– Тормози.
Король псевдообидчиво вздыхает, опуская плечи. Но потом, конечно, меняется. Хлопает в ладоши. Оглушает:
– Да начнутся переговоры, доктор Квинзел [21], пока вы не успели влюбиться в своего пациента!
На записи не видно, как миссис Лейн наливает себе стакан воды.
И выпивает залпом.
14
Жалость в моем случае – это грязно-красная краска, как кровь в земляной жиже. Или в трещинах деревянных половиц. Когда я себя жалею, окунаю пальцы в строительную форму – подобие палитры, – забираюсь на стремянку и пишу что-нибудь измазанными живыми кистями. По большей части цитаты. Я их собираю в течение недели. Не больше пятнадцати. Потому что до этого числа я почти никогда не дохожу.
Сегодня, в день, когда ты пришел, я успеваю написать девять.
«Жизнь – занятие не для каждого».
Колонка на столе под двумя громадными окнами, выходящими на лес.
«Запрись у себя дома и разбей зеркало».
Пока мне себя жалко, играет «Reborn». Это Simon Poole.
«Я не могу говорить со стенами, они кричат на меня».
Тема видеоигры, символ которой вытатуирован у меня ниже затылка с подписью «Баланс сместился» [22].
«Я устал быть один, как воробей под дождем».
Иногда мне кажется, что эта мелодия может убить. Будто в ней зашифрованы ноты заклинания или слова-маркеры темного гипноза.
«Я умер и похоронен. У меня не будет детей».
Под нее растекаются слишком густые мазки, заляпывается кровавыми каплями комбинезон.
«Одно прикосновение, и я исчезну».
Под нее я могу плакать и не замечать, пока машинально не начну стирать влагу неудобно вывернутым локтем.
«А если завтра не будет? Сегодня, например, его не было».
Ты когда-нибудь жалеешь себя, Чоннэ? Унижаешь собственной мыслью?
Я – да.
«Мой дорогой Сиксмит,
сегодня утром я выстрелил себе в рот из люгера Вивиана Эйрса. Многие проповедуют, что самоубийство – это проявление трусости. Эти слова не имеют ничего общего с истиной. Самоубийство – дело невероятного мужества».
Кто это я? Муляж с ценником, пыльная ложная упаковка, упавшая не в тот мир.
«Каждую ночь я вырезал у себя сердце, а к утру оно вырастало заново».
Следы моих ладоней мажут стены, потом я смотрю на алые пальцы и касаюсь ими мокрых слез, наношу себе румяна. Замерз или смутился. Выбирай, что хочешь.
В районе десятой цитаты все всегда меняется. После кровавого макияжа с резким характерным запахом химических соединений. Вторая стадия всегда – гнев. Пограничная. Мост между мной и Ури. Раньше я сдерживался, молча сжимая кулаки, а сейчас научен выплескивать. Вспышки злости и ярости ко всем тем, кто говорит, что я выдумываю, всем, кто предоставляет доказательства или звенит в ушах диагнозами. Ко всем, кто не понимает, уходит, теряет интерес и бросает. На краткий миг мы всегда их ненавидим. Их – это людей.
– Противные, никчемные и глупые извращенцы, помешанные на плотских утехах! – Я всегда не могу себя контролировать, и Ури пробирается, громко цедит сквозь зубы, намереваясь стереть мою жалость со стен. – Гадкие безнравственные ублюдки! Жадные до власти и денег мудаки!
Ему плевать на написанные мной цитаты. Плевать почти на все. Он начинает презирать других и меня. За слезы, которые я лил минуты назад, за всхлипы, затрудняющие дыхание, и нервы, исцарапанные презрением к себе. За все это он сначала злится на меня, а потом – на других.
– Ненавижу!
Слово – секунда за секундой – повторяется снова и снова, пока мы спускаемся со стремянки и по запястья окунаем руки в банки с краской.
– Ненавижу!
Бьем ладонями по стене и мажем ее разводами, закрашивая слова. Подметаем поверхность, пачкаем, размазываем, мараем.
– Ненавижу!
Когда жирность слоев перестает нас удовлетворять, мы лезем в другие предварительно открытые банки, все смешиваем, портим, оставляем пятна на клеенке под ногами и пачкаем наши голые ступни. Не слышно, как шлепает, слышно, как хлюпает.
– Ненавижу!
Уже не нужна стремянка. Мы берем банку – сегодня зеленая – и опрокидываем наверх, чтобы выплеснуть масляной дугой прямо поверх грязно-красных букв.
– Ненавижу!
Она брызгается. Она стекает стеблями, оборванным дырявым забором к полу.
– Ненавижу!
К запаху мы уже давно привыкли. Хиро и Сайко привыкли тоже.
– Ненавижу!
Мы не успокоимся, пока не перемажем всю поверхность хаосом злобы, смешав пять или шесть цветов. Когда яростная воронка вязких изображений заполняет наши зрачки, начинается стадия номер три.
Ури.
Он – король, и ему плевать на всех «недалеких, приземленных, толстолобых человечков, которые ничего не видят дальше своих замкнутых мирков».
Ури говорит: «Мы не просто эльфы. Мы высшее существо. Бог, явленный в человеческой форме. Точка координат, вокруг которой вращается Вселенная. Мы знаем больше всех и видим то, к чему слепы другие. Ощущаем цвета в словах и слова в звуках. С нами говорит воздух, и показывает новости небо.
Мы – лучшее изобретение мира».
Ури говорит: «Если он – мир – врежется в нас самолетом, мы станем черным квадратом фонтана и утянем всех в свою черную дверь».
Ури как-то спросил меня: «Кто такой этот Чон Чоннэ, чтобы тебе вдруг захотелось с ним состариться?» Король сказал, что ты «всего лишь букашка».
Я потом постоянно думал – какая. Как тебе божья коровка? В ряде культур тебя считают символом удачи и запрещают убивать. К тому же божьи коровки обитают практически по всему земному шару. За исключением Антарктиды. Понимаешь?
Врач утверждает, что у Ури явные признаки мегаломании, и зовет эту стадию «бредом особого происхождения». Мой бред относят к той же категории. Грандиозно-фантастической. Ури говорит: «нам надо смеяться». Над людьми, их неверием и узким мышлением. Ха!
Ури не нравится, что некоторые люди склонны пренебрежительно относиться к ментальным заболеваниям и отпечаткам психологических травм.
– А вот психопатия – ересь! – Ури накладывает слова все еще на мелодию Саймона Пула, пачкая краской новую бутылку вина. – Все – ересь! Этот парень просто жесткий ублюдок, в игры наигрался, стрелялки всякие, вы видели, что сейчас за игры делают?
У Ури ведь тоже есть своя сцена. И свой номер. Он играет за нас и тех «недалеких людей, что не хотят ничего понимать».
– Депрессия? – Наигранно поджимает губы, орудуя штопором. – Ой, да поняли мы, ага. Обленился и разнылся, нахлебник.
Кривляться ему удается на славу. Если бы я не прятался в эпицентре автокатастрофы, непременно бы похлопал.
– Биполярное расстройство? – Ури театрально вздыхает, качая головой. – Да у кого не бывает перепадов настроения, боже мой, тоже мне диагноз! ОКР? Обсессивно-комп… что? Да дурость это, в кино насмотрелся, выеживается теперь. Глянь! Летом в перчатках. Прямо граф Помпиду. – Его величество смеется. – Тревожное расстройство? – Его величество теперь уже морщится. – Да она много фильмов насмотрелась, это все вседозволенность, интернет этот поганый, не ной и возьми себя в руки, дура!
Краткий хлопок – и бутылка открыта. Король поправляет бандану локтем – в точности, как я.
– ПГР? – голос неестественно тонкий, писклявый, высмеивающий. – Как-как? Пограничное расстройство личности? Да это неуверенные в себе нытики, которые не знают, что им надо.
Король делает первый на сегодня глоток. Ему невдомек, что ты стоишь на пороге еще со времен моих жалобных цитат. Ему было бы плевать. Он на сцене. Да здравствует король!
– Шизофрения? – искусственный вопрос взлетает тоном вверх, пока Ури задирает голову и смотрит в большие окна под потолком. Они слишком высоко, лишены ненужных штор, и, глядя в них, снизу можно разглядеть только небо. – Да поехали кукухой, добухались, вот и видят белочек. – Оно сегодня как одиночество – Чеширский кот: на голубом полотне ясно-белые облака вроде зубастой улыбки, постепенно растворяющейся в воздухе. – Синдром дефицита внимания? Неорганизованные и ненадежные раздолбаи, которых вовремя не приучили к ответственности!
Щедрый глоток, бледно-красная лента по подбородку – король небрежно стирает рукавом, прикованный к постепенно исчезающей улыбке и философским измышлениям, плывущим по воздуху.
– В лифте не ездишь никогда после того, как в детстве на глазах зажало дверьми собаку? – королевский голос тише, но я слышу. – От мужчин как от огня после того, как один почти изнасиловал? Газет боишься до дрожи, потому что ими пахло в спальне, где нашел мертвого отца? – Слышишь ли ты, чужеземец, не имею малейшего понятия. – Руки моешь сто раз на дню с тех пор, как однажды сбил котенка и держал его в руках, пачкаясь кровью? – Я ведь тоже не в курсе, что нас тут больше двух. – Ересь. Заскок. Бзик. Хрень. Ерунда!
Король опять бьется громкостью в стекла, разбрасывает руки в стороны, обнимает мир, стискивает:
– Это же просто газета, просто лифт! Это же не тот же самый мужик, который тогда к тебе лез, ну? Кончай придумывать себе псевдоболезни!
Король опять смеется!
Король уверен: болезнь богов – не чума. Чуму можно найти, она вирус, вот его формулы, вот инкубационный период. Король щедро запивает смех вином. Смех горько-сладкий, как шоколад с ликером. Король считает: болезнь богов очень на богов должна быть похожа.
Тебе что-нибудь приходит на ум? Вот нам приходят.
Психические расстройства! В этом же и весь фокус. Ты же еще не забыл мое шоу? Понял, о чем оно? Смотри внутрь, Чоннэ. Там у меня страх и костлявые подачки смерти. А для некоторых вся моя боль – миф. Спектакль. Театральная постановка. Искусственный поворот.
Ничего страшного, говорят каждому пятому, это же не смертельно, говорят, это же не рак! Жить будет!