обращая внимания на свирепую рожу щенка, нагрел на свече лезвие ножа, аккуратно отделил сургучную печать от бумаги и развернул письмо.
Имя адресата было знакомо Дику, как и всему Порт-о-Ранго. Эдон Адемаро ду Бичето занимал пост коменданта порта. Бенцу не доводилось встречаться с ним лично, хотя он получал однажды в канцелярии коменданта разрешение на взлет «Миранды»: документ был передан капитану через чиновника канцелярии.
А вот имя, которым было подписано письмо, ни о чем Бенцу не говорило. Некто Ортасио ду Вилье-Тахо, тепло вспоминая о юношеской дружбе с эдоном Адемаро, рекомендовал ему юного родственника своей жены, эдона Лансио ду Арте. Молодой человек, осиротев и приняв титул барона, не хочет прозябать в своем поместье неподалеку от Сьерра-Тахо, а стремится проявить себя на службе славному городу Порт-о-Ранго.
– Так вы – барон, ваша милость? – дружелюбно спросил Дик, оторвавшись от чтения.
Эдон Лансио надменно кивнул.
– Это замечательно, – улыбнулся Дик. – Знаете, я тоже был бароном. Три года.
Юный эдон захлопал глазами, пытаясь вникнуть в последнюю фразу. А Бенц закончил чтение рекомендательного письма, осторожно подогрел на свече неповрежденную сургучную печать и прилепил ее на место.
– Как я понимаю, вы еще не ходили с этим письмом к коменданту?
– Завтра собирался, – сердито ответил пленник.
– Вот и хорошо, – одобрил Дик. – Вот завтра и пойдете. А я, пожалуй, схожу туда сегодня. С вашим письмом, если не возражаете.
Пленник возражал, да еще как! Но Дик хладнокровно ему ответил:
– Вы говорили, ваша милость, что нужно сосредоточиться на своем блистательном пути и не преклонять слух... ну, к чужому вяканью, как-то так, да? Мне понравилось, я тоже так хочу. Где здесь «тихая рыбка»?.. А, вот!
В гостиницах Порт-о-Ранго был принят спандийский обычай. Каждому постояльцу выдавали деревянную рыбку с веревочной петелькой на плавнике. Если постоялец не хотел, чтобы его тревожили, он вешал рыбку на свою дверь снаружи.
– Сегодня они не сунутся убирать со стола, но утром встревожатся, что господин барон не требует завтрак, и рискнут сунуть нос в комнату. И увидят, что постоялец лежит на кровати – связанный и с кляпом во рту... Нет-нет, ваша милость, не спорьте. Будет гораздо хуже, если завтра служанка обнаружит в постели ваш труп с перерезанным горлом. Представляете, как ужаснется бедная женщина!
Пленник тут же согласился, что незачем так пугать служанку. Он покорно дал уложить себя в постель и связать, а Дик положил ему на подушку обещанную золотую монету и пожелал впредь щедрых милостей Таргана Непреклонного.
7
Ждал учтивый меня прием,
Вечеринка из мира грез...
...Ждали чаши с вином и льдом,
Чудо-клавишник виртуоз
И фуршет без особых затей,
Но отменно съедобный,
А еще водопад новостей
И хозяин предобрый.
(М. Щербаков)
Бенц оставил в гостиничной комнатушке весь свой наряд, кроме шляпы. Молодой небоход считал ее чем-то вроде талисмана. Эту шляпу с орлиным пером два года назад подарили Дику друзья-студиозусы (после того как прошлый головной убор был торжественно съеден по обещанию – ах, незабываемая была история!). Когда пришлось удирать из Белле-Флори, Дик не бросил шляпу. Она прошла с ним весь путь до Порт-о-Ранго – и дальше, в небеса! Поэтому и сейчас Дик надел ее, предварительно загнув поля вниз, чтобы хоть немного скрыть лицо.
Из гостиницы удалось выйти незамеченным... во всяком случае, если за Бенцем кто-то и шел, то остановить не пытался, и на том спасибо.
* * *
Комендант, эдон Адемаро ду Бичето, принял незнакомца приветливо, тут же сломал многострадальную печать, прочел письмо от ду Вилье-Тахо и принялся расспрашивать «эдона Лансио» о делах и здоровье старого приятеля. Дик тут же измыслил для своего новообретенного родича ревматизм, проистекающий от жизни в сырых местах, практически на болоте – уж так неудачно расположено имение эдона Ортасио!
– Странно, – удивился хозяин дома, – он мне об этом не писал... правда, последнее письмо было года два назад, если не три.
– Дядюшка Ортасио не любитель писать письма, – поддакнул Дик. – Но он помнит о вашей старой дружбе. И когда я пожелал, так сказать, расправить крылья и улететь из отчего гнезда, он рассказал о человеке, который может послужить для меня примером не только всяческих добродетелей, но и умения сделать карьеру.
– Да? А мне он в свое время говаривал, что я свалял дурака и толком не распорядился своими связями при спандийском дворе. Мне, знаете ли, пришлось покинуть столицу из-за дуэли. И все, чего я сумел достичь, – должность коменданта порта в этом сумасшедшем доме, который именует себя вольным городом.
– Да кому нужны эти обветшалые, пыльные придворные должности? – с жаром вскричал Дик. – Разве не лучше держать руку на пульсе большого торгового города? Разве не лучше чувствовать себя господином самого главного, что есть в этом городе... того, что дает городу могущество... да что там – саму жизнь? Кто главнее коменданта порта? Бургомистр? Ха! Глава гильдии торговцев? Дважды, трижды ха! Не надо скромничать, эдон Адемаро. Я уверен, вы знали, что делаете, когда отбросили возможность получить должность главного подавателя королевских кальсон на утреннем одевании – или что там мог предложить вам двор? – и вместо этого взяли настоящую силу и настоящую власть!
Эдон Адемаро, пухлый лысоватый коротыш, выпучил глаза. Ему явно до сих пор не приходило в голову взглянуть на свое положение с такой точки зрения.
– А... ну да... имеем в городе кое-какой вес, имеем. И приятно, что молодежь так думает... ценит, так сказать...
– За всю молодежь не поручусь, но я обдумал этот вопрос настолько серьезно, что приехал сюда с надеждой получить должность при вас. Хотя и пришлось оставить на управляющего свое поместье. Которое, кстати, не назовешь маленьким.
Взгляд эдона Адемаро внезапно стал прицельным, хищным. А голос зазвучал мягко:
– Я ценю ваши высокие устремления, молодой человек, и уверен, что могу помочь вам. Но этим вечером мы не будем говорить о делах. Позволю себе пригласить вас на небольшой семейный праздник... о, ничего особенного! Просто ровно тридцать лет назад моя супруга, эдона Мирита, избрала себе небесную заступницу – Лаину Ласковую. На празднике будут только родные и друзья. Ну и как положено – до рассвета. Я представлю вам свою дочь, эдонету Хасинту, которая избрала ту же небесную покровительницу, что и мать.
Дик поклонился, изображая благодарность, и подумал:
«А ведь сейчас он прикидывает, велико ли поместье у наивного провинциального молокососа. И годится ли молокосос в женихи дочке».
* * *
Праздник если и был скромным, то только по количеству гостей, в остальном же его можно было назвать даже роскошным. Тихая музыка, льющаяся из-за портьеры, отделяющей музыкантов от гостей; стол, уставленный посудой из серебра, заморского фарфора и граненого халфатийского стекла; оранжерейные цветы в вазах. Гости вели чинную беседу, ожидая, когда вернется хозяин дома, вышедший к нежданному посетителю.
Хозяин вернулся не один, а с незнакомым молодым человеком. Слуги быстро поставили на стол еще один прибор. Эдон Адемаро представил всем барона ду Арте, племянника своего старого друга.
– Покорнейший слуга вашей милости, – изящно поклонился Дик хозяйке дома,. осанистой, рослой даме с орлиными чертами лица. – Лаина Ласковая, бесспорно, добра к вам, об этом говорит ваш цветущий вид, ваша неотразимая красота. Если я погрешил против хорошего тона, вы уж простите провинциала, только что спустившегося с диких гор Сьерра-Тахо.
– Ах, что вы, эдон Лансио, ваши манеры были бы уместны и при дворе! – доброжелательно ответила эдона Мирита и бросила взгляд на дочку.
Эдонета Хасинта внешностью удалась не в мать, а в отца – пухленькая, с курносым носиком. Но было в ней обаяние, был огонек в глазах. Увы, в присутствии властной матери она тушевалась и выглядела неловкой дурочкой.