Ковер! Между кроватью и диваном есть темно-синий ковер в форме… кляксы? Он часто в шерсти оболтусов, но я как хозяин не пропащий случай: только глянь на ковер, торговец, блестит же. Я ночью здесь пылесосил. В промежутке с двенадцати до часу. Так что желаешь купить?
Только не надо разглядывать стену, Гермес. Тут всего-то пять объектов не продаются. Король, принц, собаки и эта вот стена. Она экспонат, не товар. Можешь посмотреть, если не нагляделся. А я буду экскурсоводом. Во-первых, она покрыта панелями поверх кирпича – имитация огромного полотна. Ты застал момент, когда оно еще было просто белым? Момент, когда была другая стадия. Когда я еще не был королем?
Неважно.
Важно, что Кори закрашивает его в будни, пока меня нет дома. Уничтожает то, что мы успели выплеснуть в прошлые выходные. Так что то, что ты видишь сейчас, исчезнет тоже.
Что ты желаешь, непокорный упрямый бог? Думай, пока король подпевает. Фальшивит, но однозначно получает удовольствие:
– Еще один залп пуль пронзает мою кожу! Что ж, стреляй! Ведь сегодня я не позволю заставить себя стыдиться [9]!
Эту песню он обожает с две тысячи семнадцатого. Марширует по прозрачной пленке под ногами и задирает голову, выкрикивая слова в высокий потолок, чтобы пулями рикошетили обратно – в грудь или голову.
– Я никому не позволю сломить себя! Мне известно, что есть особое место, где мы можем ощущать свое величие[10]!
Тебя, чужак, он бы заметил уже давно, если бы взгляд не был прикован к той самой разукрашенной стене с отпечатками ладоней поверх разноцветных мазков истинного абстрактного импрессионизма. Его следы на комбинезоне, руках и пленке под ногами. Запах краски такой же, какой бывает у новеньких шин – яркий, резкий и бьющий прямо по голове. Краска на бутылке, краска на стене, краска на столе, краска повсюду. Может быть, если вскрыть короля, запахнет резиной, не металлом.
Король танцует уже долго. Тебя для короля не существует. Только музыка, стена с отпечатками и вино. Когда он вливает в себя очередную порцию, какая-то часть проливается, орошает пленку, умирает среди лепестков химических клумб.
По твоему лицу, Гермес, почти ничего не прочесть. Ты молчишь как партизан. И рискуешь, как партизаны, погибнуть. Потому что в какой-то момент король, конечно же, исполняет феерический разворот с импровизированным партнером и замечает твое присутствие. Ты ловишь взгляд и, наверное, сразу – в очередной раз – понимаешь: что-то не так. Король смотрит на тебя иначе. Глаза те же, форма скул, цвет волос и кожи – все, как есть и было. И тем не менее: что-то все не так.
Король не перестает плавно качаться, стоя к тебе лицом, двигает головой под нарастающий бит и голосит однотипное «о-о-о-о» между куплетами. Щеки в краске. В боевом раскрасе. Подбородок тоже. Краска повсюду, но король как будто не замечает, что даже кисти рук вымазаны в ней по запястья. Его величество держит твой взгляд с воздушной усмешкой и блеском хмельных глаз. Он делает очередной глоток, дожидается конца песни и только после подплывает к колонке на столе и обрывает готовую заново начаться мелодию.
Ты задерживаешь взгляд на круглом механизме, замечаешь, сколько на нем разноцветных пятен от испачканных краской пальцев. Что насчет звуков? Они наваливаются на тебя непомерным грузом, стоит музыке временно погибнуть? Что слышишь? Ничего, правильно? Только как дно бутылки гулко бьется о поверхность стола, а в плену хнычут нерожденные виноградные лозы.
Итак, Чоннэ. Ты когда-нибудь видел, как в кино замораживают кадр в момент аварии на дороге? Предметы застывают в полете внутри салона: монеты, зажигалки, телефоны, салфетки, сумки, бумаги, что угодно? Те мелкие детали, из которых состоят будни. И несколько секунд все как будто подвластно перестановке, перемотке, чуду. Но это просто миг. Тот самый – между прошлым и будущим. Мгновение, в течение которого думается, будто что-то можно изменить.
Но в действительности нельзя.
Когда является король, внутри меня разворачивается похожая сцена. Только миг растягивается для меня на пару часов. Могу подвигать предметы – чтобы плавали в воздухе словно в космическом пространстве, могу выйти из машины, допустим, осмотреть место аварии, попробовать изменить месторасположение людей. Да что угодно. Но, когда придет время и заморозка прекратится, все начнется с того момента и в том же виде, в каком застыло поначалу.
Думаю, уже можно сказать, что с годами я смирился. Можно рискнуть и признаться: я люблю быть там – в своей части замка, пока здравствует великий король. Я его хорошо знаю, Чоннэ. Он может не отводить взгляд все те часы, в течение которых правит, так что не жди, что вот сейчас он отвернется или посмотрит в сторону. Если только на твои громадные кроссовки. Уж больно они крылатые, беспардонный упертый воришка.
Король смотрит, и ты смотришь тоже. Что ты там себе думаешь? Уже решил, что я актер, который умеет скрывать свою истинную суть или притворяться невинным серафимом?
Хорошо, что мне никогда не хотелось иметь способность читать чужие мысли. Я бы начал путать их со своими или лезть в карманы, лишь бы спрятаться от монстров под кроватями в чужих черепных домах. Мне больше симпатична возможность отличать ложь от правды. Тогда бы знал наверняка, настоящий я или пластиковый. Я не хочу знать, что ты думаешь. Просто постарайся не думать слишком громко.
– Это была песня из фильма. – Твой голос никогда не должен был звучать в этих стенах в реальности.
Я же говорил: он у тебя весь в формулах как в татуировках, и, пока говоришь, звуки играют в «крестики-нолики» на белых кирпичах. Мне кажется, я слышу этот шорох: как мелки рисуют на асфальте.
– И? – У монарха этих стен равнодушно поднимается бровь.
Он не удивлен тому, что ты начал говорить. Как и не впечатлен тем, что ты решил сказать ему вначале.
– Не люблю мюзиклы.
– Твои проблемы. – Король пожимает плечами в кратком небрежном жесте и поворачивается лицом к столу. Там открытая пачка красного мальборо оказывается в пачкающихся ладонях. Из нее высыпается зажигалка, из нее зубами вызволяется сигарета.
– Мы можем поговорить?
– А сейчас мы что делаем? – Лайтер мажется разводами, щелкает, рождая пламя. Первая затяжка короткая. – Трахаемся?
Гермес? Купец? Вор? Как правильно тебя назвать? Давай будешь «взломщик»! Как-то же сюда пробрался.
Так вот. Ты, взломщик, смотришь на короля очень и очень пристально. Что там в глазах? Сдержанное удивление, щепотка замешательства, ноты отрицания? Не вижу. Плевать.
Это я – уязвимый глупый принц – уже бы разбился вдребезги перед тобой, Чон Чоннэ, а король и не подумает распускаться цветами трусости и жалости к себе. Сбивайся с толку, хлопай ресницами, подбирай слова, что хочешь, только главное: смотри и ищи наперсток.
– Нормально поговорить.
Король опирается бедрами на край стола и морщится: у тебя такой голос тонкий. Того гляди порвется. Ненадежный голос.
– Обойдешься. – Сигарета меж пальцев дымится лентой: обвязывай легкие, будут подарками на похоронах. – Кто тебя, блядь, вообще впустил?
– Было не заперто.
– И это Итану говорят, что он пустослов, – король глаза к потолку, качает головой и выдыхает дым в незримое небо, – эта дверь всегда закрыта. Ключи кто дал?
– Твоя сестра.
Да ну? Наивная моя неумница.
– Нахрена?
– Я попросил. – Такой спокойный. Ты удивляться-то вообще умеешь? Или только сиять розовыми щеками с мороза?
– Вопрос все тот же: нахрена?
Король затягивается, ты смотришь. Что разглядываешь? Как тает бумага в искрах? Как дым кошачьим хвостом закручивается вокруг зрачков?
– Я хочу познакомиться. – Твой голос ровный и голый, как фундамент под дом. Чувствуешь грядущую тяжесть, но не в курсе еще, сколько планируется этажей.
– Хвалю. Только ты не туда зашел. Это не ночной клуб, милый.
– Нет?
– Нет.
– Тогда что? – Взломщик-провокатор – занятный гость.
– Все, что осталось от королевства вечных дождей, – его величество ловит твой взгляд своим поверх тлеющей сигареты, а после тычет рукой в дверь, – так что сдавай назад, красавчик.
Ты слушаешься. Отступаешь немного, пока король тянется рукой за спину – стряхивает пепел в стеклянную коробку. Глядит на тебя мельком, краем глаза, когда тщательно и крепко затягивается. А ты опираешься спиной о стену, прямо возле вешалки для верхней одежды, и глядишь на него в ответ неотрывно. Все-таки не слушаешься. Когда же тебя огреет по голове понимание?
– Все-таки считаешь меня красивым. – Затылком касаешься стены, взгляд получается теперь из-под ресниц. Такой… довольный?
Ты дурак совсем, Чоннэ?
– Он считает, ты похож на плантацию спелых мандаринов, – слова короля теряются в дыму, хрипят, как сломанные ветки. – Если сравнивает с грудой мандаринов, значит, ты покруче, чем Ален Делон или Брэд Питт. Они же считаются красивыми? – Натурально задумавшись, он позволяет взгляду сползти к твоей обуви, уставиться сквозь пространство, вспоминая то, что считает нужным. А потом мысль сыпется карточным домом, лишается его интереса. – Неважно. Тебе пора, мандарин. Убирайся, ну, правда. Тебе нельзя тут быть.
– Почему?
– Это мой дом, букашка. – В убежище дым и краска никогда не дерутся и не вступают в спор. – Мой с Итаном дом. Сейчас утро субботы. Моя часть дня. Исключительно моя. Время идет, ты его отнимаешь.
– Ты разве уже не дорисовал?
– А сколько ты тут стоишь, взломщик?
– С самого начала.
– Зарождения Вселенной? Ноги не затекли? Поконкретнее. Когда зашел?
– Ты слушал другую песню и писал на стене… цитаты?
О! Так это первая стадия.
– Это был не я. – Еще чуть-чуть, и оранжевая цепь бумажной камеры доберется до фильтра. – То был Итан.
Мне из своего остановленного времени видно, как ты выпрямляешь голову и как будто немного хмуришься. Сосредотачиваешься. Всматриваешься. Точь-в-точь как человек, на глазах которого перест