– Ах, что вы, что вы, ваша милость! – заулыбалась хозяйка и обернулась к слуге. – Хозе, проводи господина барона в голубую гостиную.
* * *
Гадалка походила на черную ворону, нахохлившуюся посреди веселенькой гостиной с голубыми цветочными обоями. Черный плащ с низко опущенным капюшоном скрывал фигуру и лицо. Руки, деловито тасующие колоду карт, были затянуты в черные нитяные перчатки. Женщина сидела на стуле с высокой спинкой у мраморного столика. Второй стул, рядом с нею, был поставлен для гостя.
Дик уселся и приветливо спросил:
– Как гадать будем, матушка? По руке или на картах?
При звуке его голоса старуха вздрогнула, прекратила тасовать колоду, вскинула голову – и тут же вновь ее опустила.
– Как прикажешь, господин, – хрипло шепнула она. – Можно сначала на ладонь глянуть, а можно и карты раскинуть.
– Нужен ли я еще вашей милости? – спросил от дверей слуга.
– Нет, ступай.
Старуха проводила слугу взглядом – и лишь тогда, когда дверь закрылась, взяла обеими руками руку Бенца.
– О! – выдохнула старуха. – Ты молод, но у тебя ладонь мужчины, познавшего жизнь. Ты человек суровой судьбы. Опасность позади, беда вокруг, смерть впереди.
– Да? Не удивила. Смерть у всех впереди, лишь бы подольше там и оставалась!
– Но твоя уже на тебя глядит, ухмыляется.
Дик начал сердиться. Раз ты гадалка, так ври клиенту что-нибудь веселое да приятное! А пугать нечего.
– А твоя, стало быть, далеко отсюда? – процедил он. – Может, в Таумеклане? Или еще где за морем? Ну-ка, покажи ладонь, сам тебе погадаю!
И схватил женщину за левую руку.
Та взвизгнула, шарахнулась. вырвалась. Всем телом подалась в сторону, готовая вскочить со стула и броситься к дверям.
Но Дик не пошевелился. Он был удивлен. Взвизгнула старуха звонко, молодо. И движение, которым она выдернула руку, было ловким, сильным...
– Не бойся, матушка, – сказал Бенц мирно. – Раскинь лучше карты.
Успокоившись, старуха вернулась на место, вновь принялась тасовать колоду.
А вот у Дика начисто пропало то легкое, приподнятое, веселое настроение, что владело им за ужином. Еще недавно самозванец чувствовал себя так, словно срывает выигрыш за выигрышем; удача несла его в ладонях.
А теперь – стоп. Теперь надо насторожиться.
Что-то не так, но что?
Вьеха тем временем принялась медленно выкладывать на столик карты. Дик с нарастающей тревогой глядел на сложную фигуру, похожую на снежинку в кольце. Часть карт упала на столик рубашками вверх.
Небоход не верил в гадание – ни на картах, ни по ладони, ни на ореховой скорлупе. Но в движениях рук старухи было что-то завораживающее, недоброе, опасное. И еще беспокоило неуловимое воспоминание. Словно комар кружится вокруг, а не поймаешь.
– Странно! – возгласила Вьеха. – Если бы не знала. куда меня позвали, решила бы, что гадаю простолюдину. Прости, господин, обидеть не хочу, да только так карты легли.
У Бенца холодок пробежал по спине. Он покосился на мраморный столик – словно куски раскрашенной бумаги и впрямь могли его выдать.
– Вот грифон. – Вьеха коснулась пальцем клювастой головы на карте. – Это знак неба. Твою душу тянет ввысь, господин, и тянуть будет, если не перечеркнет твой небесный путь вот эта карта – факел. В этом раскладе она означает смерть.
– Да сроду она не означала смерть... – трепыхнулся было Дик, которому в детстве дядя Рейнард шутки ради показал азы гадания
– Означает, если рядом выпала чаша, – не дала себя сбить Вьеха. – Причем чаша перевернутая. Кончилась жизнь, вся вытекла, как вода из чаши.
Дик открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. Не потому, что испугался. Просто в этот миг он понял, что показалось ему странным в облике гадалки.
Когда женщина шарахалась от него, плащ распахнулся, приоткрыв платье. Темно-синее. Расшитое по подолу белыми вьюнками.
И Бенц вспомнил, где он видел это платье. Совсем недавно. Сегодня.
«Не может быть...»
Дик усилием воли сдержал нахальную ухмылку и вопросил трагическим тоном:
– А карты говорят, есть ли у меня надежда избежать смерти?
Гадалка вперила взгляд в расклад:
– Ох, сложно! Два лучника – спандийский и джермийский – целят в твою карту. Грифон далеко – небо тебя не спасет. Разве что надежду дает эта спандийская дама...
– Знаю! – догадался Дик. – Спандийская дама означает гадалку, которая мотыжит мне мозги всяким вздором – а, Росита?
Гадалка дернулась, словно ее ударили по щеке. Вскочила, но Бенц поймал ее за руку и силой усадил обратно.
– Не прыгай, коза прозорливая! Только пискни мне поперек характера – все про тебя расскажу здешнему хозяину.
– А я – про тебя! – змеей прошипела Росита. – Тебе слуга сказал «ваша милость». С каких пор ты дворянином заделался?
– Я сюда пришел с рекомендательным письмом! – не дал себя запугать самозванец. – Мне руки скрутить не рискнут, а ты явная мошенница. Кому проще отсюда удрать?
Росита притихла. Сейчас она не прятала лицо, держала голову высоко. Капюшон почти не скрывал страшноватого грима – горбатый нос среди извилистых морщин.
– Если я созову хозяев и гостей, – продолжил Бенц, – и при всех сдерну с тебя это уродство, покажу твое смазливое личико – будет тогда вера твоим словам?
– Не надо! – пискнула Росита.
– То-то же! С этого бы и начинала!
– Дик, – вкрадчиво произнесла спандийка, – договоримся по-хорошему. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Я тут всем погадаю и тихо-мирно уйду, а?
Бенц молчал, и девушка поспешно добавила:
– Если хочешь, я во время гаданья скажу хозяевам про тебя что-нибудь хорошее.
– Так договориться можно, – кивнул Дик. – А я, когда отсюда выйду, расхвалю твое гаданье. Но вношу поправку курса: никуда ты отсюда тихо-мирно не уйдешь!
– Почему?
– Да потому, что ты, гадюка подколодная, едва перешагнешь порог – сразу побежишь к эдону Манвелу.
– Я?! Дик, что ты такое говоришь?
– А про мой приход в ваш домик ему чайки накричали? Собачонка соседская натявкала?
Росита чуть помолчала, а затем спросила неуверенно:
– Да как мне остаться-то? Я не гостья. Погадала, получила деньги – и пошла вон...
– Они собираются разойтись засветло. Вот и скажи хозяйке или хозяину, что самое верное гадание – на рассвете, с первыми солнечными лучами. Не мне учить тебя вранью. А я уйду затемно.
Росита медленно кивнула:
– Пожалуй, это я сумею.
– Тогда слушай. Споешь хозяевам романс о том, что лучший жених для их дочери – барон Лансио ду Арте.
– Что еще за барон? Откуда он взялся?
– Из поместья возле Сьерра-Тахо.. Ну, это я.
– О боги, Старшие и Младшие! Дик Бенц, ты рехнулся?
– Угу, уже и сам так думаю...
* * *
Вернувшись в столовую, Бенц воздел руки к потолку и заявил сгорающим от любопытства гостям:
– Невероятно! Она читала прошлое, как по книге. И столько сказала о будущем...
Тут он бросил взгляд на хозяйскую дочку, с подчеркнутым смущением отвел глаза, вернулся на свое место за столом и. не дожидаясь, пока подойдет слуга, налил себе вина.
9
Я принял, как святыню, в руки
Ее, закрытую фатой,
И весел – были тихи звуки,
И челн – был призрак над водой.
Она не молвила ни слова
И не явила нам лица,
Но громче ропота морского
Стучали сильные сердца!
(В. Брюсов)
Пока гости по одному выходили в голубую гостиную и возвращались оттуда, преисполненные изумления и восхищения, Дик вовсю ухаживал за эдонетой Хасинтой, не забывая при этом поглядывать на большие напольные часы.
Когда время приблизилось к полночи, Дик перевел разговор на прелестный обычай спандийцев – разводить на плоских крышах цветы.
Дамы оживились, наперебой принялись рассказывать, какие цветы растут в их «поднебесных садиках».
Эдонета Хасинта произнесла застенчиво:
– Наш «садик» не очень хорош, но оттуда просто волшебный вид на море. Особенно в лунную ночь, это просто сказка!
«Умница!» – воскликнул про себя Бенц.
Судя по довольной улыбке, скользнувшей по губам хозяйки, эдона Мирита подумала то же самое.
– В нашей жизни так не хватает сказки! – сказал Дик нежно. – Хотел бы я хоть одним глазком увидеть с вашей крыши луну над заливом! Может ли скромный гость попросить вас, эдонета, стать его проводницей?
– Ах, надо спросить маменьку!
Эдона Мирита (которая уже побывала у гадалки и выслушала намеки на счастье, грядущее от Сьерра-Тахо) сочла просьбу гостя скромной и приличной. Лишь строго сказала дочери, чтобы та возвращалась через несколько минут и обязательно набросила мантилью – ведь наверху холодно!
* * *
Шлюпка зависла у края крыши. Сидевший на корме пожилой леташ явно нервничал (и Бенц вскользь понадеялся, что его волнение не передастся лескату). На мрачном лице Сайхата даже в лунном свете можно было прочесть, что он уже потерял остатки терпения и готов прорваться в дом, снося на своем пути все живое и неживое.
Эдонета Хасинта от волнения закрыла лицо мантильей. Девушка не ответила на быстрые, жаркие слова халфатийца, но вцепилась в его руку обеими руками, и жест этот ни в коем случае нельзя было истолковать как «ах нет, верните меня домой, к маме!»
По правде сказать, у Дика шевелился на душе червячок: а вдруг Сайхат – хитрый мерзавец? Похитит девушку и продаст в рабство... а он, Дик, выходит, сообщник негодяя? Но при взгляде на халфатийца он успокоился. Этот парень свою подружку не отдаст никому и ни за какие пряники!
– Меня не забудьте! – напомнил Бенц влюбленным. – А то как я вернусь к гостям?
– О да, конечно, да! – виновато отозвался Сайхат. – Прыгай на корму, да наградят тебя все боги этого мира!
Шлюпка взмыла вверх. Халфатиец мягко усадил девушку на скамью, сел рядом, успокаивая, а потом огляделся – и устремил взор себе под ноги.
«А ведь для него этот полет – прегрешение против веры! – сообразил вдруг Бенц. – Пророк Халфа запретил летучие корабли! Да... крепко же зацепила парня эта сероглазая барышня!»