Чтобы успокоиться, Аквамарин прислонился к стене, закрыл глаза, привычно проверяя свою магическую силу. Перед внутренним взором заклубился серый туман, в котором, окружив чародея кольцом, пульсировала большая черная медуза. Отлично! Сила почти не растрачена...
За поворотом коридора послышались голоса. Аквамарин открыл глаза и с неохотой пошел туда, где собрались почти все маги Ожерелья. Отвечать отказом на приглашение не стоило: зачем зря сердить Алмаза?
В просторном каминном зале уже ждали четверо. Алмаз, как всегда в белоснежном одеянии, приветливо обернулся к вошедшему:
– Хорошо, что ты пришел! Мы собрались здесь, чтобы разделить радость Двуцвета, его триумф. Присаживайся.
И он указал на кресла, поставленные так, чтобы сидящим было хорошо видно зеркало в посеребренной раме, что висело меж двух старинных картин.
– А где сам Двуцвет? – спросил Аквамарин, опускаясь в кресло и обводя взглядом темнокожую, с пронзительным взглядом Агат, илва Изумруда в буром балахоне, статную Сапфир, перекинувшую на грудь толстые светлые косы.
– Двуцвет в Халфате, – пояснил Алмаз. – Он там добивается, чтобы царевну Айджан отдали за принца Джордана. И сегодня мы услышим, как правитель Халфата произнесет обещание...
– А нам это надо? – не выдержав, перебил его Аквамарин.
– Во-первых, надо, – укоризненно ответил Алмаз. – Нельзя допустить к власти принцессу Эннию, она может причинить чародеям много неприятностей.
– Сука, – с ненавистью выдохнула Сапфир.
Джанни-Аквамарин не понял, какое отношение имела царевна Айджан к принцессе Эннии, но переспрашивать не стал.
– Во-вторых, – с той же мягкой укоризной продолжал Алмаз, – мы не горстка одиночек. Мы – Ожерелье. Мы радуемся свершением друзей и огорчаемся их неудачам. Двуцвет хочет показать результат своего хитроумия, своей предусмотрительности. Мы станем свидетелями его торжества. Жаль, что с нами сейчас нет Рубина. Но я уверен, что у себя в Порт-о-Ранго он тоже глядит в волшебное зеркало.
Сапфир презрительно хмыкнула.
Аквамарин опустил глаза, чтобы скрыть насмешку. Он ни в полушку не ценил дружбу чародеев.
Илв Изумруд прощебетал (и в щебете слышны были ворчливые нотки):
– Если мы друзья, почему мне до сих пор не помогли найти полосатого урода?
– Ищем, – коротко ответил Алмаз.
– Какого полосатого урода? – заинтересовалась Сапфир.
– Илвы высоко ценят чистую наследственность, – объяснил Алмаз. – У каждого шерсть должна быть однотонной. Тех, у кого полосы и пятна, убивают, чтобы они не передали свой порок детям. Если я правильно понял, из леса Форенуар бежал, спасая жизнь, полосатый илв. За ним был пущен убийца – некая магическая сущность, суть которой ведома лишь шаманам. Изумруд хотел бы заполучить полосатого беглеца, приманить на него «тень-убийцу» и выяснить что это за сущность такая.
– Я дал ниточку, которая ведет к полосатому! – продолжал обижаться Изумруд. – Змеи нашептали мне, что о нем знает какой-то Бенц!
– Бенц? – вскинула курчавую голову Агат. – Тлолкалойо называл мне имя! Мой бог пророчил, что на всех тропах, по которым будет идти Ожерелье, путь нам преградит Бенц!
Сапфир прекратила играть концом косы и явно хотела задать еще вопрос. Но тут зеркало неярко вспыхнуло – и на нем появилось лицо Двуцвета.
Все прекратили разговор и с уважительным интересом принялись следить за тем, как в серебряной раме менялось изображение. Только что оттуда весело подмигнул Двуцвет – и вот уже мелькают нарядные халфатийцы, ухоженные цветочные клумбы, сверкающий прозрачный водоем и деревянный помост возле него.
Алмаз, который знал кое-что о планах Двуцвета, рассказал магам об обряде явления зеркала и о пророчествах, которые правитель произнесет в дивном сне.
– И эти пророчества сбываются? – усомнилась Агат. – Пророчит только бог!
– Да, это мошенничество, – кивнул Алмаз. – Когда старуха вводит правителя в волшебный сон, она тихо велит ему слушать ее шепот и громко повторять то, что она прошепчет... О, глядите – правитель.
На помост поднялся пожилой, но крепкий мужчина с длинной ухоженной бородой. Голову его венчал жесткий парчовый колпак. Жесткий взгляд и грубые, резкие черты лица говорили о властности. Не обращая внимания на взревевшую толпу, он опустился на высокую подушку и устроился поудобнее.
Вслед за ним на помост поднялась тощая, прямая, как жердь, старуха в алом одеянии. В руках у нее была бронзовая шкатулка. Женщина открыла шкатулку и показала всем небольшое зеркало на золотой цепочке. Толпа вновь взвыла.
– Мудрая Фатха готова узнать истину! – закричали глашатаи.
Старуха уселась на подушку рядом с правителем – теперь зрители видели только ее спину. Поставив шкатулку рядом с собой, она принялась раскачивать зеркало перед лицом правителя.
Волнение толпы передалось даже магам в Семибашенном замке. В напряжении смотрели они, как расслабились черты лица правителя, как отвисла его челюсть. Он продолжал сидеть, но закрыл глаза.
Фатха достала из рукава свиток и, не оборачиваясь к толпе, громко произнесла:
– Виновен ли Джефер, сын Умма, племянник правителя, в злоумышлении против царственного дяди – или на него возведен поклеп?
Не открывая глаз, правитель громко и четко произнес:
– Джефер, сын Умма, виновен в злоумышлении и должен быть предан казни через отсечение головы мечом.
Глашатаи заорали, слово в слово повторяя произнесенную фразу.
Когда толпа успокоилась, Фатха пронзительно прочла второй вопрос:
– Какова будет судьба Айджан, возлюбленной дочери правителя, достигшей возраста невесты?
Правитель ответил так же отчетливо:
– Царевна Айджан станет высокой наградой. Первый советник Валхан, сын Румата, породнится с правителем, дав благородную Айджан в жены своему сыну Оммуну.
Глашатаи принялись орать в толпу решение судьбы, а маги в креслах озадаченно переглянулись.
– Разве Айджан – не та, которую Двуцвет хотел сосватать за Джордана? – спросил Аквамарин.
Никто не успел ему ответить: в зеркале сменилось изображение. Вместо помоста с восседающими на нем правителем и старухой в раме появилось лицо Рубина, их собрата по Ожерелью, известного в Порт-о-Ранго как эдон Манвел ду Венчуэрра.
– Вы видели то же, что видел я? – в веселом возбуждении заговорил он. – Видели, как обляпался наш прозорливый и предусмотрительный?
– Увы! – Алмаз безуспешно пытался изобразить огорчение, но глаза его блестели насмешкой. – Боюсь, друг мой, ты прав. В чем-то наш Двуцвет потерял свою обычную расчетливость и осторожность.
3
Посмотришь, одни – простецы и глупцы,
Другие – обманщики и хитрецы.
(Абу-ль-Ала Аль-Маарри)
Едва не рыча от ярости, Двуцвет опустил руку с зеркальцем, которым он незаметно, из-за плеча стоявшего перед ним халфатийца, пускал солнечный зайчик на помост. Теперь уже незачем было стараться, чтобы маги из Ожерелья увидели происходящее. Задуманный триумф обернулся позором.
Надо было прервать показ зрелища уже в тот миг, когда на помост вместо Ухтии поднялась эта костлявая кляча Фатха. Но в груди ошеломленного мага жила надежда: а вдруг Ухтия, которая почему-то не смогла принять участие в обряде, договорилась с товаркой, что та скажет нужную фразу! Может быть, они поделили меж собой деньги! Двуцвет отсыпал столько золота, что хватило бы на весь Дом Зеркала...
Как бы не так! Пророчество произнесено, Айджан станет невесткой советника, союз с Альбином под угрозой срыва – и даже в самом лучшем случае не будет скреплен родственными узами. А он, Двуцвет, выставил себя идиотом в глазах Ожерелья.
Оставалось лишь узнать, кому сказать спасибо за проваленные замыслы. Учесть свои ошибки. И начать все сначала.
Двуцвет вернулся в почти опустевший Байхент . Нет, не направился в Дом Зеркала. После сегодняшнего события можно было ожидать чего угодно. Вдруг толстуха Ухтия взята под стражу за намерение превратить обряд в балаган, а его, Двуцвета, ждет засада?
Поэтому Двуцвет прошелся по городу. Ему повезло: обнаружилась незапертая лавка старьевщика. Хозяин лавки не принял участия в шествии, боясь упустить хоть какую-то выгоду. И оказался прав: Двуцвет, не торгуясь, купил у него коричневое покрывало и мягкие женские туфли.
Найдя укромный уголок на задворках опустевшей маленькой харчевни, Двуцвет проверил уровень магической силы. Без этого он никогда не творил чары. Конечно, растраченная сила понемногу восстановится, но если по неосторожности растратишь последние капли – восстанавливаться будет нечему, навсегда перестанешь быть чародеем. Двуцвет с закрытыми глазами вслушался в себя – и оказался словно в кольце неярко горящих костров. Не так уж велик запас силы, но пользоваться можно.
Румяный толстяк обернулся хрупкой старушкой с добрым морщинистым лицом и ясными, выцветшими от времени глазами. В последний раз Двуцвет пользовался этим обликом в Джермии, поэтому на старушке было платье, какие носят крестьянки по ту сторону Хребта Пророка. Двуцвет скинул башмаки, .всунул ноги в туфли, купленные у старьевщика, и скрыл платье под длинным покрывалом.
Путь к Дому Зеркала лежал мимо базарной площади, которая не совсем опустела и в праздник. Двуцвет купил у торговца сладостями ореховой халвы в полотняном мешочке.
Подойдя к воротам Дома Зеркала, старушка принялась стучаться в калитку и умолять ее впустить. Ей, мол, надо поговорить с одной из мудрых хранительниц зеркала.
Привратница посоветовала старухе прийти завтра. Сегодня праздник, мудрые хранительницы отправились с дворцовым шествием.
Старуха плачущим голосом прокричала, что с возрастом стала туговата на ухо, никак не разберет, что ей изволила сказать почтенная привратница. И продолжила лупить в калитку с усердием хорошего дровосека.
Привратнице надоел грохот. Она выглянула в щель, убедилась, что настырная бабка пришла одна, и отворила калитку, надеясь вразумить бестолковую посетительницу. Но и слова сказать не успела: старуха ловко просочилась мимо нее во двор. Но дальше не пошла, протянула привратнице мешочек с халвой и ласково сказала: